Ну, да ладно, коррупция не может существовать или же не существовать в одном, отдельно взятом министерстве, болезнь эта, увы, наша общая, но, особенность в том, что в данной развёрнутой сети нет только материальной составляющей. Здесь слишком выпирает скелет антинациональной, государстворазрушающей заданности, впрочем, достаточно честно декларируемой швыдковским ток-шоу. Ведь никакими воровскими целями не объяснить всё новые и новые антиэстетические, извращенческие с точки зрения нормального большинства, и колоссальные по затратам постановки на главных сценах страны монстров-однодневок, не выдерживающих и пяти представлений на публику, никак не оправдать ковровый пиар содомии, блуда и садизма, обезьянническое восхваление бродвейских обносков, если не учитывать, что, кроме приятного "отката", бригады Детей лейтенанта Шмидта позволяют с одного кресла контролировать репертуар всех Российских театров, монополизировать мощнейший способ воздействия на общественное сознание, в том числе — или самое страшное? — с возможностью по своему усмотрению влиять на процесс духовного формирования подрастающих поколений.
"Бархатная культурная революция в Новосибирске будет продолжаться", — заявил прямой ставленник Швыдкова на должность директора нашего прославленного в прошлом академического театра оперы и балета Борис Мездрич в интервью, даваемом тележурналисту Максименко, по поводу провала в прокате великого "Риголетто", искалеченного в угоду вкусам сексуальных меньшинств заезжим питерским режиссёром. И продолжил о том, что театр готовит на музыку Шнитке и либретто Ерофеева премьеру оперы "Жизнь с идиотом": "Это будет элитарная постановка. ... Элитарность заключается хотя бы в том, что будет употреблена ненормативная лексика". Забавный, однако, человек, этот бывший геолог-балетоман, а ныне директор одного из крупнейших в мире театров: как будто публика, интересующаяся оперным искусством или хотя бы смотрящая теле-шоу, не знает, что литератор Ерофеев тем только и известен, что употребляет в своих текстах эту самую ненормативную лексику. Когда уже на третье представление "элитарного" спектакля оказалось невозможным распространить билеты (ведь зачем платить триста-пятьсот рублей, когда всякий желающий может вдосталь наслушаться матов в трамвае всего за шесть), то, объясняя невиданные до того провинциалами постановочные расходы, дирекция заявила о том, что спектакль, де, поставлен на немецкий грант и изначально предназначался для показа в просвещённой Германии. Думается, что ещё не достаточно отполированным "культурной бархоткой" сибирякам просто не дано понять, как же это нужно ненавидеть фашистов, чтобы и через шестьдесят лет продолжать мстить им — за деньги их внуков, показывая этим внукам такое ... элитное. И, вроде бы, ладно, раз не наша валюта, то и не наши проблемы, куда она выброшена, но! Но! Зачем при этом неутомимыми и неутолимыми мстителями используются "брэнды" — "Русская культура" и "Государственный академический"! То есть, зачем идёт наглая профанация титула "Русский театр" и дерзкое присвоение того всемирного уважения к нашему национальному искусству, веками, из поколения в поколение, нарабатываему гениями Руси-России-СССР? Ну не может, не должно государственное представительство быть частным делом группы "доверяющих" друг другу чиновников и художников, особенно после того, как опытно (ногами) уже доказано, что вкусы этого местечкового объединения абсолютно противоположны вкусам большинства населения представляемой страны!
В столице низы не могут, а, главное, верхи не хотят жить по-прежнему, и по всей стране летит обнадёживающая цитата из выступления Александра Соколова в эфире телеканала ТВЦ: "...Тут начинается сфера полномочия агентств. Там происходят все рассмотрения заявок, рассматриваются приоритеты. Есть противоречие, потому что и есть это продолжение госполитики: на что конкретно эти деньги идут. Можно же выбрать проект перспективный для государства, а можно — проект, за который в конверте принесут "откат"".
В Москве, естественно, всегда "выбирали" то, что "выбирали". И, так же естественно, в Новосибирске за мертворождёнными "Молодым Давидом", "Риголетто", "Жизнью с идиотом" следовала грандиознейшая "Аида", настолько извращённая всё теми же Детьми лейтенанта Шмидта, что в антракте, уже не тёмные провинциалы, а и наглядевшаяся вдоволь и всякого столичная публика из Кремлёвского дворца буквально валом валила через ворота Кутафьей башни.
Может быть, кого-то теперь заинтересует — чего ж тогда стоила (в прямом и переносном смысле) в свете слов Соколова "национальная" премия "Маска" за сие, опять же, совершенно безумное по затратам и изначально никому не нужное уродство, в котором, как выразилась Архипова, "Аида в телогрейке душу не греет"? Думается, замгенпрокурора России Колесников, "давно и внимательно следящий" за Швыдким, рано или поздно нам всем всё доложит, причём с совершенно нескрываемым удовольствием.
Анатолий Парпара И ВОЛЬНЫЕ СТИХИ ПОДСУДНЫ СЕРДЦУ
***
Вот малый пруд. Чтоб жизнь его постичь,
Я притаился на большом стволе
Березы, рухнувшей недавно,
Среди ее еще живой листвы...
А гладь пруда, в которой отражались —
В коричневом — белесые просторы,
Заколебалась от жучков и мошек,
От падающих с тополя сережек.
И вновь защелкал ранний соловей,
Синички запиликали. А в поле
От луга ввысь по яростной спирали,
Как штопор, ввинчивался жаворонок.
А молодую зелень белостволья
От нежных крон до изумруд-травы
Облило теплым золотом светило,
Как будто озарило нас улыбкой.
Чудес немало я успел увидеть:
Как ежик прибежал к воде напиться,
Как поднимался воздуха хлебнуть
Мудрец-тритон из глубины пруда.
Я стал природой. Тихой, неприметной,
Как ствол березы в стороны торчащий.
И шмель сердитый сел на авторучку,
Как на ромашку желтую садился.
И по моим коленям — я нарушил
Привычную для муравья дорогу —
Опять неторопливо заскользили
Трудолюбивцы чередою.
Вот малый пруд. Я не сумел постичь
Его размеренной и любопытной жизни.
Но к ней сумел немного приглядеться
И на увиденное сердцем поумнеть.
ПАМЯТЬ ВОЙНЫ
Михаилу Алексееву
Быть может, ради озорства
Иль от избытка сил своих
Парнишка топором отцовским
Ствол груши старой подкосил.
И встал в невольном удивленье,
Когда отец, отняв топор,
Рассек грудь дерева, волнуясь,
И что-то ржавое извлек.
И было невдомек парнишке,
Зачем он, от слезы слепой,
То долго взвешивал осколок,
То примерял к своей груди.
ДЕНЬ ПОБЕДЫ В ДЕРЕВНЕ
В деревне День Победы совпадает
С работами весенними на поле,
И потому дядь-Ваня в пять утра
Могучее семейство поднимает.
Еще кулик кричит за дальним прудом,
Но жаворонок в темно-синем небе,
Захлебываясь песней от восторга,
Как истинный поэт, природу славит.
Под эту песню ладные мужчины
Работают ритмично и добротно.
Под эту песню женщины готовят
Все, что украсит доброе застолье.
Потом вода холодная остудит
Разгоряченное работой тело,
Потом семейство дружное окружит
Под сень листвы укрытые столы.
И дядя Ваня встанет. И осмотрит
Братьев, детей и внуков,
Улыбнется,
Поднимет свой бокал и погрустнеет,
Прогонит грусть
И выпьет за Победу.
А внуки ненароком задевают
