«15. «Гвоздь момента» (звено цепи) = разрыв между величием поставленных задач и нищетой не только материальной, но и культурной.
16. Во главе масс надо быть, иначе мы капля в море.
«Полоса пропаганды декретами» прошла. Массы поймут и оценят лишь деловую практическую работу, практический успех в хоз- и культработе»[140].
И в 1923 г. в своих последних статьях писал Ленин о необходимости культурной работы среди крестьянства, о приближающейся культурной революции.
В первый момент переход к нэпу здорово ударил по политпросветработе. ЦК пришлось разъяснять даже, что недопустимо взимание платы за обучение и за пользование библиотекой. Переход на хозрасчет привел к закрытию целого ряда изб-читален и других политпросветучреждений.
Школ ликбеза в 1920/1921 г. насчитывалось 40 967, в 1921/1922 г. — 17 987, в 1922/1923 г. — 3535. Лишь с 1923/1924 г. начался, медленный сначала, подъем.
По избам-читальням мы видим ту же картину. Изб-читален в 1920/1921 г. насчитывалось 24 413, в 1921/1922 г. — 16 799, в 1922/1923 г. — 5018.
Ту же картину мы видим по библиотекам. Библиотек в 1920/1921 г. насчитывалось 20 030, в 1921/1922 г. — 17 058, в 1922/1923 г. — 10 538.
Численно- политпросветучреждения чрезвычайно свернулись. Но началась усиленная работа по улучшению их качества, по развертыванию их работы на новых основах. Они с каждым годом становились ближе населению. Работники этих учреждений учились ставить эти учреждения на службу поднятия сельского хозяйства, укрепления работы сельсоветов, вели широкую советскую пропаганду, разъясняли выходящие декреты, мероприятия Советской власти, будили интерес к книге, учили пользоваться газетой. Шло вовлечение женщин в эту работу.
Политпросветработа шла главным образом по линии деревни. Параллельно с этим развивалась культработа профсоюзов. И она теснее связывалась с производством, вопросы производственной пропаганды были выдвинуты на первый план. На этом особенно настаивал Ленин. Вся культработа теперь гораздо больше удовлетворяла культурным потребностям профсоюзов, она широко втягивала в работу женщин, становилась ближе, интереснее рабочим. Помню, однажды я была на выставке по культработе у транспортников. Мне показывала ее одна работница. В числе экспонатов был «Уголок транспортницы». В этом уголке красовались тончайшие вышивки и кружева. Я воркнула: «Зачем заниматься таким «рукоделием»… типичным для старого быта?» (Я постеснялась сказать «мещанского».) — «Знаешь, — ответила мне работница, — транспортницам приходится вести очень грубую работу, пути подметать и пр., так ей такая рукодельная работа нужна, она хочет убедиться- что она и на самую тонкую работу способна». — «Да, вот они, своеобразные пути к созданию всесторонне развитых личностей», — подумала я.
«Ближе к массам, ближе к быту, к их хозяйственной работе» — таков был лозунг политпросветработы в годы нэпа.
К 10-летию Октября мы восстановили количественные показатели до уровня последних лет периода военного коммунизма, лишь немного повысили их, но качество политпросветучреждений поднялось чрезвычайно. За эти годы была проделана также большая работа методического характера, подработаны вопросы, как углублять содержание всех учреждений политпросветработы, как улучшать пропагандистскую, агитационную, учебную работу. Большая работа проделана была по дифференцированию планов работы по областям. Усиленно шла подработка «паспортов» областей — выявление их природных условий, национального состава населения, особенностей их экономического развития, истории политического развития, характера происходившей классовой борьбы, культурного лица района. Эти «паспорта» имели очень большое значение в том отношении, что создавали основы живого планирования, давали правильную наметку содержания работы, помогали соответствующим образом подбирать работников. Большая работа была проделана по изучению особенностей работы среди нацменьшинств.
Шла работа по заочному образованию, по обслуживанию деревни кинопередвижками, по созданию популярной литературы. Вся эта работа шла параллельно мероприятиям, широко открывавшим двери в вузы рабочим и крестьянам. Рабфаки играли у пас совершенно исключительную роль. Параллельно развивались школы и курсы взрослых повышенного типа. В 1926/1927 г. был по СССР уже 31 рабочий университет, быстро росли школы и курсы политграмоты, совпартшколы.
Как шла работа на других участках просвещенческого фронта в период нэпа?
В дошкольном деле мы видим ту же картину: сначала быстрое сворачивание числа учреждений, потом их постепенный рост на базе улучшения качества этих учреждений. В 1920/1921 г. сеть дошкольных учреждений была 4723, 1921/1922 г. — 3560, 1922/1923 г. — 1526. Восстановление сети дошкольных учреждений шло, однако, медленнее, чем восстановление сети политпросветучреждений.
А что было со школой для детей и подростков?
Очень резкое снижение детских домов и приемников и числа обслуживаемых ими детей шло за весь отрезок времени с 1921 по 1927 г. Максимальной цифры достигло число детей в 1921/1922 г., когда голод 1921 г. создал громадную беспризорность, когда детдомами обслуживалось 473 949 человек, в 1926/1927 г. обслуживалось уже лишь 201 955 человек. По мере того как восстанавливались промышленность и сельское хозяйство, — ослабевала беспризорность, кроме того ребята раздавались на воспитание желающим брать их родственникам и даже посторонним лицам, которым предоставлялись за это известные льготы.
Что касается начального обучения, то надо сказать, что в этой области и в годы военного коммунизма не было особых достижений в количественном отношении. Да это и понятно. Во время гражданской войны белые жгли и разоряли школы, красные части занимали школы для военных целей, а потом под советские учреждения всякого типа. Другого выхода не было. И вот благодаря этому рост числа школ был незначителен. До революции, в 1914/1915 г., число школ было 104 610, а в 1920/1921 г. — 113 994. В первые годы нэпа число школ даже снизилось: в 1923/1924 г. до 87 258, а потом стало медленно подниматься: в 1926/1927 г. их было 108 424, т. е. немного больше, чем в дореволюционное время. Но школы были переполнены: если в дореволюционное время в них училось 7236 тыс., то в 1926/1927 г. — уже 9903 тыс., тяга к учебе росла с каждым днем. Однако в деревнях в большинстве школы были лишь трехгодичные, девочки составляли приблизительно лишь около одной трети учащихся, причем число учащихся с каждым годом таяло: из числа ребят, поступивших в первую группу, во вторую группу ходило лишь 67 %, в третью группу — 37 %, а в четвертую — лишь 14 %, причем наиболее сильно отсеивались дети сельскохозяйственных рабочих и бедняков.
В городах отсев был меньше; среди учащихся девочек было лишь на незначительный процент меньше, чем мальчиков. Число учащихся в школах, дающих среднее образование, сначала совсем не росло, в 1921/1922 г. снизилось до 520 тыс., к 1926/1927 г. поднялось — до 785 тыс. Таким образом, за первые 10 лет рост учащихся и но 1 и по II ступени был не очень значителен. В деле продвижения по направлению к осуществлению требования программы нашей партии — обязательного обучения всех детей обоего пола вплоть до 17 лет — удалось сделать сравнительно немного.
Насчет содержания и методов образования сдвиги были гораздо крупнее. Школа изгоняла из своих стен старые приемы мертвой зубрежки, преобразуемая жизнь врывалась в школу, но этот процесс шел. довольно стихийно; необходимо было поднять борьбу за качество учебы, за то, чтобы действительно превратить школу «из орудия классового господства буржуазии в орудие полного уничтожения деления общества на классы, в орудие коммунистического перерождения общества.
В период диктатуры пролетариата, т. е. в период подготовки условий, делающих возможным полное осуществление коммунизма, — гласила программа нашей партии, — школа должна быть не только проводником принципов коммунизма вообще, но и проводником идейного, организационного, воспитательного влияния пролетариата на полупролетарские и непролетарские слои трудящихся масс в целях воспитания поколения, способного окончательно установить коммунизм»[141].
Если первые годы уходили на то, чтобы выбросить из школы старые, проникнутые буржуазной идеологией учебники, вытравить из школы религию, шовинизм, методы муштры и зубрежки, сломить сопротивление реакционной части учительства, то теперь надо было влить новое содержание в преподавание, увязать школу как можно теснее с жизнью, сблизить с населением, организовать подлинное коммунистическое воспитание ребят.
По настоянию Владимира Ильича в Наркомпросе была усилена работа ГУСа, а в нем — работа научно-педагогической секции. Владимир Ильич говорил много раз о том, что в корне должно быть изменено все содержание преподавания, что оно должно быть тесно связано со всем соцстроительством, с злободневными задачами этого строительства. Как это сделать? «Мы знаем, что по-старому учить нельзя, а как по-новому, никто нам не говорит», — жаловались учителя. Группа работников научно-педагогической секции ГУСа взялась за разработку программы. Мы ставили себе целью заложить у ребят, приходящих в школу, основы материалистического мировоззрения, развить у них понимание окружающей жизни и той коренной перестройки, которой она требует, развить у них умение коллективно работать, жить и учиться. Мы попробовали, составить проект новых программ. В них мы взяли за стержень трудовую деятельность людей — производство в его развитии, — и около него увязывали вопросы природоведения, показав, как все более и более овладевает человек силами природы, использует их — это с одной стороны; с другой стороны, старались увязать экономику с политикой, со всем общественным укладом. Нам казалось, что таким путем лучше всего можно осмыслить труд, воспитать у ребят сознательное отношение к труду и сознательное отношение к окружающей жизни. Мы старались также построить программы таким образом, чтобы зажигать в ребятах интерес к преобразованию окружающей жизни, втягивать в общественную, работу с возможно более раннего возраста, на чем так настаивал Владимир Ильич.
