КОЕ-ЧТО О СУТИ ЯЗЫКА
Есть такая наука — семиотика. Она исследует свойства знаков и знаковых систем, включая в первую очередь естественные и искусственные языки. Слова и словосочетания являют собой символы материального и духовного мира. Язык формирует психологию и систему нравственных императивов человека, общества, народов, наций. Не случайно на заре так называемой "поющей революции" в Прибалтике основной упор был сделан идеологами отделения от СССР на самоценности национальных языков и лозунгах типа "Вон оккупантов!", под коими подразумевались все неэстонцы, и в первую очередь русские. (Янки, финны, шведы и прочие немцы, все, что западнее Прибалтики — горячо приветствовалось.) Лозунги провозглашались при этом, как правило, очень эмоциональные. Например: "Наш язык — в смертельной опасности!". В подтексте прослеживалось указание на источник "опасности" — русский язык. В раже "чисток" идеологи создания моноэтнических и моноязыковых прибалтийских государств умудрились "поправить" русский язык на собственный вкус, дабы, к примеру, более 40% русского населения Эстонии всенепременно говорили с "мягким прибалтийским акцентом". Удивительно, но кое-что из нововведений получило распространение. К моему вящему удивлению, не только в Прибалтике, но и в России. Эстонская столица Таллин, обретшая нынешнее название лишь в середине 20-х годов минувшего, ХХ века (до того многие столетия она называлась Ревель), в русской транскрипции стала порой писаться Таллинн, с двумя буквами "н". В Эстонии, и не только национал-дураками, это считалось признаком лояльности к эстонскому народу. Историко-культурное и географическое название территорий на юго-востоке Балтийского моря, искони на русском языке звучавшее как Прибалтика, превратилось в латинизированную "Балтию". При этом сами эстонцы не посчитали нужным отказываться от своего традиционного прозвания Пскова — Пихквой или Печор — Петсери. Доморощенные эстофилы, как правило русскоговорящие нерусские, с готовностью согласились с новшествами. Несмотря на то что по правилам русского правописания Таллин с двумя "н" не пишется хотя бы потому, что в противном случае пришлось бы произносить наименование этого города, что на балтийском берегу, протяжно гундося.
Один эстонский политик в начале 1990-х годов яростно и на полном серьезе требовал, чтобы одно кафе в университетском Тарту (до 1920-х годов — Юрьев) немедленно сменило вывеску "Бистро" на "Бистроо", согласно эстонскому произношению этого французского слова, принесенного на ту далекую землю русскими казаками после взятия в 1815 году Парижа. В те давние времена русские ратники, утомленные походами, боями и жаждой, торопили прислугу тамошних трактиров погонялкой: "Быстро, быстро!".
Между прочим, на английском, латышском, литовском, немецком и многих других европейских языках Таллин пишется с одним "н", и ни одному эстонцу в голову не пришло обидеться. Не оскорблены же национальные чувства тех же французов тем, что мы говорим не Пари, а Париж, или англичан тем, что не именуем классика Шекспира — Шейкспиэ.
Лично мне неизвестно в русском языке историческое или географическое понятие Балтии. Есть понятие Балтика (по-эстонски — Балтикум), обозначающее регион Балтийского моря со всеми странами на его берегах, включая часть северо-запада России. Есть ее юго-восточная часть, большим куском выходящая даже не на море, а на Финский залив. Называется все же она — Прибалтикой, нравится это кому-то или нет. Право же, смешно, когда кто-то, не носитель языка, начинает править этот чужой для него язык и требовать исполнения своих капризов от истинных носителей, но вдвойне анекдотично, когда эти самые носители соглашаются с подобной чушью. Здесь попахивает, в лучшем случае, плохо понятой (и поэтому достаточно безобидной) нормой деликатности в общении, либо отсутствием чувства собственного достоинства, либо… злонамеренностью с целью привнести в семиотическую систему (язык) русских людей (особенно русских прибалтов) изменения, выхолащивающие любые, в первую очередь на уровне подсознания, ссылки на связь Прибалтики с русской историей, географией и культурой. Дескать, Прибалтика есть отрезанный ломоть, и никакой общности у нее с огромным этно-культурным и историческим ареалом России не было, нет и не будет. Отметим при этом, что эта злонамеренность порой исходит отнюдь не от эстонцев в Эстонии, но от кое-кого из русскоговорящих. В первую очередь от тех, в чьих руках находится большинство русскоязычных изданий республики. Причем эти люди другими языками, включая эстонский, владеют совсем не так хорошо, как, казалось бы, родным для них — русским. Здесь мы и приближаемся вплотную к теме, поднятой Владимиром Бондаренко.
РУССКИЕ, РУССКОГОВОРЯЩИЕ И РУССКОЯЗЫЧИЕ
Перво-наперво хотелось бы подчеркнуть, что в определенных русскоязычных кругах Эстонии считается правилом хорошего тона говорить о неэстонском населении, как о русскоговорящем и ни в коем случае не о русском, хотя последнее составляет примерно 80% инонационального населения. Эстонцы же неизменно именуют всех говорящих по-русски — русскими. Особенно, когда речь идет об обзорах криминальной хроники, о проституции, о наркомании и прочем очень не комплиментарном. Конечно, дело вовсе не в "хорошем тоне", а в том, что есть влиятельные круги, всеми силами стремящиеся воспрепятствовать восстановлению и развитию национальной самоидентификации русского населения. Зато попользоваться деньгами русских потребителей и налогоплательщиков, голосами русских избирателей на местных и парламентских выборах им очень хочется (власть — это доступ к управлению денежными потоками!). Вот и встречают они буквально в штыки понятие "русское население" и подсовывают вместо этого — "русскоязычное". На самом деле понятие "русский" или "русское" куда более корректно даже в применении к людям нерусским по крови, по этническому происхождению, но причисляющим себя к носителям русского языка и культуры. (В этом смысле, наверное, Богу было угодно дать самоназвание народу прилагательным. Чей ты? Русский. В отличие от существительных — немец, англичанин, эстонец, финн, еврей, китаец… Видно, лишь русский народ наделен даром принимать всякого, кто приходит без меча и огня, талантом к экспансии своей культуры и языка почти исключительно естественными просветительскими и ненасильственными методами.) Великий создатель известного "Толкового словаря" Владимир Иванович Даль, будучи в молодые годы младшим офицером русского императорского флота (впоследствии подал в отставку — плохо переносил качку, и учился медицине в Дерптском (Юрьев, Тарту) университете), впервые вступив на землю своих предков — на датский берег, молвил, дескать, только сейчас я понял, что родина моя — Россия. Немецкий ученый Дерптского университета Клаус посчитал за честь назвать открытый им химический элемент рутений по древнему названию страны, которую он считал своей, — Руси. Лифляндский дворянин шотландского происхождения и русский полководец, предвосхитивший план Кутузова, а затем приведший русские войска к Парижу, Барклай де Толли любил повторять: "Мы — русские".
Правда есть люди, для которых русский язык — родной, но по каким-то причинам они причисляют себя не к носителям русской культуры, а к культуре своего этноса. И слава Богу, скажем мы. Пусть они будут русскоговорящими. (Попутно здесь будет уместно отметить, что по нормам русского языка следует использовать в отношении одушевленных субстанций слово "русскоговорящий" — население, человек, личность, житель и т.п. Понятие же "русскоязычности" относится к неодушевленным понятиям: книга, газета, журнал, листовка и, если хотите, театр, кино, ареал и др. Уважаемые коллеги — русские литераторы, редакторы и журналисты, публицисты и поэты, всяк уважающий себя человек, — ни себя и ни ваших соплеменников, единоверцев и единодумцев, не обзывайте существом неживым — "русскоязычным"!)
Иные русскоговорящие предпочитают доверительно сообщать эстонцам о своем нерусском происхождении. Как правило, из соображений какой-нибудь сиюминутной выгоды или конъюнктуры. Порой они проявляют "принципиальность" и отстаивают свою "нерусскость" и в беседах с русскими. Думается, что в этом присутствует толика кокетства или желания хоть чем-то отличаться, решая для себя более проблему самоидентификации своей личности, нежели вопрос о национальной принадлежности. Маргинальность таких людей очевидна, они не стали в полной мере носителями определенной культуры или культур. Потеряв связь с корнями и не обретя новых (как правило, многие мигранты разного рода и их потомки), они растерянны и ищут себя в новом, сложном мире, в новых условиях. Неопределенность, неприкаянность порождает страх перед будущим, страх — агрессивное отношение к внешней среде. Они, конечно же, в этом не виноваты. Такой оказалась судьба представителей многих народов на огромном пространстве страны, носившей вместо имени аббревиатуру СССР. Перемещения масс людей из деревни в город, из одного края государства в другой, с одной национальной территории на другую, ломка многовековых национально-социальных укладов. Выражение "я — не русский" в устах русскоговорящего маргинала являет собой часто не проявление русофобии, а желание индивидуума самоопределиться, отличиться от других. Унизительности такой формулы самоопределения они, к сожалению, не осознают.
