Утром мне надо было вести программу новостей, а вести неоткуда. Потому что автоматика вырубила аппаратуру в студиях, студии были неработоспособны. Мы решили вести эфир из предбанника, где аппаратная. А как? Там все неприспособленно. Засунули туда осветительные приборы, поставили табуретку какую-то. С этой табуретки я и провел первые несколько выпусков. Все в битом стекле, ассистенты режиссеров ползают по полу, чтобы не попасть в кадр, вставляют кассеты в видеомагнитофоны. Все это снимал Дима Крылов. Хотелось побольше рассказать о том, что происходит. Ощущение было, как на войне.
Конечно, Брагин был не готов к таким событиям. Вся наша система оказалась не готова. Потом, когда делали фильм, я нашел подземную резервную студию, подготовленную на случай войны. Она находится в одном из подмосковных домов отдыха. В жутком состоянии: паутина кругом висит, вода капает. Я покажу эти кадры в эфире. Разобрали мы деревянный пол в одной из беседок и оказались в подземном переходе перед закрытой дверью. Люк герметичный, как в подводной лодке. Проникли туда и попали в прошлое, в Советский Союз. Плакаты висят, такие конкретные советские плакаты. Магнитофоны катушечные. Впервые увидел пульт для подслушивания телефонных разговоров. Никого нет, вообще никого! Где офицер дежурный, чье это хозяйство на сегодня, хотел бы я спросить?!
Во имя чего штурмовали «Останкино»? Вопрос до сих пор без ответа. Но вожаки, как правило, выходят сухими из воды. Хасбулатов и все, кто сидел в Белом доме, имели прямой выход через подземные коммуникации знаете куда? Я стоял у этого люка, мне показывали ребята. В район зоопарка они выходили: люк рядом с Кудринской площадью. И туда ходили гонцы, они носили и оружие, и продукты. То есть связь была бесперебойная. И Хасбулатов в отличие от других ел домашние обеды, ему готовили дома, и официанты его обслуживали, там все было хорошо. А другие задыхались в миазмах.
— Про сухих из воды вы правы. Всех отпустили по амнистии…
— Помните, был генеральный прокурор Казанник? Вот он, кстати, сказал, что это позорная страница в истории Госдумы, эта амнистия. Ельцин принял ее, сцепив зубы. И я согласен в данном случае с генеральным прокурором. Почему не дали довести до конца расследование? Да, мы понимаем, что главная задача власти была успокоить общество, и это сделали! Но кровь пролилась! Виновные должны быть наказаны. Как говорил Глеб Жеглов, вор должен сидеть в тюрьме. Та амнистия в области права совсем не лежала.
— Как же вас с такими оппозиционными взглядами пригласили на работу в Кремль?
— Кстати, с такой оценкой многие коллеги были согласны. Когда моего предшественника Вячеслава Костикова «уходили», стали искать замену. И сам Костиков, и первый помощник президента Виктор Илюшин составили список — сначала большой, потом он уменьшался. Но вроде бы я, как сам Костиков утверждает, чуть ли не один из этого списка остался. И сначала получил приглашение к Коржакову на беседу.
— Вы его знали с 91-го года?
— Все журналисты, которые работают в кремлевском пуле (а я туда вошел еще во время Горбачева), знают, конечно, руководителей службы безопасности. Потому что те непосредственно общаются с журналистами. И была беседа долгая. Он прощупывал, и меня потом еще долго проверяли — у меня было много друзей среди американских журналистов. Это очень не нравилось спецслужбам. Я, честно говоря, никуда не торопился, у меня все было хорошо. Популярный человек, интересная работа, зарплата вполне приличная по тем временам. Я понимал, что в команде у президента работать не сахар. И мало того, там светили выборы, то есть такой марафон, в котором загнанных лошадей пристреливают. Понимал, поэтому колебался. И очень долго сам выдерживал паузу. Собственно, в Кремле начали уже раздражаться. Я это чувствовал. Но потом я пришел на встречу к Борису Николаевичу, он меня знал хорошо, и я его знал прекрасно, потому что делал интервью с ним, не одно интервью с глазу на глаз.
Идет беседа. Ну, естественно, я, как и все пресс-секретари, выложил ему все — как надо себя вести, что нужно больше внимания уделять телевидению, что все, что не показано по телевидению, не состоялось. Я требовал, чтобы у нас была непосредственная связь, а не через посредников. Все это я излагал минут 15: вопросов накопилось много, потому что имидж президента уже, в общем, серьезно хромал. К этому моменту рейтинг президента скатился примерно до четырех процентов.
Похоже, он не ожидал такого напора, потому что в конце моего длинного монолога он выдержал паузу и потом сказал: «Я чего-то не понял, Сергей Константинович, вы работать-то ко мне идете или нет?..» В моих требованиях скорее был негатив, чем позитив. Может быть, это ему понравилось. После тоже небольшой паузы я ответил: «Да, если мои просьбы будут учтены, я готов работать в команде». Слово «команда» у него было любимым, кстати. Команда помощников у него была блестящая на тот момент. Ее возглавлял первый помощник Виктор Илюшин, там был и Юрий Батурин, и Георгий Сатаров, и Людмила Пихоя, и Михаил Краснов, и Александр Лившиц, и Владимир Шевченко. Вообще список длиннее гораздо. Это была свита, которая делала короля. И все были активными ньюсмейкерами, все давали интервью, все формировали имидж президента.
После того как я вышел из кабинета, сразу появилось два указа. Один — назначение меня пресс-секретарем, а второй — с моей подачи — о назначении руководителем Федеральной службы РФ по телевидению и радиовещанию Валентина Лазуткина, который был первым замом у нас в «Останкино». Когда он стал министром, я понял, что мое мнение было в тот момент важным для президента. В общем, окунулся в водоворот кремлевской жизни, которую, в принципе, уже знал. Мне предстояло как-то со всеми договориться, чтобы вектор по формированию имиджа президента был один.
Каким должен быть президент? Открытым, сильным, справедливым, решительным, сторонником демократических перемен — это главное. Он, кстати, внутренне был заточен на эти перемены. Это чувствовалось. Ельцин образца 91-го и Ельцин образца 96-го — это два разных Ельцина. И я сегодня могу сказать, что Ельцин образца 91-го и не 96-го, а все-таки 98-го — это два разных Ельцина. И в 98-м я бы уже не пошел к нему работать. Но я работал еще с тем Ельциным, несмотря на все его известные недостатки. Иногда мне казалось, что он относится ко мне как к сыну, и это подкупало. Хотя были и трудности в отношениях.
Идет пресс-конференция. Она всегда готовится. К ключевым вопросам текущей политики президент готов на все сто процентов. Он, конечно, может пускаться в импровизации, и Ельцин был склонен к этому. И вот после очередной его импровизации — а он, как всегда, спрашивает: «Ну как?» — хотел услышать похвалу. Как правило, я ему говорил: «Хорошо». А тут сказал, да еще при свидетелях, нескольких помощниках: «Очень плохо, Борис Николаевич». Когда начал аргументировать, почему плохо, чувствую, у него лицо превратилось в камень. Думаю, сейчас вот этот камень мне и даст, раскроит череп. Он отвернулся и ушел. И не разговаривал, наверное, дней 10, трубку не брал прямую. Потом уже первый помощник Илюшин сказал: «Сергей Константинович, ну сходите вы к Борису Николаевичу, извинитесь, вы же не правы!» Пошел, сказал, что я погорячился, объяснился, почему так высказался. Ну, вижу, у него отлегло. Он всегда прощал, когда люди за дело болели.
— А импровизации, которые не оканчивались обидами, вспоминаете?
— Еще бы. Во время переговоров с Клинтоном, это происходило в имении Рузвельта в Соединенных Штатах, возникла забавная ситуация перед выходом к журналистам. Клинтон подошел к Борису Николаевичу, чтобы согласовать позиции перед пресс-конференцией. А Ельцин был в таком боевом настроении, спросил: «Билл (а они с Биллом на ты и, кстати, практически одного возраста, роста и веса), какой у тебя размер ботинок?» Тот: «Не помню». Ельцин: «У меня, похоже, такой же». Давай, говорит, пошутим. Билл всегда напрягался, когда Борис Николаевич шутил. А тут он говорит: «Давай ты мои ботинки наденешь, а я твои, и мы в них выйдем». Начали мерить. Клинтон, когда надел один ботинок, уже напрягся, он понял, что, если, не дай бог, хоть какой-нибудь американский журналист прознает про это, огромный скандал выйдет. «Нет, — говорит, — Борис, не выйду». Так и вернул ботинки Ельцину. Сдрейфил… 5
Продолжение следует.
Без права переписки / Общество и наука / Общество
Без права переписки
/ Общество и наука / Общество
Каждая вторая западная компания контролирует аккаунты своих сотрудников в социальных сетях. Не обошел Большой Брат стороной и Россию
