Они понравились друг другу, но «Круиз» переживал не лучшие времена, поэтому их энергетики не хватало, чтобы потащить другой проект.
Но всё же звёзды сошлись в благоприятной конфигурации. Директор рок-магазина «Давай! Давай!» Василий Бояринцев и его жена Марина собрались во Францию и поинтересовались, нет ли у меня там знакомых. Я вручил им телефон Натальи Медведевой, которая в это время находилась в Париже. Разумеется, они ей позвонили, и Наталья нашла время увидеться с московскими пришельцами.
«Это была совершенно потрясающая встреча! – восхищённо рассказывала Медведева, когда вернулась в Москву. – Шёл мелкий дождичек, когда они с Мариной мне позвонили. Мы встретились на площади Республики. Я прибежала к ним, мы долго сидели в кафе, и не я, а они меня угощали, что произвело на меня неизгладимое впечатление, потому что в то время все приезжавшие тогда из России в Париж были какие-то ужасные жлобы, их нужно было обязательно накормить, чего-то им без конца дарить, повести куда-то, а эти оказались такие модные, оба – в косухах, с фотоаппаратом, без конца фотографировались и всё время хотели заказывать ещё чего-то, просили меня переводить официанту… Очень смешные они были! Милейшие, конечно, оба!»
А потом Вася позвал меня и Наталью к себе домой. Они с Мариной жили на Суворовском бульваре, в пяти шагах от Домжура, в сентябре 1993 года из окон их огромной квартиры было видно, как горел Белый дом. Мы приехали в гости с огромной коробкой торта «Птичье молоко». У Василия уже сидели двое музыкантов группы «ХЗ» Бегемот и Карабас, тоже, кстати, из Подмосковья, из Видного. Мы познакомились, и Бегемот с Васей тут же хлопнули друг друга, что называется, по рукам, дали денег на студию, и Наталья получила возможность записать альбом со своими песнями.
Запись на профессиональной студии – это очень кропотливая работа. Однажды Наталья решила, что работа над альбомом движется слишком медленно. Поэтому я познакомил её с аранжировщиком Иваном Соколовским. Это произошло там же, на Суворовском, у Василия. С Иваном Наталья записала две песни – «Москва 993» и «И деньги всегда…». Впрочем, вскоре Медведева решила, что метод работы Ивана почти полностью исключает её из процесса записи.
– Соколовский заставил меня сыграть ему только гармонию, даже и не напеть ничего. Не надо ему слов: вот сыграй гармонию, просто чтоб я знал! Когда я, трясясь от ужаса и не понимая, чем я вообще занимаюсь, сыграла ему гармонию этих вещей, он меня отстранил и сам всё сделал: «Я вам позвоню, вы придёте в студию, напоёте саму песню…»
Записав с Иваном две песни, Медведева вернула Бегемота со товарищи, с которыми и доделала альбом.
После того как «Russian Trip» вышел в свет, Наталье поступило приглашение прийти на популярную телепередачу «Акулы пера». Мы обсуждали это приглашение, сидя у Бояринцевых. Наталья сначала хотела отказаться от участия в телешоу, потому что вопросы, которые обычно задавались журналистами на этой передаче, ей не нравились.
– Там ненависть в каждом слове! – жаловалась Медведева. – Причём не потому, что они против каких-то моих позиций, а потому, что я не соответствую стандартам – стандартам певицы, неизвестно кем установленным. По их мнению, это должно быть что-то вроде Аллегровой, Пугачёвой либо этакой маленькой девочки – «сучки с сумочкой», как я их называю. Ненависть испытывают даже те, кто никогда не видел и не слышал меня: мнение формируется в связи с Лимоновым, осуждается моё поведение, «не отвечающее установленным нормам»… С какой стати журналисты должны читать мне мораль?
Но вдруг она придумала свой собственный сюжет для «Акул пера»:
– Если какой-нибудь вопрос мне не понравится, я просто встану и уйду из студии! – решила Медведева.
Сказано – сделано. Сначала Наталья перекусала «акул», а в самый кульминационный момент покинула студию в полном соответствии с заранее разработанным сценарием.
Несмотря на то что Наталья родилась в Питере, она бывала там нечасто: лишь навестить родителей – и скорее обратно, в Москву. В Питере 1990-х для Натальи было слишком мало рока. Зато в Москве его было с избытком и с лихвой хватало на каждого.
Я однажды даже спросил Наталью:
– У меня такое ощущение, что Питер, который всегда казался пропагандистом радикального русского рока, тебя не принимает.
– А потому что я совсем, как мне кажется, не питерская, – подтвердила она. – Во мне осталась юношеская романтическая питерская грусть, а этой болотной слезливой питерской тягомотины во мне мало. Может, во мне это есть на бытовом уровне, но в творчестве, в песнях – нет. У меня даже были такие стихи: «Гнилому Питеру – война! Фонтанке пьяной – пусть идёт ко дну!..»
Я поздно стала слушать то, что называется «русский рок», наверное, только году в 1986-м. И вообще это так было смешно! Помню, приехал какой-то молодой человек и привёз кассету Гребенщикова и стал всячески его нахваливать: «Ну, послушайте его, послушайте! Это же самый наш кумир! Мы на нём выросли! Это наш идол! Это наш Бог!» И я говорю: «Ну давай! Включи же, в конце концов! Чего тут разводить-то?!» И он включает кассету, и я слышу, как Гребенщиков поёт песню Хвостенко!.. Я тут же ему об этом сказала, и он чуть сознание не потерял, этот молодой человек. Оказалось, что это было ему неизвестно… Странно…
Питер – мой родной город, но получилось так, что мы там выступили один-единственный раз, причём в каком-то жутко помпезном клубе, глубокой ночью. В итоге истинные ценители, истинные поклонники не имели возможности прийти на концерт и послушать, потому что билеты были безумно дорогие. Даже мои немногие друзья – и тех парочка всего пришла. Мне это не понравилось…
Зато в Москве её ждало чудо: воплощение одного нечаянно высказанного желания.
Ещё живя во Франции, Наталья увидела по телевизору выступление «Коррозии Металла» и записала в своём дневнике: «Я буду петь с „Коррозией”!»
И вот когда Медведева начала собирать «живой» состав для презентации только что вышедшего альбома «Russian Trip», то обратилась за помощью в Корпорацию тяжёлого рока, к Пауку, лидеру «Коррозии». Наталья была знакома с Пауком через Эдуарда Лимонова, своего бывшего мужа, который как-то раз инициировал выдвижение Паука в мэры города Москвы. Наталья приехала в Корпорацию тяжёлого рока, которая располагалась во Дворце пионеров на Октябрьском Поле, чтобы посоветоваться, где бы найти место для репетиций. Туда же пришёл басист и певец «Коррозии» Сергей Высокосов. Их взгляды встретились. И они, как в сказке, сразу же полюбили друг друга.
Сергей, разумеется, лично взялся за создание группы для Натальи. Новый ансамбль был назван «Трибунал Натальи Медведевой». В его первый состав вошли сам Высокосов и два его товарища по «Коррозии» – гитарист Роман Костыль Лебедев и барабанщик Александр Бондаренко. Они репетировали в Корпорации тяжёлого рока, на той же базе, что и «Коррозия», вместе всё придумывали, и спорили, и ругались, и орали, и соглашались, и умилялись. Бывало, Боров предлагал какое-то решение, и тут же гитарист или барабанщик восклицали: «О! Поехала „Коррозия”!»
Можно сказать, что таким образом сбылась та дневниковая запись.
Разумеется, в «Трибунале» музыка существенно изменилась, балладность первой записи уступила место драйву и трешу. Но Наталья всегда очень сердилась, когда я сравнивал музыку «Трибунала» с «Коррозией».
– Ну что за глупости! – возмущалась она. – Мы же сделали репертуар из тех же вещей, что вышли на альбоме! Разумеется, это всё звучит более плотно, ведь все песни исполняются «живьём». А «живьём», конечно, круче, чем на диске! И мощнее, и тяжелее!
– И пронзительнее! – подсказывал Серёжа.
– То есть можно сказать, – допытывался я у Высокосова, – что твои музыкальные концепции плавно перетекли в «Трибунал»?
– Фактически да, – соглашался Сергей. – Но это не «Коррозия», это более лёгкий вариант. «Коррозия» для меня – музыкальный эксперимент, здесь тоже есть доля эксперимента, но она уже осмысленна, это не просто какие-то бросания: давай попробуем вот это и посмотрим, что получится, мы здесь идём уже по конкретному пути. Хотя в «Коррозии» были прекрасные музыкальные решения, но «Трибунал», по-моему, более зрелый, потому что, как мне кажется, музыка должна отражать состояние общества. Художник рисует то, что видит, а то, что он видит, обуславливается средой, в которой он живёт. В «Трибунале» была ориентация на то, чтобы играть живьём, из этого и исходили. То, что я внёс, например, было реальное понимание того, что можно сделать, чтобы ничего не потерялось, ведь обычно на записи люди любят насыщать музыку аранжировочными фишками, а тут – минимализм, но это должно звучать так, чтобы каждый инструмент отвечал за каждую свою точку. Поэтому и получилось так: не скажу, что агрессивно, но очень мощно. Но иной живая музыка и не может быть.
