Гибель Серёжи для нас — невосполнимая утрата…
Из последнего письма Сергея Глушенкова:
Здравствуйте, мама, бабушка, Макс! Как у вас дела? У меня все хорошо. Правда, нас троих раскидали по разным местам. В Чечню мы прибыли 29 февраля. Извините, что сразу не написал, просто времени не было, батальон наш переезжал. Пока палатки свернули, вещи собрали, перевезли, потом опять все ставили, строили. Место у нас здесь спокойное, так что за меня не волнуйтесь.
Вокруг прямо рядом с нами еще батальоны стоят. Недавно видел Серегу Моисеева, который еще в октябре уехал, да еще некоторых наших видел, все живы, здоровы.
Наш батальон собираются выводить или в марте, или в конце апреля. Так что возможно скоро приеду. Да, вот что забыл, кормёжка здесь нормальная, правда что плохо — бани нет, умывальник на улице, и всё.
Мам, баб, извините, что поздно поздравляю вас и одной открыткой. Просто вторая открытка со звездой, как-то не подходит к 8 марта.
Ну, у меня пока все, писать вроде больше не о чем. Привет всем. До свиданья. Сергей. 8.3.2000 г.
Из мемуаров генерала Трошева: «В ночь с 19 на 20 марта остатки бандгрупп предприняли отчаянную попытку прорыва уже в северном направлении. Попали под перекрёстный огонь наших подразделений. В этом ночном бою было уничтожено 46 бандитов. Среди них — так называемый помощник министра иностранных дел Ичкерии Билан Мурзабеков. Однако самому Гелаеву и ещё нескольким его боевикам удалось вырваться из окружения и уйти от преследования. Несмотря на то, что Гелаев так и не был уничтожен в селе, задача военных считалась выполненной. Боевики потеряли убитыми свыше 800 человек. Гелаевское бандформирование фактически прекратило своё существование на тот момент».
Но ещё несколько дней в Комсомольском шли зачистки. Из подвалов разбитых домов выкуривали последние группы бандитов…
Хроника событий:
18.03.00 г.: в интервью радиостанции «Маяк» Путин заявил, что «разгром основных сил боевиков, а значит, и широкомасштабная часть военной операции заканчивается. Излишние силы будут выведены». Выход федеральных сил из Чечни в 1996 г. Путин считает ошибкой, поэтому «войска не уйдут, пока сопротивление боевиков не будет сломлено». Путин не исключает возможности введения в Чечне ЧП после выборов.
20.03.00 г.: Путин неожиданно объявился в Грозном: прилетел из Сочи на Краснодарский военный аэродром, а затем на военном самолёте СУ-27 полетел в Чечню (вторым пилотом). Путин участвовал в торжественном выводе с территории Чечни 331-го полка костромских десантников.
26.03.00 г.: президентские выборы в Российской Федерации.
29.03.00 г.: в Джаной-Ведено попала в засаду колонна пермского ОМОНа (41 человек) и 8 бойцов комендантской роты, следовавшая из Ведено. Колонна шла без прикрытия. (Вновь, как и в ситуации с Псковским ОМОНом, следуют путаные и противоречивые объяснения официальных лиц. Наконец, выясняется, что до позиций федеральных войск добрались 6 военнослужащих, 11 взяты в плен (впоследствии их нашли казненными со следами пыток), остальные — убиты).
По сообщениям СМИ от 19 апреля: «В чеченском селе Комсомольское федеральные войска завершили основные работы по разбору развалин домов. Из-под завалов извлечено и захоронено 800 трупов боевиков из отряда полевого командира Руслана Гелаева, которые оказывали сопротивление федеральным войскам в марте, сообщили «Интерфаксу» в пресс-центре полномочного представителя правительства РФ в Чечне. На минном поле, которое находится за Комсомольским, обнаружены тела ещё 370 убитых боевиков. В ближайшее время сапёры приступят к разминированию этого участка территории».
12. «Как я выжил, будем знать…»
Восемьдесят одного человека ранеными потерял разведбат в этой кампании. Многим из этих парней пришлось пережить нечеловеческие муки, множество операций, когда жизнь висела на волоске. Каждая из таких судеб страшна по-своему. Эта глава — о судьбе одного из раненых разведчиков…
«Я свою работу знаю…»
Александр Соловьёв, командир взвода, старший лейтенант:
— Через год в госпитале в Москве, я сидел в коридоре, ко мне подошёл незнакомый врач. Он шёл мимо, вдруг обернулся и спрашивает: «Ты в начале февраля прошлого года случайно не подрывался?» — «Подрывался». — «Пойдём со мной».
Пришли в кабинет, он достал из ящика стола пачку цветных фотографий. Смотрю — разорванные тела, без ног, кишки торчат, на другом снимке — только руки с головой. — «Это труп что ли?» — спрашиваю. «Нет, живой?». — «А этого узнаешь?». Господи, неужели это я … — «Как же вы меня сейчас в коридоре узнали?» — «Я свою работу знаю…». Оказалось, что этот хирург мне нос собирал. Рассказал, как делал по 80 операций в сутки, у него они были потоком. Стояла длинная палатка, а в ней пять разделочных столов. «Ухо-горло-нос» делает свою работу, хирург — свою, каждый специалист переходит от одного стола к второму, третьему, и на всех столах — раненые, изувеченные парни….
«Мы вшестером тебя оперировали, по очереди, восемь часов подряд, каждый своё резал-сшивал, — рассказал этот хирург. — Пока один скальпелем работает, второй врач ждёт своей очереди или курит».
«А я и мычать не могу…»
— Помню себя на столе. Когда приходил в сознание — какие-то галлюцинации, виденья, что я уже умер. Может быть, я действительно умирал. Виденье было, что у меня нет тела, просто понимаю, что это я, но вне тела. Как в космосе, в пустоте, пространстве. Я — это что-то коричневое, оболочка, или шар. Нет чувства боли, одно чувство счастья. Я не чувствую боли, и я ничего не хочу. Я — точка концентрации сознания. И ко мне приближается в этой пустоте что-то настолько громадное, как чёрная дыра, оно меня зовёт, и от этого рождается ужас. Я понимаю, что как только коснусь это нечто громадное, как глобальное вселенское знание, я растворюсь в нём молекулой. И меня это в такой ужас повергло, что я — только молекула этого глобального всего. Коснусь этого и я стану частью его. И мне хочется попасть туда, стать его частью, этого знания, но, с другой стороны так страшно уже не чувствовать себя, терять самого себя. Стал пятиться от этой черной дыры, был такой животный ужас! Даже умереть было не так страшно, как раствориться в этом глобальном. И я не чувствую ни рук, ни ног. Потом меня кто-то схватил снизу, я проваливаюсь вниз. А это глобальное у меня в голове говорит: «Ещё не время!». И я ощущаю такую дикую боль в голове, ушах, во всем теле. Наверное, так рождается ребенок. Я начинаю орать — болит все! Словно кто-то меня схватил за ноги и об эту грешную землю швырнул.
Очнулся — понял, что в реанимации. Кто-то на ухо орёт: «Ты как себя чувствуешь?» Чувствую, что у меня из ноздрей и рта трубки торчат. — «Пошевели рукой, если хорошо!» А я и мычать не могу.
Были операции, которые переходили одна в другую. Ноги мне все перекрушило, куски мяса вырвало осколками, раздробило кости. Зубы выбило, язык и нёбо в осколках и ожогах.
Раздробленную руку отрезали дважды. Но самое страшное: я ослеп на оба глаза и почти потерял слух, и врачи не давали никаких гарантий. Жить не хотелось…
Пытались собрать ногу — начался остиеомелит, это когда кости гниют заживо. Потом сами врачи говорили, что записывать ход операции было невозможно. Были операции вроде процедуры. Например, кости гниют, их сверлят, чистят, чем-то затыкают, рядом дрелью другую дыру сверлят. И это считалось не операцией, а процедурой. Или — проколы в костях, щеку зашить — разве это операция…
Только официально операций за полтора года было 15 штук, а неофициальных — до 25 считал, потом сбился, да и не надо это было. И после госпиталя несколько раз ездил к врачам подшивать нос, лицо.
«Пойдёшь снайпером? Конечно?»
— Радиотелеграфистом в батальоне служила Марина Линёва, она держала со мной радиосвязь, когда уходил на задание, соединяла по моим запросам с артиллерией. Я стал замечать: я иду на задание, она — на дежурство. Замечал, что Марина неравнодушно смотрит на меня. Точно знал, если мне что-то было надо там, на задании, она бросала всё, трясла всех, готова была идти одна стрелять из автомата. В одной из операций у меня убило снайпера Мишу Зосименко — пытался группу прикрывать и погиб. Идти на задание без снайпера — нельзя. Марина подошла ко мне: «Я хорошо стреляю». Ещё до войны она стреляла лучше всех в роте. Надо бить очередями — она мишени кладет одиночными. Всего половину магазина боеприпасов израсходует, а все мишени сбила. Бойцам перед ней стыдно было плохо стрелять. Потом, после войны, Марина призналась, что она биатлонистка. В прыжках с парашютом её всегда первой бросают из самолёта. Перед тем, как попасть в батальон, она служила в роте спецназа ГРУ. Я её сам обучал рукопашному бою. Маленькая, а зубы выбить может.
Задание было плёвое, но без снайпера идти нельзя. — «Пойдёшь со мной?» — «Конечно!». Вижу, она собирается: экипировку раскладывает, нож выложила, боеприпасы укладывает, автомат, гранаты. — «Куда?» — «С вами пойду!» — «Зачем?» Я убираю автомат и гранаты в сторону: «Винтовку бери». Марина: «А винтовку чью брать, Сидорова? Я готова». Она рядом — я спокоен. — «Собирайся», говорю. Записал её в список.
