Но самое психологически травмирующее: мне пришлось бороться не столько против обвинений, сколько за жизнь человека. Круглякову было выставлено врачебное заключение: «высокий риск внезапной смерти». У него сердце без кардиостимулятора-дефибриллятора не сокращалось, заряда в аппарате оставалось мало, и ему должны были еще за два месяца до ареста делать операцию. Я полгода боролся за его освобождение. Знаете, до кого достучался? До руководителей ФСИН.
А вскоре дело Сторчака было прекращено, потому что арбитражный суд признал выплату долга «Содэксиму» абсолютно законной.
— Поговаривали, что дело может быть пересмотрено...
— Это дело не может быть пересмотрено никогда. 15 января 2008 года Конституционный суд принял определение, по которому без отмены решения арбитражного суда, вынесенного в пользу предпринимателя, его нельзя привлекать к уголовной ответственности.
— Дело министра по атомной энергии Евгения Адамова тоже заказное?
— Не совсем так. Точнее, его можно назвать искусственно созданным, причем цель изначально была благой. Евгений Олегович стал жертвой роковых обстоятельств, оказавшись без вины виноватым. Точнехонько по незабвенному Виктору Степановичу: хотели как лучше, получилось как всегда.
— Но дыма-то без огня не бывает...
— Так ваш брат журналист и постарался дыму нагнать! Тема-то вкусная, все любят обличать. Я ни в коем случае не стараюсь поднять реноме своего бывшего подзащитного — мне приходилось защищать многих, в том числе откровенных мерзавцев, но тут совсем другая история.
Шел 1993 год, наши банки лопались как мыльные пузыри. Адамов, возглавлявший в те годы НИКИЭТ (Научно-исследовательский и конструкторский институт энерготехники имени Н. А. Доллежаля), открыл счет в зарубежном банке на свое имя — с тем чтобы выделенные США деньги на научные разработки в России уж точно дошли до адресатов. Американцы в 2005 году за этот факт ухватились, обвинив его в хищении 9 миллионов долларов. Между тем было доказано, что все деньги со счета Адамова действительно напрямую шли на оплату работ, проведенных сотрудниками НИКИЭТ.
— Американцы к Евгению Олеговичу личную неприязнь испытывали?
— Адамов — физик-ядерщик с мировым именем, очень независимый человек, государственник, настоящий «красный директор». Напомню, три года, с 1998 по 2001-й, он проработал министром в шести правительствах — при Черномырдине, Кириенко, Примакове, Степашине, Путине и Касьянове. Его идеи — АЭС в Бушере, необходимость атомного сотрудничества с Китаем и прочее — действительно очень не нравились американцам.
— Тем не менее он угодил не в их Алькатрас, а в нашу «Матросскую тишину», причем совсем по другому делу.
— Но эта история напрямую связана с американской. Дело было так. Адамова заманили в Швейцарию якобы для дачи свидетельских показаний по факту ареста банковского счета дочери (около 300 тысяч долларов). Когда он туда приехал, то его арестовали по запросу американцев об экстрадиции. Уму непостижимо, как наши могли выпустить такого человека за границу без диппаспорта, гарантирующего неприкосновенность! Обладатель сверхсекретов оказался под ударом американской спецслужбы. Вся атомная стратегия страны под угрозой! Знаете, кто подписал запрос об экстрадиции Адамова? Лично госсекретарь Кондолиза Райс и глава Минюста Альберто Гонсалес.
Наше руководство, прокачав ситуацию, решило вышибать клин клином: в ответ на несостоятельное американское обвинение выставили собственное, еще более несостоятельное. Срочно реанимировали дело 2000 года, давно закрытое в отношении членкора РАН, директора Троицкого института инновационных и термоядерных исследований Вячеслава Письменного и главы «Техснабэкспорта» (ТСЭ) Ревмира Фрайштута по статье «злоупотребление полномочиями», и пристегнули к нему Адамова. Избрали меру пресечения в виде содержания под стражей, направили запрос в швейцарскую тюрьму. Полгода шли судебные разбирательства, в конце концов федеральный суд Швейцарии постановил, что Адамова по запросу американцев задержали незаконно.
Кстати, наша Генпрокуратура презентовала все так, будто российский запрос был признан более обоснованным. Ничего подобного: Адамов сам дал согласие на возвращение в Россию, самостоятельно купил билет на чартерный рейс и вернулся в Москву без всякой охраны. Но прямо у трапа на него надели наручники и препроводили в «Матросскую тишину». И тут он попросил в адвокаты Резника.
...Итак, Адамова арестовали. Что делать дальше? Обвинение-то предъявили! Понимаете, что значит репрессивная обвинительная установка для нашего суда, самого «независимого» в мире? К тому же Россия оказалась в двусмысленном положении: была развязана шумная кампания в прессе — мол, коррупционера прикрывают. Адамов попадает в тюрьму, дело передают в суд, и пошло-поехало: судья Замоскворецкого суда отправляет дело в прокуратуру, та, опротестовав, направляет его в горсуд, который все вновь возвращает в Замоскворецкий суд. Сначала дело рассматривается одним составом суда, затем судей заменяют.
Само по себе дело юридически было абсолютно нелепым. Суть в следующем: при предшественнике Адамова Викторе Михайлове был заключен кабальный договор между Россией и российско-американским СП по утилизации ядерных отходов, совершенно невыгодный России. Адамов, став министром, эту схему поломал, насолив очень многим и у нас, и в США.
Когда обанкротился один из главных американских совладельцев СП, его акции были выставлены на аукцион в Швейцарии. Россия не могла их купить напрямую, поскольку в аукционе вправе были участвовать только частные компании. Адамов обратился к Письменному, у которого был в США сходный бизнес: выручай, мол. Тот выкупил акции, став владельцем контрольного пакета. В компанию был введен представитель нашей госорганизации (ТСЭ), и если до этого Россия ни копейки со сделок через это СП не получила, то тут потекли изрядные дивиденды, и прибыль Письменный направлял на развитие своего института. Адамову ни доллара, ни рубля не перепадало. Обвинение же, которое было выдвинуто нашей прокуратурой против него и Письменного, выглядело просто непристойным: им вменялось в вину хищение акций СП путем покупки на открытом зарубежном аукционе! Более того, эти акции никогда не принадлежали российским акционерам. Просто суперконструкция — какой-то юридический бред.
Словом, Адамов в тюрьме, а ему уже под 70. Я бьюсь во все двери, добиваясь изменения меры пресечения. Как и в деле Сторчака, не столько разбиваю обвинение, сколько борюсь за жизнь подзащитного. У Адамова было два сердечных приступа. В конце концов мне с огромным трудом удалось его освободить под подписку о невыезде — до Верховного суда дошел.
Но, как оказалось, ненадолго. Замоскворецкий суд опять вернул Евгения Олеговича за решетку, осудив к пяти с половиной годам реального лишения свободы. Полагаю, Адамов был обязан таким жестким приговором самому себе.
Он гордый человек, не смог стерпеть несправедливость. Начал эпатировать: пришел на передачу на «Эхо Москвы» в наручниках, буквально за несколько дней до вынесения приговора дал интервью, в котором назвал имена людей, повинных, по его мнению, в своем преследовании. А эти люди — из ближайшего окружения президента.
По счастью, мне удалось добиться изменения меры наказания в городском суде. Как правило, адвокат не должен трубить о том, что убежден в невиновности подзащитного, — он не был ни очевидцем, ни соучастником произошедшего. Корректно говорить так: вина подзащитного не доказана. Но в случае с Адамовым с правовой точки зрения ситуация была абсолютно ясной: речь шла об отсутствии преступления.
Примерно в то же время развалилось и американское обвинение. Питсбургский судья Морис Коухилл-младший (старший, видимо, был его отец, поскольку самому судье было 82 года) написал в заключении: «Евгений О. Адамов — выдающийся специалист в области ядерной энергетики, своими действиями обеспечил реализацию договора и доведение всех средств до исполнителей». Великое все же дело — независимый суд!
— А как у нас обстоит дело с «установками сверху»? Скажем, ваш коллега Михаил Барщевский утверждает, что если процесс ангажирован, то адвокат ничего не может сделать. Это так?
— Заказное дело — конечно, кошмар для защиты. Но адвокат, зная о том, что процесс коррупционно или политически ангажирован, должен идти на него и защищать так, как если бы никаких посторонних соображений у правосудия не было. Мой опыт подсказывает: никогда нельзя опускать руки, надо бороться до конца. К тому же внешние обстоятельства могут измениться, скажем, через год, когда ты пойдешь на кассацию, в надзор.
— Бойцовскими качествами обязаны спорту?
