подготовки были использованы заключения 110 педагогических учреждений и 255 частных лиц.
19 ноября 1864 г. Александр II утвердил новый устав гимназий. Реформа провозглашала принцип общечеловеческого образования, равенства детей «всех состояний без различия звания и вероисповедания». Однако из-за высокой платы за обучение гимназическое образование было доступно детям преимущественно привилегированных и состоятельных сословий.
По уставу 1864 г. создавались семиклассные гимназии двоякого типа — классические и реальные, а также прогимназии с 4-годичным сроком обучения.
В классических гимназиях в основу было положено преподавание древних («классических») языков — латинского и греческого.
В реальных гимназиях, взамен древних языков, увеличивался объем преподавания математики и естествознания. Оставался, правда, и латинский язык. Окончившие классические гимназии получали право поступать в университеты без экзаменов. Окончившие реальные гимназии могли поступать преимущественно в высшие технические учебные заведения. Следует заметить, что проект реформы средней школы в Государственном совете вызвал ожесточенные споры и прения между «классиками» и «реалистами». Приверженцы проекта вынуждены были пойти на две значительные уступки: 1) выбор типа гимназий в каждом отдельном случае предоставить местному начальству, 2) закрыть доступ для оканчивающих реальные гимназии на все факультеты университета. Участник этих дебатов военный министр Д. А. Милютин в своем дневнике записал: «Последняя эта уступка в особенности казалась мне прискорбною; ибо допущение в университет исключительно одних воспитанников классических гимназий, при ограниченном числе и составе специальных высших учебных заведений лишало большинство учеников реальных гимназий всякого средства получить высшее образование и обрекало эти заведения на приниженную роль и даже на неминуемый упадок»47.
Полемика вокруг реального и классического образования не закончилась с утверждением устава 1864 г. Вскоре после его опубликования «Московские ведомости» Каткова обрушились на реальные гимназии, требуя изменения их программы, «пока устав еще не вступил в действие»48.
Защищая реальные гимназии от нападок «Московских ведомостей», К. Д. Ушинский в то время писал: «Пусть московские педагоги выразят прямо, без всяких околичностей и полемических намеков, оговорок, чего они хотят от русского общественного образования, какое направление хотели бы дать ему, какой цели достигнуть...»49
Но Катков уклонился от прямого ответа. Возводя в пользу классицизма целые пирамиды «педагогической» аргументации (заимствованной из реакционной немецкой педагогики), он не решился в открытой полемике провозгласить истинные политические цели ревностно отстаиваемого им классического образования, выдав их тем не менее в потоке «околичностей и полемических намеков». «Не жалуйтесь же на недостаток людей серьезных и дельных в нашем обществе... на нашу несостоятельность, на наш нигилизм. Что иное может выходить из школы, построенной на таких основаниях?» — писал Катков, обращаясь к сторонникам реальных гимназий50.
Более откровенно политические цели классицизма были сформулированы министром внутренних дел П. А. Валуевым в поданной 26 апреля 1866 г. Александру II записке «О политических настроениях различных групп русского общества и средствах укрепления правительственной власти». «Реальное направление, — писал Валуев в этой записке, — всегда и везде более способствовало распространению материализма и грубых социалистических теорий, чем направление классическое...»51 Внедрение классицизма должно оздоровить разлагающуюся среднюю школу, где, по словам Валуева, «социальные теории заняли место наук, материализм вытеснил религию, политические стремления заменили серьезный образовательный труд»52.
Именно эти соображения вызвали наступление реакции на среднюю школу, начавшееся в 1866 г. после покушения Каракозова.
Председатель следственной комиссии по делу Каракозова генерал М. Н. Муравьев для «укрепления основ общественного порядка» рекомендовал «очищение» учебных заведений, искоренение в них «крамольного направления», которое, по его словам, «вместо образования полезных граждан наводняло страну разрушительными и вредными силами», воспитывало «поколение, зараженное ультрадемократизмом, социализмом, нигилизмом...»53
В рескрипте Александра II от 13 мая того же года школа обвинялась в распространении «пагубных лжеучений». Радикальное преобразование школы должно было, по мнению императора, искоренить «стремления и умствования, дерзновенно посягающие на все» для России «искони священное, на религиозные верования, на основы семейной жизни, на право собственности, на покорность закону и на уважение к установленным властям»54.
Таким образом, искоренение дерзновенных «стремлений и умствований» было главной задачей реорганизации средней школы. Источник этих «стремлений и умствований» усматривался в реалистическом направлении образования.
«Нигилизм, — писал позже один из вдохновителей реакции М. Н. Катков, — как общественная язва... есть совершенно естественный продукт господствовавшей у нас школы...»55 Такая школа в основном пополняла ту широкую прослойку разночинной интеллигенции, которая вступала в практическую жизнь, минуя высшие учебные заведения, — тот, по словам Муравьева, «недоучившийся уродливый слой, который в настоящее время обратил на себя внимание правительства»56.
Фактически необходимость прямого административного нажима на «фальшивую» «предуниверситетскую школу», как называл ее Катков57, была не менее важной причиной особого внимания к ней правительства. Этот нажим мыслился тем более необходимым, что средняя школа была орудием массового идеологического воздействия (в 1865 г. число учащихся только в мужских казенных гимназиях и прогимназиях составляло 31 400, тогда как в университетах — лишь 4125)58.
Естественно, преобразование средней школы могло служить не только средством влияния на университеты, но, как отмечал один из министров народного просвещения А. П. Николаи, и средством массового «отрезвления» русского юношества от «современного свободомыслия как религиозного, так и политического»59. Кроме того, по мнению правящих кругов, всесословная школа являлась слишком широким каналом проникновения демократических элементов в среду привилегированных слоев. Этот канал реакция считала необходимым перекрыть. «Среднеобразовательная и высшая школы, — писал один из идеологов дворянской реакции А. Д. Пазухин60, — дают у нас права государственной службы». «К счастью для России», была своевременно проведена охранительная контрреформа средней школы с ее спасительным классицизмом. «Но учебная реформа, — с сожалением отмечал Пазухин, — не могла значительно ослабить влияние других реформ, лишивших Россию ее исторической организации»61, т. е. сословного начала.
Легко видеть, реформа средней школы представлялась реакции центральным объектом учебных контрреформ, с помощью которой можно было бы покончить со всесословной школьной системой. С одной стороны, она должна была отвлечь от гимназии, по мнению «Журнала Министерства народного просвещения», нежелательные элементы, а именно: детей мещан, солдат и крестьян62, а с другой, — превратить гимназию в барьер, преграждающий доступ разночинцев в высшую школу.
«Не должно
