Как не вспомнить тут африканских термитов. У этих крошечных существ чрезвычайно развита технология материального производства — по сравнению с ними мы, люди, выглядим просто отсталыми. Какие великолепные сооружения возводят термиты! И это при том, что, как показали проведенные исследования, у них нет ни глаз, ни ушей. Зато они усердно трудятся, полностью подчиняясь приказам своей царицы. А стоит ей только пожелать, и от всего этого «органического механизма» вмиг ничего не останется.
Но мы-то наследники совершенно другой традиции, утверждающей, что началом всего является отдельная человеческая личность и что именно она была создана Богом при творении мира. Потому государство должно служить интересам индивидуума, а не наоборот. Именно наша еврейская традиция является носительницей принципиальной установки о высшей ценности каждого человека. Индивидуум в состоянии развить в себе самые возвышенные качества, и нет такой ступени совершенства, на которую он не смог бы подняться. Лишь бессмертие недоступно ему, оставаясь уделом Всевышнего. И не забудем, что именно Тора сохранила для человечества рассказ о борьбе человека с Богом, борьбе, из которой человек вышел победителем («...ибо боролся ты с Богом... и превозмог», Быт. 32:29).
Каждый потомок Адама рождается, чтобы быть свободным. Только в исключительных случаях позволительно превращать его в частицу, подчиненную интересам общественного целого. Что делать, иногда нация, народ, чтобы выполнить возложенную на них историческую миссию, вынуждены превращаться в слаженную машину. Но не будем забывать, для чего ведутся войны и устраиваются революции,— для того, чтобы обрести свободу.
...Существует ошибочное мнение, будто любой режим, опирающийся на волю большинства, уже в силу одного этого автоматически является демократическим. Концепция сия есть несомненный продукт определенного исторического развития, в ходе которого меньшинство неоднократно вело борьбу против правительств своих стран, но она не дает никакого представления о том, что такое демократия на самом деле.
Подлинная демократия — это прежде всего свобода. Что же до власти большинства, то она вполне может оказаться и тиранической по отношению к отдельным лицам или группам людей. А там, где отсутствуют гарантии свободы индивидуума, нечего и говорить о демократии.
Здесь кроется некоторое противоречие, которое необходимо разрешить. В еврейском государстве общественное устройство должно быть таким, чтобы меньшинство в нем не осталось беззащитным. Цель демократии — гарантировать меньшинству возможность также влиять на происходящее в стране. В конце концов, из кого состоит меньшинство, как не из индивидуумов, каждый из которых создан «по образу и подобию Божию».
«Общественный вопрос», «ха-Ярден», 21.10.1938.
«Есть такие евреи... в этом весь смысл их духовного бытия».
Про Герцля говорили, что он так симпатизировал евреям, потому что толком не знал их. Жаботинский достаточно долго жил среди своего народа, чтобы как следует с ним познакомиться. Он знал как прекрасные его черты, так и отвратительные, и казалось, что ни тем, ни другим нет предела.
Но он верил, что в «расцвете» отталкивающих качеств евреев повинна жизнь гетто, обрекающая людей на нравственное вырождение, и что раны галута будут исцелены, когда народ вернется на свою родину. Пока Жаботинский вовсе не старался закрывать глаза на «отдельные недостатки» и в своей критике их бывал беспощаден. Одной из самых неприглядных черт, свойственных евреям, он считал страсть «обламывать крылья» любой мечте, любому смелому замыслу не потому, что логика, трезвый расчет опровергали бы этот замысел, а просто так, «назло»:
У нас, евреев, это просто в крови; нам просто доставляет наслаждение осадить замечтавшегося ближнего, вылить ушат холодной воды на голову, в которой завелась какая-нибудь «фантазия» (а если водичка еще и с помоями, так тем лучше). Есть евреи, для которых в этом просто смысл их жизни, для них жизнь не в жизнь, если некому «насолить». Как только «объект» появляется в поле из зрения, то — Бог мой! — какими силами, каким ликованием преисполняются они. У меня нет и тени сомнения, что каждый читатель знает таких евреев среди самого ближайшего своего окружения. Эти люди выглядят обычными смертными, вы можете с ними десятки раз мирно обедать, и ничем не выдадут они своей «пламенной страсти». И вдруг им попадается некто, у кого завелся какой-нибудь план, или там мечта, или надежда — в общем, что-нибудь оптимистическое,— и тут-то ваш сосед и распрямляется в полный рост, «господин Назло» весь воспламеняется, глаза мечут молнии, лицо излучает гнев, голос звучит громом победы, его доводы точны и неотразимы. Он не оставляет камня на камне от оптимиста, доказывает ему как дважды два, что его планы не стоят выеденного яйца. Оптимист хочет заработать на торговле носками? Ему докажут с железной логикой, что нынче никто не покупает носков — штопают старые. Оптимист попал в «квоту» и собирается эмигрировать в Америку?! — Вся Америка мрет с голоду, скоро будет организован новый «Джойнт» в Варшаве для помощи голодающим евреям Нью-Йорка. Оптимист выиграл в лотерею тысячу фунтов? — При нынешней инфляции в Англии он может оклеить ими стены, его тысяча фунтов уже не стоит и полутора злотых...
«Господин Назло», «Хазит ха-ам», 29.3.1932.
Эта психология «назло» имела, по мнению Жаботинского, и другую крайность, порожденную реакцией на еврейскую «сахарную болезнь», маниловщину. Еврейское легкомыслие подчас доходит до самого извращенного мазохизма, евреи готовы умасливать и ублажать своих злейших, смертельных врагов, лишь бы потешить свое мазохистское начало. Тому масса примеров как в истории, так и в настоящем:
Вспомните любую из освободительных войн, которые вели евреи. Всегда находились такие, кто воевал на стороне врагов. И в войне Маккавеев, и в Иудейской войне. Иерусалим осажден, это последний оплот еврейской независимости, но и в самом Иерусалиме есть бастион, в котором засели евреи, сторонники врага. Что же это были за люди? Что они чувствовали? Страшно интересно. Представьте себе это чудовищное равнодушие к себе или доведенную до абсурда партийную дрязгу: вокруг все горит, горят чуть ли не их собственные дома, дома их родных уже точно, а они сидят себе в своей крепости и приговаривают: «Давай, давай, поддай им жару!». Кажется, все отдал бы просто из репортерского азарта ради интересного интервью, чтобы провести с ними часок, выспросить, кто они, что себе думают. Я, например, абсолютно уверен, что они вовсе не были горячими сторонниками врага. Наверняка, между собой честили треклятую греко-римскую культуру и ее необрезанных «носителей». Рассказывали, каждый из своего горького опыта, как насмехались над ним за его еврейский акцент, как не пускали его на порог, как издевались,— и все это было для них пустяком по сравнению с желанием сделать «назло» самим себе. «Героями хотите быть? Народом?! С державами воевать захотели?! Они вам покажут, они вас сотрут в порошок, и поделом!»
«Жабы» — называют у нас людей, у которых ненависть к Мордехаю[*] перерастает в любовь к Аману и которых хлебом не корми, дай напакостить своему народу. Осмотритесь, и вы их повсюду увидите. Возможно, ныне их развелось более, чем когда-либо.
Там же.
Как пример из современности Жаботинский вспоминал Евсекцию — еврейский отдел большевистской партии коммунистической России, работники которого преследовали сионистов со страстью, превосходящей все, творимое их русскими товарищами из ЧК. Вспоминал он также и так называемый «Союз Мира», «весь смысл существования которого — быть холуями, прислуживать арабам, пробуждать их национальное самосознание». Несть числа таким примерам. И все мы знаем, что и поныне, когда наша страна окружена врагами, мечтающими ее уничтожить, среди нас есть масса таких «господ Назло». Назло самим себе.
«Из всех условий возрождения государства умение стрелять, к сожалению, сейчас самое главное».
«Народу Книги», привыкшему повторять: «не силой, но духом», предложил Жаботинский нечто совсем новое, непривычное: надо изучать новую «азбуку» — «азбуку боя»! Люди постарше наверняка помнят, что в те годы идея создания еврейского государства проникла в сознание многих. И среди них было достаточно таких, которые никак не могли смириться с мыслью, что это государство надо завоевать. Завоевать в бою, где, представьте себе, стреляют. Такую «гойскую» идею они никак не могли принять. Пацифистские настроения, оторванные от реальности, царили тогда на еврейской улице и порождали атмосферу самоуничижения, надежды на «доброго гойского дядю». Призыв Жаботинского: «Учитесь стрелять!» прозвучал как гром среди ясного неба и вызвал всеобщее возмущение. Но очень скоро этот призыв нашел живой отклик среди молодежи. И она пошла в «хедер»[*], в котором слышала звуки, весьма отличные от традиционного «комец алеф — «О»[*]. Самый решительный призыв изучать «новую азбуку» прозвучал в статье Жаботинского, опубликованной в 1931 году:
