ВОЗВРАЩЕНИЕ
XX съезд КПСС вслед за реабилитацией репрессированных при Сталине партийных и государственных деятелей осудил политику депортации целых народов. Чечено-Ингушская АССР была восстановлена 9 января 1957 года.
Мои родные эту весть восприняли с большой радостью, не ставился вопрос: вернуться или остаться? Но они оказались в трудных условиях. На родине не было ни дома, ни имущества, ни работы. В 1957 году мою бабушку Марьям пригласили в Алма-Ату, где ей предложили работу в Грозном. Она с братом приехала на Родину с одним чемоданом. Жизнь пришлось начинать заново: опять строили дом, сажали сад. К концу 1957 года вся семья собралась вместе, воссоединилась. «К тому времени, — вспоминает бабушка Марьям, — старший брат и две сестры имели свои семьи. Моим родителям пришлось им помогать, так как они были без угла, имущества, работы».
Худо-бедно жизнь налаживалась. Подросли внуки, правнуки. Их фотографии появились в альбоме прадедушки и прабабушки.
Для моей бабушки жизнь навсегда изменилась после смерти родителей. В 2000 году, после известных событий в Чечне, в нашей семье появилась брешь — невосполнимая утрата: в городе Грозном на противотанковой мине подорвался брат бабушки, а в первую чеченскую войну погиб племянник.
Мы остались без дома, имущества, я до сих пор в беженцах, живу с бабушкой по матери. Она говорит, что боль очищает душу, а правда предостерегает людей. В истории одной ветви семьи отразилась схожая история десятков, сотен чеченских семей.
Зелимхан Ирбагиев, г. Грозный, школа № 34, 9-й класс
Я происхожу из тейпа «терло», что буквально означает «верхний снег» («тер» — «верх», «ло» — «снег»). Такое название объясняется местом, откуда произошел мой род. Место это находится высоко в горах, в Итум-Калинском районе Чечни, на границе с Грузией. Селение терлоевцев состояло из башенных комплексов, располагавшихся на скалистых обрывах. Башни служили не только жильем, они являлись неприступной крепостью для врагов. Их остатки до сих пор сохранились.
В чеченском фольклоре есть миф о терлоевцах, в котором моим предкам воздается за честь и доблесть. В этом мифе упоминается о торговом пути, который проходил через земли моих предков. Терлоевцы умело использовали это преимущество и взимали дань с купцов, провозивших там товары.
Мой прямой прапрадед Ибрагим, основатель нашего рода и фамилии Ирбагиев. Кстати, фамилия наша пишется неправильно из-за ошибки, случайно допущенной человеком, впервые проводившим паспортизацию[41] в нашем селе.
Этот прапрадед Ибрагим отличался предприимчивостью и трудолюбием. Вот что мне известно о нем из рассказов старших. Это был сильный, умный молодой человек. Он из рассказов проезжавших купцов черпал информацию о плоскостных землях. Так как в горах земли было мало, он решил попытать счастья на равнине. Он поселился в селении Катыр-Юрт[42], где нашел нескольких однотейповцев. Благодаря своей работоспособности он быстро там освоился: построил дом, завел хозяйство, занялся торговлей. К тому времени, когда подросли его дети, у него уже были свои магазины, мельница, лесопилка. Передав все это повзрослевшим семерым сыновьям, Ибрагим решил исполнить долг мусульманина и совершил хадж в Мекку. Мы не знаем, что заставило его идти пешком тысячи километров по горам и пустыням, но в памяти жителей села Катыр-Юрт навсегда остался благочестивый Ибрагим-хаджи, трижды совершивший хадж.
Люди очень уважали его и считали для себя честью породниться с ним. Все сыновья Ибрагима были людьми достойными, но жизнь их сложилась не легче, чем у отца. Своим благочестием они поддерживали авторитет отца, праведным трудом продолжали его дело. Целая сеть магазинов, мельниц, лесопилок, принадлежавших им, обеспечивала работой жителей соседних сел.
Все в семье было хорошо. Но Октябрьская революция 1917 года коренным образом изменила их жизнь. Трезво оценив обстановку, мой прадед решил добровольно отдать новой власти все, что было нажито нелегким трудом. Детям он объяснил, что «главное — сохранить семью и Родину, а богатство — дело наживное».
В его домах разместились школа, больница, аптека, сельсовет, почта. В магазинах, на мельнице и лесопилках оставили работать сыновей Ибрагима-хаджи, так как не нашлось других специалистов. Вскоре после смерти Ибрагима началось раскулачивание всех зажиточных селян. Только тогда дети по-настоящему оценили дальновидность и благоразумность решения отца. Многие их друзья были лишены всего имущества, сосланы в Сибирь, а то и вовсе пропали без вести. Мой прадед Сулейман, его братья Дауд, Мухадин и другие выжили. Как и отцу, им пришлось начинать все сначала. Но они трудились. Строили дома, растили детей и привыкали к новой жизни, в которой их врожденная предприимчивость не находила применения.
Пришла новая беда: Великая Отечественная. Но в 1944 году пришла беда страшнее: депортация чечено-ингушского народа. Морозные февральские дни; повозки и грузовики с выселяемыми с родных мест чеченцами потянулись к железнодорожным станциям. Более двух недель везли их в товарных вагонах в неизвестность. В их числе только из моей фамилии было 65 человек. Начались болезни из-за голода, антисанитарных условий и, конечно, холода. Без содрогания не могу слушать рассказы очевидца, моего двоюродного дяди Абдулы Ирбагиева:
«…Поезд останавливался на несколько минут. За этот промежуток люди должны были справить нужду и вынести помои. Соблюдая чеченский этикет, люди стеснялись делать это на открытой местности и отходили подальше, за что конвоиры расстреливали их на месте. В вагоне каждый день умирали по нескольку человек, особенно старики и дети. Хоронить их не разрешали. Но мы старались присыпать их землей, а то и снегом. Иногда конвоиры просто вышвыривали трупы на обочину.
Дорога от Грозного до Казахстана устлана костями чеченцев и ингушей. Мы тоже многих не довезли. И они лежат, не преданные земле…»
Всем трудно вспоминать эти годы депортации. Это самая черная страница нашей истории. Гибли лучшие, уступавшие близким пищу и постель, из последних сил копавшие могилы в мерзлой казахстанской земле, не щадя сил работавшие на самой грязной работе, чтобы прокормить детей. Здесь, на чужбине, чеченцы и ингуши были лишены всего: Родины, чести, воли. Они были спецпереселенцами.
«Вначале к нам даже боялись подходить местные люди, — вспоминал мой дед Шадид. — Позднее они рассказывали, что до того, как нас привезли, им сообщили, что в товарных вагонах везут людоедов, поэтому они так были насторожены. Поселили нас в холодных бараках неподалеку от станции Кушмурун Семиозерного района Северо-Казахстанской области. Регулярно ходили отмечаться к коменданту, без ведома которого не могли выйти за пределы села.
Однажды мой двоюродный брат Мухадин ушел в соседнее село подзаработать. В течение дня закончить работу он не успел. За свое опоздание он дорого поплатился и был присужден к каторжным работам на много лет, и дальнейшая его судьба нам неизвестна».
Те, кому посчастливилось пережить первую зиму депортации, запомнили ее навсегда. Она осталась в их памяти грудами трупов, сложенных штабелями, так как некому было хоронить умерших. Она оставила след на каждом из них не только преждевременной сединой, но и хроническими болезнями. Она кровоточит в их сердцах болью за преждевременно ушедших из жизни, не обретших даже могилы на родной земле.
Освоившись на новом месте, чеченцы работали, дети учились. Жизнь постепенно налаживалась. Мой дед Шадид построил дом, женился. Подружился с соседями. Только ностальгия по родной земле не давала жить спокойно. Когда в 1957 году вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о реабилитации жертв политических репрессий[43], дедушка Шадид был счастлив, как никогда.
Только тринадцать из шестидесяти пяти вернулись на Родину. Из огромных земельных участков, принадлежавших в Катыр-Юрте Ирбагиевым, на пять возвратившихся домой семей теперь досталось только восемь наделов. Было тесно. И молодежь потянулась в город. Прожив несколько лет на станции, они получили железнодорожные специальности, поэтому в городе им сразу нашлась работа. Дальше — больше. Днем — работа, вечером-учеба, в выходные дни — строительство жилья для своих семей. Среди нас много железнодорожников, есть врачи, инженеры, юристы, экономисты, предприниматели. Они живут в разных концах нашей страны. Их было бы больше, если бы не новая беда. Самая невосполнимая утрата — наши близкие, которых унесла война, начавшаяся в 1994 году.
Все Ирбагиевы — патриоты. Никто не хотел уезжать из республики. Но и никто не хотел идти с оружием проливать кровь невинных. Слишком многое связывало наших близких с Россией: учеба, армия, работа, родственные и дружеские узы. Каждый прошел через армию, поэтому знали, что солдат — человек подневольный, он выполняет приказ. По примеру своих знакомых десятки молодых людей из наших семей могли взяться за оружие, но старейшины на семейном совете решили: каждый, кто возьмет в руки оружие, будет изгнан из семьи. Молодые подчинились. Возможно, это решение спасло жизни многим русским солдатам, но не спасло наших близких. Как говорится, пуля не выбирает. Некоторые мои родственники погибли во время артиллерийских обстрелов и бомбовых ударов, других настигли случайные пули. Самая страшная участь настигла четверых моих родственников.
