— Счастье...— продолжал дядя.— Вот у меня зарплата две с половиной, у начальника — сто, минимум. Он идет в магазин, продукты, закуска. Сыну "волгу" купил, себе другую, дочь за границей учится. Вот у него — зарплата, а у меня — тьфу, а не зарплата. Я захожу в магазин, думаю: ой, всё дорого, что б подешевле взять… А были б деньги — захожу: так, мне то-то, то-то и вот этого. На цены не гляжу, деньги дал — и пошел.
— А сколько для счастья нужно?— спросил я.
— Тыщ десять в месяц — и хорошо.
"Так мало",— подумал я и представил, как бы я нашел кошелек с деньгами или лучше чемодан, и мы бы с дядей пошли в магазин.
Я сидел на скамейке и глядел на дядю. Голова слегка гудела, в ней бегали мысли, приятные, новые. Ветер бил в спину и казалось, что он продувает голову — такие страшные, тоскливые и в то же время завораживающие, манящие были эти мысли.
"Почему мы сидим здесь вдвоем, окруженные могилами, трупами, городом и небом? Мы загнаны в эту никому не нужную точку вселенной со своими философиями и переживаниями, потерями и неудачами. Мы, наверное, оттуда сверху кажемся жалкими и мелкими. Ужасно. Но вот я сижу здесь, ем сало, пью газировку. И мне приятно сидеть здесь, есть, пить, разговаривать с дядей, смотреть глубоко в небо, на траву или вот хоть на дядин ботинок. Приятно здесь. И дядя мой хороший, он просто не всё понимает…"
"Что,— думал я,— наша жизнь? Это сходить в магазин и поесть? Неужели мы тут сидим, и дядя не чувствует, как хорошо тут? Не в смысле того, что мы на кладбище. А в том смысле, что тут нет магазина. Еда, правда, есть, но она какая-то не такая, не с той функцией".
Дядя встал и сказал:
— Ну что, пора.
Я вышел за ограду. Дядя взял сумку с остатками еды и краски и стал прощаться.
— Ну, до свидания, отец!— сказал он.— Вот, внук пришел со мной, племянник мой,— он поцеловал фотографию, поправил цветок на памятнике и вышел вон.
Его небритое лицо было теплым и спокойным.
— Ну, выполнили долг — и хорошо,— сказал дядя,— и ты не забывай меня, приходи на могилу. Как мы за-ботимся о них, так и о нас будут заботиться.
— А мой отец говорит, что я к нему даже на могилу не приду, а мне обидно.
— Значит, плохо помогаешь ему на кладбище.
— Наверно. Но я не знаю, долг это или просто обязанность.
Дядя угрюмо взглянул на меня и махнул рукой. Я подумал, что это означает: ничего, не страшно, скоро поймешь, привыкнешь.
Этой зимой автобус, на котором работал дядя Вася, продали. В тот день он не поехал к себе домой, а пришел к моему отцу — выпить с горя. Его сестра, моя мать, готовила макароны, отец крутился в курят-нике, а я сидел дома и читал рассказ Чехова "Дуэль".
Вдруг я услышал за дверью, что мама стучит по доске ножом. Потом туда вошел отец и сказал:
— Ну что, Вась, зерно брать будем?
— Ты что, не видишь, человек расстроен,— сказала мать.
— Что случилось, Вася?
Дядя зарыдал и стал всхлипывать. Я услышал скрип кровати: наверное, отец сел рядом с дядей. А мать сказала:
— Автобус продали.
— Автобус?— сказал отец,— ну ничего, за сколько?
— Хватит,— сказала мать,— человеку плохо, а ты ерунду спрашиваешь.
— Ну ничего, пошли, выпьем щас. Поедим,— говорил папа,— телевизор посмотрим. А это всё ерунда. На "газели" будешь ездить. С работы ведь не уволят?
— Нет.
— Ну и хорошо. У меня тоже КамАЗ отобрали. Попереживал, попереживал…
Я приоткрыл дверь. Дядя сидел на кровати, обхватив лысую голову руками. Его лоб и нос сморщились, а сам дядя казался маленьким мальчиком, у которого отобрали любимую машинку.
У меня сжалось сердце, и я почувствовал какую-то пустоту, которую нужно было чем-то заполнить. Я лег на диван и продолжил читать — и эта пустота посте-пенно исчезла.
О ЧЕМ ГРУСТИМ?
Эта зима была холодная, морозы — настолько сильные, что овчарку, которую все ее восемь лет жизни держали на улице, запускали в дом — погреться. Я жил один, на краю города. Родители приезжали на выходные и в праздники. Моя мать родилась здесь и, наверное, ее, как и меня, тянет в эти богом забытые места, к которым до сих пор нет путевой дороги и где с одной стороны леса, с другой — поля, а с третьей — трасса на юг, за которой тоже леса, поля, такие широкие, что в них можно утонуть, как в море.
Был понедельник, тринадцатое число. Днем я поехал в университет. Вернулся в шестом часу вечера. Открыл дверь. С кухни выбежала на улицу собака по своим собачьим делам. Где-то за стенкой лилась вода. "Соседи купаются",— подумал я и, не разуваясь, прошел в зал к холодильнику.
Через час после того, как поел, я пошел на кухню посмотреть, как дела у Волчка. Он сидел, насторожившись, и смотрел куда-то в пол и как бы прислушивался. Где-то за стенкой, казалось, шумела вода. Я приоткрыл крышку подпола и расстроился. В трубе образовался свищ, и из него хлестало.
Я протянул переноску, подключил настольный ночник и положил его рядом с отверстием в полу. Подпол кухни наполовину был затоплен. Я приготовил целлофан и скотч, лег животом на пол и попы- тался намотать кусок целлофана на трубу, но мощ-ный поток холодной воды бил по руке и не подпус- кал к свищу.
Я накинул фуфайку и пошел к соседу по дому — моему дяде, Володе.
Он открыл дверь. Я спросил:
— У вас воду можно перекрыть, чтобы ко мне не шла?
— Нет,— полупьяно сказал дядя,— тогда и у вас и у нас звонить будет. Понимаешь? И у вас и…
— Да нет, я не про телефон. А про воду. Трубу у меня прорвало. Дом затапливает. У вас кран есть, который перекрывает воду?
— А отца что, дома нет?
— Нет.
— Ну, может ты сходишь за чекушкой?
— Да какая тут водка?! Дом, говорю, сейчас затопит.
— Ну проходи, нет у меня его...
Он провел меня в ванну и показал, что есть только краны, которые находятся над ванной и умывальником.
— Нету у меня крана,— сказал дядя. А там в колодец надо лезть, но тогда воды ни у вас, ни у меня не бу- дет. И у Васи, через дорогу, тоже.
— Да… — сказал я, — может, службу вызвать?
— Да она приедет через пять часов.
— А где колодец?
— Да вон, пошли, покажу.
Оказалось, что колодец находится напротив нашего дома. Он был прикрыт колесом от КамАЗа. Дней восемь назад оттепель расплавила снег, а потом ударили морозы, и оно пристыло к земле и люку. Я попробовал отодрать колесо руками, но ничего не получилось. Принес лом и две монтировки. С помощью них мы легко подняли колесо.
С люком было трудней. Дядя матерился и искал некую точку опоры.
— Их здесь четыре, — говорил он.
С помощью лопаты мы очистили от снега и песка половину люка, но пресловутую точку опоры так и не нашли.
Я светил фонариком и пытался рукой нащупать эту точку.
— Ее нет,— сказал я. Где-то на этом участке она должна обязательно быть,— я провел указательным пальцем по кромке люка.
— Но ее нет,— сказал дядя,— люк, что ли, такой? Их должно быть четыре…
— Ясно, что не пять,— сказал я и отвернулся — мне стало смешно.
Через полчаса мы, наконец, нашли точку опоры (и не одну). Пришел сосед, дядя Витя, помог открыть люк — держал фонарик.
Дядя залез в пустой, чистый колодец, завернул нужный кран, и я пошел домой. Под полом кухни было не меньше пяти тонн воды, хоть рыбу запускай или сам плавай. Я стал откачивать ее глубинным насосом. Вода лилась в сад и постепенно растворяла снег, образуя неровную мутную массу. Я стоял и смотрел, как из шланга течет вода. Дверь в дом была раскрыта, свет в коридоре — включен. Шел снег. Казалось, что он падал только в том месте, откуда брызгал свет — рядом с окном и входом.
"Какой красивый,— подумал я,— и не скажешь, что с неба. Вон, как валит — как заведенный". И тут я вздрогнул. Мне припомнилась одна история, случившаяся ровно год тому назад. Тогда, пятнадцатого числа — на следующий день после Старого Нового года — я должен был сдавать экзамен (его назначили на четырнадцать часов). А добираться мне до университета, включая ходьбу и проезд,— около часа. Я вышел из дома в половине первого: хотел приехать до двух и зайти в аудиторию одним из первых.
Я шел по улице, параллельной моей. Падали белые хлопья, руки без перчаток не мерзли, и мне было приятно идти вместе со снегом и думать, что я хорошо выучил вопросы и, наверное, сдам экзамен на отлично.
