но молчу, безъязыкий отшельник
над холодной равниной стола.
Это что же? Болезнь или скука?
Все заходят, без слова, без стука,
накурили, украли и прочь...
А вокруг – тишина из гранита,
и в постели твоей, неприкрыта,
чья-то падшая пьяная дочь.
А за стенами – стоны и храпы,
тянет сон свои липкие лапы
и, смеясь, задувает глаза.
Все отваги охвачены дрожью.
Все бумаги оплачены ложью,
и в камине трещат образа.
Мы захватаны, словно страницы,
нас читали от каждой ресницы
до следов на проклятой земле.
И под мутным стеклом небосвода,
позабыв, что такое свобода,
мы горды тайниками в столе.
И себе, как другому сословью,
задолжали слезами и кровью
и, губами едва шевеля,
что-то силимся вспомнить из песен...
А за окнами снежная плесень,
полуправда шута – февраля.
1977
АРБАТ
Костюмчик вроде бы изысканный,
но лик измучен, как борзая.
Штанина правая обрызгана,
а левая, как смерть, косая.
Там на углу, где «Бутербродная»,
в кругу друзей и святотатства,
клеймит душа твоя безродная
пороки мира и арбатства.
Усердствует гитара бренная,
не греет пальтецо из плюша,
и ластится к ногам смиренная
географическая суша.
На этой улице заезженной,
как шутка с непечатной фразой,
ты непростительно изнеженный
и незаконно синеглазый.
Как жаль, что ты продался массово
надзору форменного хама, –
ведь ты красив, как проза Гамсуна
или как песня Вальсингама…
1987
РУССКИЙ ВОЛК
Я не учил фарси и греческий,
не торговал в Дамаске шёлком;
Мой взгляд почти что человеческий,
хотя и называют волком.
Не вем ни идишу, ни инглишу,
того, на чём вы говорите,
но всех волнует, как я выгляжу,
когда завою на санскрите.
Моя тропа, как нитка, узкая,
моя нора в сугробе стылом.
Моя страна почти что русская
в своём величии унылом.
Служу ей только из доверия
к её поэтам и пророкам;
моя страна – почти империя;
и не окинешь волчьим оком.
Ни пустыря для воя вольного
или избушки для ночлега.
Трава для полюшка футбольного.
Снежок для волчьего разбега.
Быть может, я ошибся адресом,
когда кормили волка ноги,
и не расслышал в пенье ангельском
нечеловеческой тревоги.
Таких, как я, шесть тысяч выбыло
от пуль, ножей и алкоголя;
судьба в империи без выбора,
зато в законе – Божья воля…
С востока пыль, на юге марево,
на западе – разврат, цунами…
У волка служба государева –
Ходить в поход за зипунами.
Таких, как я, осталось семеро –
В бронежилетах человечьих.
Я русский волк, идущий с севера
За теми, кто в мехах овечьих.
2015
СЛОВА
За слова, бывает, платят кровью –
Впрочем, не «бывает», а всегда.
Я себе, как барскому сословью,
Задолжал и чести, и стыда.
От себя не скроешься в тумане,
Не уйдёшь от собственных теней:
Тащат, как монголы, на аркане
По степям, по остриям камней…
Хоть обсыпься пеплом или прахом,
А как глянешь в чистый водоём:
Там лицо, изрезанное страхом,
Чёрный зрак, пробитый копиём…
2015
Не хочу, чтобы забыли…
Литература / Поэзия
Теги: современная поэзия , Юрий Гусинский
Эти стихи написал мальчик, родившийся в Петропавловске перед войной, в 1940 году, который в 17 лет уехал поднимать целину и оказался в свои 18 лет самым молодым в СССР первым секретарём райкома комсомола Целинного края; написал, когда под золой потерь, под болью, растерянностью и сомнениями искал надежду и оправдание прожитым годам и грядущим.
Он уехал в Москву, поступил в Литинститут, работал в многотиражках, оттачивал журналистское мастерство в «Московской правде», стал главным редактором «Спортивной Москвы» и заведовал отделом литературы в «Литературной России». В 1986–1989 годах выпустил три книги стихотворений. В журналах «Москва», «Современник», «Юность», «Новый мир» увидели свет его поэмы, очень драматургические, населённые людьми, с которыми он поднимал целину, служил в армии, трудился в совхозах и на заводе.
С 1990 по 1997 год Юрий Гусинский был организатором, генератором идей, главным редактором еженедельника «Супермен», газет «Оракул» и «Незримая сила». Они стали итогом его увлечения историей, всемирной мифологией, его занятий проблемами непознанного, биоэнергетикой, связями человека с космосом.
В дружбе с Джуной Давиташвили он приобрёл навыки диагноста и целителя. К медалям «За трудовое отличие», «За отвагу на пожаре», «За освоение целины» прибавилась учёная степень доктора философии.
Юрия Гусинского не стало в ночь на 1 января 1998 года. А 3 декабря исполняется 75 лет со дня его рождения.
Я выпустила посмертно его книгу «Бакены лета» и распространила 5000 экземпляров. Из оставшихся черновиков по фразе, по слову, по букве вытащила стихи его. И есть рукопись небольшой книжечки этих стихотворений.
Татьяна РЕБРОВА
Юрий ГУСИНСКИЙ
С УЛИЦЫ
Мы смотрим фильм «Падение Берлина»
В десятый раз…
В десятый раз подряд
Герои наши победят картинно!..
Никто ни разу не придёт назад.
Зато пришлют трофейного «Тарзана»
Как странный и загадочный привет.
И за углом три шкуры за билет
С меня дерут барыги-уркаганы.
Герои дней, лихих и ястребиных,
В кургузых кепках, смятых сапогах,
Они плюют сквозь фиксы зло и длинно,
У них ножи и бритвы в рукавах.
Они глядят насмешливо и колко,
Изнанку жизни зная назубок…
Вот-вот и мы приобретём наколки,
Узнаем, что такое «гоп» да «скок».
И время поколений предыдущих
И вслед идущих, нас приняв едва,
Обманет миражами райских кущей
И на крутые бросит жернова.
Мы станем вдруг виною тех и этих
За наш провал и наш порыв шальной,
За то, что на вопросы не ответим
И правды не предложим ни одной.
И всё-таки не убоимся следствий
За то, что свет восприняли во зло, –
Мы были поколением последним
Из тех, что прямо с улицы пришло.
Там наш исток, где всё война спалила.
Полынью на пожарищах взойдя –
Мы лишь к закату стали главной силой,
Тяжёлый груз на плечи громоздя.
Но в наших генах – шпалой или жердью
Лечь под колёса, только бы толкнуть
Мир к правде и свободе. Эта жертва
Наш объяснит и оправдает путь.
Там наш исток, где солнце жёстко светит
И где победы ветер ледяной
Бьёт нам в лицо. И кто вокруг в ответе
Перед сиротской дерзкою шпаной?
ЛОВУШКА
Продал жизнь за полушку –
Нет иного пути.
Я попался в ловушку,
Из неё не уйти.
Полоумный и нищий,
В длинном сером пальто,
На родном пепелище
Я никто и ничто.
Лишь одна здесь отрада
В эти чёрные дни –
За могильной оградой
Все родные мои.
Дед, что пал за идею,
Мать, что снится живой,
Не услышат, надеюсь,
Мой придушенный вой.
Мне б они не простили
Одного – что при мне
Погибала Россия,
Заблудившись во мгле.
В ПАМЯТИ
В стремленье к правде – обнажённом,
В движенье к истине – святом,
Да не пребудет обделённым
Никто во времени крутом.
О горстке пепла или праха
Нам этим временем дано
Восстановить без лжи, без страха
То, что зачёркнуто давно.
Дорога вдоль родного дома
Позволит разглядеть сквозь мглу
Распятых на дверях ревкома
И раскулаченных в пылу.
Такой наполнены мы болью,
Что и до дна не зачерпнуть.
Но всё же – вольно и невольно –
Мы сами выбрали свой путь.
Его не скрыла лебеда –
Какая бы беда ни мстила.
И мрачной ночью нам светила
Пятиконечная звезда.
Под ней носили кони в мыле
Красногвардейскую братву…
Я не хочу, чтобы забыли
Бойца, упавшего в траву.
Под ней Магнитку возводили
Матрос и песельник в лаптях…
Я не хочу, чтобы забыли,
На чьих взрастали мы костях.
Звезда мерцает на могиле
Одна среди чужих равнин…
Я не хочу, чтобы забыли
