Более того, когда сейчас ясно, что в отношении меня осуществлялся произвол, эта часть истории просто вынесена за скобки. По сути дела суд проштамповал решение обвинения. Я в своем последнем слове на суде сказал об общественной значимости этого процесса, я указал на то, что журналисты вправе ожидать от суда аргументированного решения, потому что, в общем, сегодня журналистика в России ощущает, я думаю, очень серьезный нажим со стороны власти. И обвинительное заключение, на мой взгляд, абсолютно несправедливое, должно было подтвердить правоту всего комплекса обвинений, предъявленных мне различными чиновниками и должностными лицами. Ну, так и произошло. И в общем, к моему великому сожалению, в общем, сегодня у журналиста в России появилась возможность оказаться на скамье подсудимых за свою профессиональную деятельность по любому уголовному обвинению — тяжкому или абсурдному, в том случае, как это было в моей ситуации. Вот, собственно, что я хотел…
ПАНФИЛОВ: Я бы хотел добавить еще то, что, ну, ненароком пропустили мои коллеги. На суде были несколько раз произнесены цитаты из выступлений различных российских чиновников, которые назвали Андрея «предателем», заканчивая исполняющим обязанности министра юстиции Юрием Чайка, который назвал, до суда, Андрея «преступником». Но, к сожалению, вот эта часть свидетельств, зафиксированных на бумаге — это сообщения различных агентств — не вызвала никакого интереса ни у государственного обвинителя, ни, к сожалению, у суда, который просто добавил эти материалы в папку с другими документами. Я предлагаю вам задавать вопросы, и, пожалуйста, представляйтесь.
ВОПРОС: Программа «Вести». Как бы многие годы работы научили быть и осторожными, и вести себя (…) в ситуациях, которыми мы не вправе руководить сами. Андрей, вопрос, который волнует всех, — всех, кто работал в Чечне, всех, кто работал в Махачкале, и на который можешь дать ответ, наверное, сегодня только ты. Ты еще поедешь в Чечню, закончилась эта работа или нет?
БАБИЦКИЙ: Дело в том, что я вообще фактически лишен возможности нормально работать, потому что я не могу уже в течение длительного времени получить аккредитацию Министерства иностранных дел — это для корреспондентов иностранных средств массовой информации единственный документ, удостоверяющий их право на профессиональную деятельность.
Поэтому говорить сейчас о возобновлении какой-либо работы рано, я не могу понять, как вообще сейчас будут строиться мои отношения со специальными российскими организациями. Без всяких аргументов, как и в очень многих случаях, когда мы обращались и к органам прокуратуры, к органам следствия с просьбой выяснить, что же, собственно, со мной происходило, никаких ответов не получали оттуда, не получил я его и здесь. Пожалуйста.
ВОПРОС: Виталий Челышев, журнал «Журналист». Меня интересует вот какой вопрос. Почему вы, Андрей, ваши адвокаты не сделали искового заявления по поводу неправовых действий в отношении вас, то есть встречного процесса? Было ли это предметом какого-то предварительного торга, когда вы еще находились в заключении, или на это были какие-то другие причины?
БАБИЦКИЙ: Да, дело в том, что фактически сразу после того, как я оказался в Москве, после ареста в Махачкале мы, я и моя защита, мы подали исковое заявление в отношении должностных лиц в Генеральную прокуратуру. И уже фактически на протяжении полугода мы не знаем, что происходит в Генеральной прокуратуре: возбуждено ли уголовное дело, ведется ли следствие? Абсолютный ноль.
РЕЗНИК: Я уточню немножко. Было подано заявление о возбуждении дела. Исковые заявления подаются в суд по гражданским процессам. И подать исковое заявление в уголовном процессе встречное нельзя. И вот как раз для того, чтобы исковое заявление подать о компенсации вреда, который был причинен явно незаконными действиями, нам невозможно по той причине, что никакие абсолютно официально ответы нам не даются. Вот на суд был представлен ответ, который был направлен г-ном Бирюковым депутату Государственной Думы Ковалеву. Вот таким образом мы, мы сообщение «Интерфакса» просили приобщить к делу, — надо сказать, судья приобщал, потому что абсолютно ни на какие наши запросы не отвечает Прокуратура.
Больше того, мы получили удивительный ответ из Генеральной прокуратуры вот на наш запрос с Александром Яковлевичем Зозулей. Нам было сказано, что в природе вообще правовой нет такого, как адвокатский запрос. Вы понимаете, что закон об адвокатуре, ну, 80 года — он действует. Положение об адвокатуре. Там написано, что все государственные и общественные организации обязаны отвечать на запросы адвокатов. Ну, и прокуратура всегда отвечала. Другой вопрос — что отвечала?. Но прямо так вот написать, что нет такого, как адвокатский запрос, — отвечать не будем.
Вот поэтому я сказал, что мы в нападении здесь — они в защите, они защищаются. И я могу их понять, как адвокат: ну, что ж, они защищаются теми средствами, которые у них в распоряжении. А эти средства, увы, достаточно велики.
ПАНФИЛОВ: Есть еще вопросы?
ВОПРОС: Генри Маркович, и вопрос к вам. Вот на протяжении достаточно длительного времени вы наблюдаете за теми тенденциями, которые проявляются сейчас в общении с журналистами, между журналистами и властью. Можно ли сейчас уже сформулировать какие-то определенные конкретные тенденции, которые прослеживаются по отношению к прессе, к телевидению, к электронным средствам массовой информации, с вашей точки зрения, с точки зрения адвоката? Спасибо.
РЕЗНИК: Вот мне кажется, вопрос этот все-таки не ко мне, потому что я не прослеживаю эти тенденции, я все-таки защищаю конкретных людей. Вот прямо по обязанностям — это, по-моему, Павлу Гутионтову, как секретарю Союза журналистов, или к вот президенту Центра экстремальной журналистики Панфилову. Еще раз вам говорю, я не прослеживаю это, потому что это не входит в мои как бы обязанности. Это, видимо, наверное, просто…
ГУТИОНТОВ: Я вам могу назвать только одну цифру. В течение этого года Союз журналистов России обратился к органам власти — президенту, правительству, министрам, — к обществу с 38 заявлениями по случаям, когда, как нам казалось, права журналистов, права общества на получение информации грубо попирались.
Мы не получили ни одного не то что внятного, ни одного ответа на одно из этих 38 обращений. Вот тенденция обращения власти с журналистами. Вот тенденция обращения власти с общественным мнением, вот тенденция обращения власти с правом общества знать, что с ним происходит.
ПАНФИЛОВ: Я могу только добавить, что ситуация ухудшается, и в первую очередь в провинции. Если в Москве какие-то скандалы с журналистами могут разрастись до каких-то невероятных размеров ввиду того, что в Москве есть посольства, в Москве есть представительства международных организаций. К сожалению, самые незащищенные сейчас журналисты в провинции.
Мы периодически проводим пресс-конференции, я был бы рад, если бы на такой пресс-конференции было и государственное телевидение. К сожалению, проблемы свободы слова не всегда волнуют государственное телевидение. Пожалуйста, вопросы. Представляйтесь.
ВОПРОС: Агентство «Франс Пресс». Вы только что говорили об обжаловании…
РЕЗНИК: Погромче немножко.
ВОПРОС (ПРОДОЛЖЕНИЕ): Простите, вы говорили только что об обжаловании. Если можно, поподробнее об этой процедуре, в какой стадии это сейчас находится, когда можно ожидать первые результаты, как вообще все это будет проходить? Спасибо.
РЕЗНИК: Вы знаете, у нас эта процедура, она так убыстрена по сравнению с судопроизводством западных стран. Значит, в течение недели мы подаем жалобу, то есть определяемся: обжалуем или не обжалуем, ну, и соответствующая сторона обвинения: опротестовывать, не опротестовывать. Понятно, я опротестовывать не буду. Значит, мы сейчас направляем такую короткую жалобу, потому что предстоит еще изучение протокола судебного заседания и получение приговора, у нас нет приговора еще официально нам переданного, поскольку все это было зачитано судьей.
Дальше, ну, примерно я думаю, в течение двух-трех месяцев процедура кассационного рассмотрения, она будет завершена. Значит, кассационное рассмотрение предстоит в Верховном суде Дагестана. Откровенно говоря, надежд здесь немного, потому что вот такую ответственность на себя взвалить Верховный суд дотационной республики просто-напросто, видимо, смелость на себя на возьмет.
И дальше, так как по делу вот Поэгли, дальше открывается процедура надзорного опротестования. Она несколько иная, нам нужно обращаться к тем лицам, которые по нашим жалобам могут принести протесты, могут. Ну, в начале обращаться надо — нельзя перепрыгивать через инстанции — к председателю Верховного суда Дагестана, полагаю, что им протест не будет внесен. А вот дальше уже открывается нам путь в Верховный суд уже России, где я рассчитываю, так же, как и по делу Поэгли, как по делу Новодворской, найти понимание. Тем более, что я не случайно вот говорил о правовой стороне, это представляет очень большой интерес для Верховного суда, который дает разъяснения по применению законодательства. А вот эти дела последний раз докатывались до Верховного суда аж в 1964 г. Понимаете, что эти дела, они — это обвинения небольшой тяжести. Поэтому вот это очень важно будет. И я надеюсь, что в результате все-таки этих процедур большое спасибо Андрею Бабицкому скажут очень многие, ну не установленные нами лица, которые привлекаются в связи с совершенно порочной практикой применения этой статьи. Вот видите как, в каждой ситуации есть положительные стороны, я их старался акцентировать…
