Мы начали свою книгу, если помните, с того, что привели несколько примеров того, как охранники сами уничтожали своих королей и президентов. Но удача в такой операции будет мало возможна, если у жертв есть хоть кто-то, кто остается им предан. Задача в этом случае не снимается, а разбивается на два этапа: нужно сначала убрать верных охранников, а потом уж приступать к собственно цели. Все это, только в большем масштабе, и было в год окончания «перестройки».
Наступил последний акт организационной войны. На этот раз против самого КГБ. Если представлять себе, что это такое, нужно будет указать на следующее. Обычную войну будет легко представить себе с помощью географической карты, где можно будет отмечать флажками захваченные противником или освобожденные нашими войсками населенные пункты и территории. Организационную же войну легче всего будет представить с помощью огромной — во всю стену — блок-схемы, в которой квадратиками, овалами, другими значками, вертикальными стрелочками и горизонтальными линиями будут указаны государственные органы управления, все министерства, ведомства, территориальные органы, и их функционально-структурные подразделения. Чтобы понять события августа — декабря 1991 г., надо было бы создать такую схему и красным цветом обозначать уничтожаемые структуры: со временем бы вся стена стала бы красного цвета — прямо как на кладбище Пер-Лашез. Особенно много кровавого было бы на том месте, где нам угодно разместить подсистему безопасности СССР.
Под влиянием пропаганды предполагалось, что антагонизмы у наших спецслужб могут быть только внешние: одно время — с Гестапо, а затем — с ЦРУ. Но смею полагать, что и внутри КГБ существовали противоположности — на одном полюсе были либо герои, кто готов был пожертвовать собой за нашу Советскую Родину и великий народ, а на другом полюсе были «внутрисистемные диссиденты» (как они себя называют лишь бы не произносить откровенное: предатели). Но так ли это? Собственно, в силу того, что согласно аксиомам диалектики есть внутренние противоречия системы и есть внешние, то раз КГБ — система, то ей, как и всем другим, должны быть присущи внутренние противоречия. Исходя из этого силлогизма, мы описали природу таких противоречий, найдя в истории КГБ СССР (а также в более ранних организациях) два лагеря: один — советский, патриотический, другой — прозападный, предательский.
Разногласия в лагере силовиков пролегли давно. Еще когда СССР стали вовлекать в афганскую авантюру, то одни старались разжечь противоречия в стране, а другие — потушить конфликты. Вот что рассказывает человек, который был там в качестве советника начальника Политуправления армии Афганистана: «14 октября 1979 года был поднят мятеж в 7-й пехотной дивизии. Во главе его стоял командир комендантской роты старший лейтенант Назим Голь. Его поддержали командиры танкового батальона и батальона связи. Воспользовавшись тем, что основная часть дивизии вместе с командованием и советником командира дивизии полковником Шеенковым находилась в летнем лагере, 7 танков подошли к штабу дивизии и открыли огонь. Началась паника, никто не понимал, что происходит. Была попытка поднять и другие части Кабульского гарнизона, но этого сделать заговорщикам не удалось.
Я в этот момент находился в 4-й танковой бригаде, которой начальником Генштаба генерал-майором Якубом была поставлена задача на подавление мятежа. Бригадой командовал старший капитан Исмаил. Я вместе с бригадой участвовал в этой операции. Подавить мятеж не составляло особого труда. Окружили городок танками и предложили сдаться. Заговорщики были арестованы.
После подавления мятежа я поехал в посольство доложить о выполненной задаче. В приемной посла сидел один из работников посольства и плакал. На мой вопрос, что случилось, Пузанов (посол СССР в Афганистане. — А. Ш.) ответил, что тот льет слезы по поводу неудавшегося мятежа. Вот так мы „дружно“ работали»[836]. Конечно же не совсем обычная сцена увидеть плачущего комитетчика, но понять-то эмоции товарища легко. Товарищ провалил задание, исходившее с «верха». Товарищ уже рассчитывал, как минимум, на орден.
Фаза первая «Стреножить»
Вычисление просоветски настроенных спецслужбистов проходило давно: «Мощные чистки несогласных с реформами прокатились по Комитету еще при Чебрикове»[837]; была проведена аттестация по отношению к перестройке: одобряешь — оставайся, нет — проваливай[838].
Знали и как отделить «своих» от советских. Была продумана целая система провокаций, и люди попадали на «крючок»: «Эту историю мне поведал бывший сотрудник КГБ, работавший в одной африканской стране. Попал он в КГБ (…) и направили „поработать“ в Антисионистском комитете советской общественности (АКСО), возглавляемом Д. Драгунским. (…)
По роду работы (а в его компетенцию входило отслеживание антисионистской и антисемитской литературы, выходящей на территории СССР), естественно, он читал большую часть печатной продукции, появившейся тогда на волне „гласности“. Прочел он „Международное еврейство“ Генри Форда, и „Спор о Сионе“ Дугласа Рида, и „Евреи в России“ А. Дикого, и Достоевского, и Жевахова. В общем, просветился в отношении истории „еврейского вопроса“ и проникся глубиной проблемы. Ошарашенный такой информацией, он не сдержался, чтобы не поделиться ею со сослуживцами. Через неделю он был вызван на Лубянку и без объяснения причин „досрочно“ отправлен на пенсию.
Только через три месяца от своих старых друзей он узнал, что „ушли“ его за „идеологическую невыдержанность“! „Спекся ты, приятель, на антисемитизме“, — так ему пояснили бывшие коллеги. А суть заключалась в том, что этот самый „антисионистский комитет“ помимо демонстрации борьбы с антисионизмом, еще являлся фильтром для некоторых сотрудников КГБ. По роду деятельности сотрудник знакомится с „антисемитской“ литературой, и тут наступает самое главное: устоит он или не устоит перед мощным напором „идеологов антисемитизма“, примет их точку зрения или отбросит как бред? А внедренные стукачи отслеживали степень стойкости, задавали наводящие вопросы, восхищаясь прочитанным. Вот мой собеседник и „погорел на евреях“, как он сам и выразился. Но он не жалеет об этом, т. к. считает, что впервые в жизни стал „зрячим“ и теперь великолепно видит, по каким законам развивается история. Он снял со стены своего рабочего кабинета на даче портрет Андропова и повесил портрет Сталина»[839].
Умышленно создается ситуация, когда узнать, патриот чиновник или нет, можно через зондаж. Ему предлагаются решения на выбор: либо в пользу государства, либо исключительно в свою пользу, либо в пользу врага… И тогда можно понять, кто ест who: «Кузницей кадров перестройки в КГБ, по-видимому, стал отдел по борьбе с сионизмом. Глубоко вникая в этот вопрос, изучающий его офицер не мог понять, что он сам находится внутри этой структуры. Бросаясь к Андропову за разъяснением, он встречал его ироничный взгляд из-под очков и делал свой жизненный выбор. Тех, кто сопротивлялся — задвигали, кто покорялся — возносили.
Вот почему Андропов (…) фигура для левой прессы неприкосновенная.
Вот почему никогда не предававший КГБ Калугин на своих выступлениях говорит: „Не спешите осуждать Андропова. Его подлинная роль еще далеко не раскрыта“»[840]. Разумеется не стоит понимать совсем уж буквально, что любому сотруднику можно было вот так просто, взять и прийти «к Андропову за разъяснением» и где можно встретить «его ироничный взгляд из-под очков», но главное здесь — сам принцип… Человек, который понимает, что его структура давно уже вовлечена в стратегическую игру, начинает делать выбор: плыть ему по течению, или же восстать против хода вещей и… погибнуть. Даже на местах было не все гладко, как сообщают из Ярославля: «Сотрудники Управления заново проанализировали складывающуюся оперативную обстановку в области, провели перегруппировку сил и средств. Преобразования давались непросто, потребовалось время для преодоления сложившихся стереотипов мышления. В отдельных случаях принимались решительные организационные меры. В целом процесс демократизации не вызвал серьезного замешательства»[841]. Написаны-то эти строчки хоть и по горячим следам, но все же тогда, когда уже «демократия» показала, что у нее нет и не будет человеческого лица, а один только звериный оскал, да еще и с проамериканским душком. А как звучит: «Преобразования давались непросто, потребовалось время для преодоления сложившихся стереотипов мышления» и «в целом процесс демократизации не вызвал серьезного замешательства»… Хороши авторы из Ярославской ЧК!
Органы заняли еще одной реабилитацией. У высшего руководства это заняло не так уж и много времени. Если судить по открытым источникам, то В.М. Чебриков, например, направил 4 записки, принял участие в 7 заседаниях комиссии, поставил одобряющие резолюции на разосланных вкруговую документах и все. В.А. Крючков, в свою очередь, направил 11 записок, принял участие в 6 заседаниях комиссии, поставил одобряющие резолюции на разосланных вкруговую документах и на этом тоже все. Главное легло на плечи В.П. Пирожкова[842]. Были пересмотрены дела в отношении 838 630 граждан. Но дело не только в том, что в самый ответственный момент следователи и оперативники были заняты ерундой. Колоссальный пропагандистский эффект был в другом. КГБ, как прямой потомок ВЧК ОГПУ-НКВД, старательно забивал себе один гол за другим. Поясняющие к этому слова «свалить с больной головы на другую, тоже не совсем здоровую» звучат как-то слишком по-бытовому.
