К сожалению, мы не привыкли к активности со стороны гражданина, поэтому столько вопросов к тульскому предпринимателю. Если бы у нас, как в Англии или США, было прецедентное право, «случай Саркисяна» стал бы судебным прецедентом, его бы положили в основу судебной практики. У нас сила прецедента не имеет особого значения. Наше право настолько непредсказуемо, что сегодня могут вынести одно решение, а через год по аналогичному случаю кто-нибудь что-нибудь занесет в нужный кабинет — и решение примут самое неожиданное. Вне всяких прецедентов и правовой логики.
К тому же наш суд любит наказывать обе стороны просто для порядка. Одного как бандита, а другого для острастки. Мол, нечего руки распускать. Тебе дали в зубы — зови полицию. Оскорбили твою жену — зови полицию... Это монополизация права на насилие. Государство считает, что только оно главный разводящий — как кум в лагере. Только оно вправе давать правовые оценки, и больше никто. Понятие собственного достоинства гражданина на протяжении многих десятилетий у нас было низведено до нуля. Не только частную собственность, но и частные интересы упразднили. Бандит нападает с оружием? Так он же на то и бандит. А ты вроде не бандит, а почему ведешь себя по-бандитски? Почему оказываешь активное сопротивление? Знаете, это как с выборами губернаторов. Доверить людям такую важную штуку, как выборы губернаторов, — да ведь они черт знает кого выберут. Нужен президентский фильтр, потому что народ безответственный. Если когда-нибудь ситуация начнет меняться к лучшему, возникнет еще одна правовая проблема. Нам придется решать вопрос о праве на ношение оружия. Пока государство нам говорит: «Ребята, вы ж как маленькие дети: вам дай оружие — друг друга перестреляете. Дали право на ношение травматики — и то сколько случаев! Как же вам огнестрельное давать? У вас ни сознательности, ни ответственности — ничего». Но на другой чаше весов жизни невинных людей. Ведь Саркисяну на самом деле несказанно повезло: он смог с кухонным ножом одолеть троих вооруженных людей. Это чудо. Поэтому без права гражданина на ношение оружия не может быть самозащиты. В Европе к данному вопросу относятся по-разному, а вот в США личное право гражданина на ношение оружия — один из пунктов «Билля о правах». Разумеется, все должно быть под контролем. Но кто хочет убивать, и так найдет из чего. Если введут право на ношение, преступники, естественно, не станут палить из стволов, зарегистрированных на их фамилии. Они купят «серые» стволы. А законопослушный гражданин, пройдя психиатрическую экспертизу, купив ствол и зарегистрировав его на свое имя, применит его лишь в исключительном случае. Уверен, оружие в руках нормального человека способствует неагрессивному поведению и снижению адреналина. Это психологическая защита. Каждый урод с наколками будет помнить: у жертвы может оказаться пистолет в кармане. Узколобая трактовка закона о рамках необходимой самообороны — не что иное, как наследие нашего недавнего «прекрасного» прошлого. На самом деле это унижение гражданина со стороны государства. Ситуацию нужно менять.
Адвокат / Общество и наука / Спецпроект
Адвокат
/ Общество и наука / Спецпроект
Генри Резник — о том, как Сергей Сторчак оказался без вины виноватым, а бывший глава Минатома Евгений Адамов вместо ордена схлопотал срок, как украсть и пропить пожарную вышку в исправительной колонии, как защитить и Бориса Ельцина, и ГКЧП, а Гайдара — от Жириновского, а также о том, куда же все-таки делись знаменитые желтые ботинки
Глава адвокатской палаты москвы Генри Резник оказался в юриспруденции почти случайно: буквально впрыгнул в профессию с волейбольным мячом в руках. Работал следователем, преуспевал в науке. Адвокатскую мантию примерил в 47 лет. Зато сегодня имеет полное право пошутить: «И что? У меня обыкновенная адвокатская мания величия: их много, а я один...»
— Генри Маркович, правду говорят, что хороший адвокат знает законы, а очень хороший — судью?
— Суперадвокат должен знать и то и другое.
— Значит ли это, что все очень хорошие судьи знают Резника?
— Скорее всего. Но адвокат Резник знает весьма ограниченное число судей, причем преимущественно тех, которые не рассматривают дела, где я являюсь участником. Это судьи верхних судов. Замечу также, что по определенной категории дел ко мне обращаются тогда, когда не могут ни договориться, ни откупиться.
— Дело замминистра финансов Сергея Сторчака — из этой обоймы?
— Лично мне буквально на третий час знакомства с материалами этого дела стало ясно, что оно заказное и политически мотивированное. Чуть позже догадался: дело открыто с тем, чтобы скомпрометировать вполне конкретного человека: Алексея Кудрина. Обвинение противоречило очевидным правовым фактам — Сторчак все-таки не настолько крупная фигура, чтобы развести такой костер. Кудрин же препятствовал распилу бюджета, в то время как недостатка в желающих поучаствовать в этом не наблюдалось. Ведь сколько в свое время было шуму: мол, деньги лежат без дела, кормят США, надо их срочно бросить на отечественные нужды! Кудрин — выдающийся министр, сейчас это понятно. А в деле Сергея Сторчака он проявил себя как настоящий мужчина: не сдал зама.
Напомню, в 1992 году Россия и Алжир заключили договор по урегулированию задолженности перед бывшим СССР, по которому Алжир должен был погасить часть долга товарами. Компания «Содэксим», которая была отобрана для реализации этих товаров, перечислила в бюджет 24,2 миллиона долларов. Но товаров так и не получила — Алжир отказался выполнять соглашение. В 2006 году правительства обеих стран подписали соответствующее соглашение, обязавшись урегулировать вопрос с возмещением вреда своим предпринимателям. Но государство не торопилось возвращать деньги «Содэксиму». Самое интересное, что предшественники Сторчака не отрицали наличие долга, но дальше дело не шло. Тем временем нарастали штрафные санкции: 24 миллиона долларов превратились, по подсчетам «Содэксима», аж в девяносто. Сторчак же действовал как настоящий государственник — стал бороться за каждый рубль, опустив сумму до 43,4 миллиона. Почему он это делал? Да потому что если бы «Содэксим» пошел в суд, то мог взыскать гораздо больше. Минфин оперативно подготовил поправки в закон о бюджете, включив эту сумму в его расходную часть. Осенью 2007 года СКП по рапорту ФСБ предъявил Сторчаку, председателю и члену совета директоров Межрегионального инвестиционного банка Вадиму Волкову и Игорю Круглякову, а также гендиректору «Содэксима» Виктору Захарову обвинение в сговоре, посчитав возврат денег из бюджета мошенничеством.
— На вас оказывали давление?
— Давления я никогда не ощущал. Все знают, что Резник бывает безбашенным — может и пресс-конференцию по такому поводу созвать. Но в ходе процесса были другие вещи, подтверждающие неправедность дела.
Я защищал Круглякова, которого сделали организатором этого «преступления». Он возглавлял фирму, проплатившую эти 24 миллиона за «Содэксим», что юридически на возврат долга никак не влияло. До задержания мой подзащитный лечился за границей. По прилету в Москву его тут же взяли под стражу под предлогом, что он может скрыться. Причем налицо были откровенные подлоги. Например, основанием для избрания меры пресечения называлась информация о том, что у него имеется частный самолет. Никакого самолета у Круглякова не имелось, и уточнить это можно было одним звонком: есть реестры всех частных бортов. Другой вброс — копия какого-то мелкого дела, где Кругляков фигурировал наряду с прочими в качестве подозреваемого аж 5 лет назад и которое было прекращено за отсутствием состава преступления. Всплыло оно исключительно для того, чтобы представить его преступником со стажем. Помнится, я даже заявлял ходатайство о возбуждении дела в отношении следователя, обвинив его в интеллектуальном подлоге.
Но самое психологически травмирующее: мне пришлось бороться не столько против обвинений, сколько за жизнь человека. Круглякову было выставлено врачебное заключение: «высокий риск внезапной смерти». У него сердце без кардиостимулятора-дефибриллятора не сокращалось, заряда в аппарате оставалось мало, и ему должны были еще за два месяца до ареста делать операцию. Я полгода боролся за его освобождение. Знаете, до кого достучался? До руководителей ФСИН.
