Прабабушка Залпа рано осиротела. В 16 лет она вышла замуж за моего прадедушку Абусалмана. Они прожили вместе 55 лет, воспитали шестерых детей. Работали в Грозном на нефтяном промысле. Жили в корпусе барачного типа с другими семьями — русских, украинцев, армян, евреев. Одна из дочерей вспоминает: «Нас читать и писать научил учитель Торчинский. Он был очень умным и образованным человеком. Я дружила с его дочерью Тамарой. В двадцатых-тридцатых годах в русскую школу чеченских детей не брали: они должны были четыре года обучаться в чеченских классах на латинской основе, потом только принимали в первый класс. Дети в семье говорили на чеченском языке, общались на русском, армянском, украинском. Учитель Торчинский прекрасно владел чеченским языком».
Жили бедно. Прабабушка Залпа пряла, шила, вязала, обстирывала и готовила на шестерых детей. Работала оператором на промысле. Ей было трудно не только физически, но и психологически. В чеченских семьях традиционно роль женщины всегда признавалась значительной, но при этом она не должна была быть на людях. За это прабабушку осуждали родственники, знакомые.
Но изменения в обществе сказывались на повседневной жизни людей. За хорошую работу ее наградили пальто. В республике делалось все для привлечения женщин-горянок к советской власти. Газеты выходили под лозунгом «Женщину-горянку — в пальто!».
Дочь Залва вспоминает, что однажды прадедушка поехал на подводе в село Старые Атаги в гости к родственникам. Была зима. Прабабушка Залпа отказывалась надеть пальто, муж настоял. Доехали до села, остановились у дома родственников. Посыпался град камней в сторону прабабушки Залпы. Пальто воспринималось как символ измены национальным традициям и обычаям. До промышленной революции не было надобности одеваться в теплую одежду. В основном накидывали теплый большой шерстяной платок. С привлечением женщин в производственный процесс стало необходимо одеваться в удобную одежду. В селах все новое воспринималось как нарушение устоев, посягательство на свободу.
Но постепенно жизнь в семье прадедушки и прабабушки налаживалась: воспитывали детей, строили отдельный дом, думали к осени переселиться.
Но вот началась Великая Отечественная война. Мой прадедушка — к этому времени он работал военным комиссаром в Старых Атагах — ушел в 1941 году добровольцем на фронт. Прабабушка Залпа работала на военном заводе в городе Грозном, выпускала снаряды для «катюш» на токарном станке. Их старший сын Мовлади тоже работал на военном заводе. Мать и сын сутками не приходили домой. С детьми дома оставалась четырнадцатилетняя дочь Залва. Она вспоминает: «В 1943 году Грозный бомбили. Резервуары с нефтью загорелись. Все ушли тушить пожар. У меня до сих пор в ушах крики жертв, перед глазами — обожженные люди, они просили помощи, искали воду. С соседкой Халимат и детьми: у нее — трое, со мной — четверо, самой маленькой было восемь месяцев, — пешком отправились через реку Аргун в село Старые Атаги. Нас приютили очень добрые люди, они хорошо знали нашего отца. Жили, надеясь, что скоро кончится война».
ВЫСЕЛЕНИЕ
Но в 1944 году чеченцы пережили поголовную депортацию в Среднюю Азию и Казахстан. И не только чеченцы, но и ингуши, карачаевцы, балкарцы, калмыки.
Болью в сердце отзывается это событие в воспоминаниях Залвы: «В Старых Атагах объявили, что чеченцев по приказу Сталина выселяют. Всех собрали, начали увозить из села. К нам пришли трое военных и спросили, есть ли взрослые. Я сказала, что жду маму и брата, они работают в Грозном на военном заводе. Военные сказали, что их не стоит ждать, они не придут, и начали мне помогать собирать кое-что, предложили взять с собой продукты, теплые вещи. Из продуктов оказалась кукурузная мука, из теплых вещей — мамино пальто и старая отцовская фуфайка. Я настояла и взяла швейную машину „Зингер“. Она дала возможность выжить в Казахстане.
Приехали на подводе в Грозный. Я так надеялась здесь встретить своих — маму, брата. По 10–15 семей сажали в товарный вагон, а в каждой чеченской семье было по 6–7 детей. Целый месяц следовали к месту назначения. На станциях не останавливались, только на открытой местности — для того чтобы выдать умерших, где их хоронили, мы не знаем. Если и останавливались, то в тупиках, стояли сутками. Кормили кашей: одно ведро на всех.
С нами в вагоне ехал дедушка, ему было 95 лет. Он очень опекал нас, детей, пытался успокоить, рассказывал, что нас ждет благодатный край, где растет кукуруза выше человеческого роста, коровы дают молока больше ведра. Старик не выдержал, умер по дороге. Открылась дверь вагона, поднялся молодой солдат, он весь дрожал от холода, его глаза были полны слез. Мне стало его так жалко, что я предложила ему отцовскую фуфайку. Дальше по пути, на остановках, солдат приносил вместе с ведром каши и буханку хлеба, спрятав ее за пазуху».
Дорога была ужасной: голод, холод, болезни, но даже в этих условиях были люди, которые сострадали, сочувствовали, сердцем понимали несправедливость.
ЖИЗНЬ НА НОВОМ МЕСТЕ
11 марта 1944 года старшая дочь моей прабабушки Залва прибыла вместе с сестрами (самой маленькой было 9 месяцев) и маленьким братом (4 года) в Восточный Казахстан. В этот день ей исполнилось 16 лет. Они никогда не видели столько снега — полтора метра. На санях их привезли в районный центр Предгорный. Она вспоминает: «Стали спрашивать, кто мы, откуда, кто взрослые, кто родители. Я хорошо владела русским языком, рассказала, что мать и брат работали на военном заводе, отец на фронте. Показала последнее письмо, которое он прислал с фронта. Они задали нам и себе вопрос: „За что вас выселили?“ Многие люди недоумевали. Логика жизни не укладывалась в выдумку о „чеченцах-бандитах“.
Пригласили уборщицу конторы. Затопили баню, искупали нас. Столько было вшей! Накормили молоком и хлебом. Утром вызвали председателя колхоза, нас устроили в колхозный детский сад».
Залве предлагали учебу в типографии, она не могла, так как не с кем было оставить детей, за ними нужен был уход. Обуть и одеть нечего было. Иногда к Иртышу приходилось бегать за водой по снегу босиком. Она написала письмо отцу на фронт. От него не было ответа. Он был ранен и лежал в госпитале в Киеве. Встреча с отцом произошла неожиданно. Его дочь вспоминает: «В 1945 году кончилась война. В воскресный день я с детьми вышла на прогулку. Смотрю — солдат в окружении русских женщин. Мне стало интересно, что он рассказывает. Я подошла и узнала отца. Закричала: „Это мой отец!“ Бросилась к нему с плачем. Он обнял нас всех, спросил, голодные ли мы.
Отец стал работать заместителем председателя колхоза „Предгорное“. Начались поиски матери и брата Мовлади. Они искали нас. Нашла нас мама. Она сердцем чувствовала, где искать. Маму и брата мы долго лечили».
Моя прабабушка нашла в себе силы не пасть духом. Устроилась на работу звеньевой в колхозной бригаде овощеводов. Прадедушка Абусалман работал директором фабрики. Он много помогал людям. У него работали «враги народа». Он знал, какие страдания они пережили, знал, что они ни в чем не виноваты. Помогал, чем мог.
Люди отказывались строить жилье, сажать огороды, надеясь, что через неделю, месяц, год вернутся на кавказскую землю, что справедливость будет вот-вот восстановлена. Пришлось 13 лет жить на чужбине. Прадедушка знал, что главный виновник этого зла — сталинизм, пока жив «отец народов», изменений быть не может. А как выжить?
Начал строить дом, посадил сад. Люди приходили, любовались, удивлялись. Такой положительный пример помог многим выжить в суровых условиях. Выращенные овощи и фрукты он раздавал больным и престарелым. Те, кто не хотел строить и сажать, приходили за семенами и саженцами, просто за советом… Цветущий уголок рядом с жильем напоминал изобильную кавказскую землю.
А что же происходило на Родине, в Чечне? Об этом пишет в своей повести «Ночевала тучка золотая…» Анатолий Приставкин. Он рассказывает, как жутко было детдомовцам, прибывшим на Кавказ. Зреющие яблоки, колосящиеся поля, благоухающие цветы — и никого! Ни одного человека! Словно страшный смерч унес людей, оставив в целости и невредимости взращенное и выпестованное их руками.
Оказывается, станица Березовская, рядом с которой живут колонисты, вовсе не Березовская, а Дай-Чурт, что в переводе с чеченского означает «Могила отцов», и жили в ней совсем недавно чеченцы. Это их Родина, их дом, могилы их отцов, с которых солдаты снимают надгробные плиты и мостят ими дорогу в горы, где укрылись «остатки мятежников». Дорогу, как уточняет писатель, в пропасть.
В чеченские селения были направлены и студенты. Один из них вспоминает: «Задача студентов заключалась в том, чтобы до прибытия переселенцев из Курской и Орловской областей держать хозяйство в порядке. Мы должны были собирать скот, кормить, принять зерно, инвентарь и т. д. В горных аулах эту акцию провели иначе. Отсюда был эвакуирован весь скот, и тогда сожгли аулы, чтобы лишить „бандитов“ базы для существования. Днями можно было наблюдать в горах горящие аулы».
