В своем повествовании об августе 91-го мы остановились на прилете из Фороса. Момент прибытия в аэропорт многократно транслировался тогда телевидением, которое вдруг словно проснулось от «Лебединого озера» и заработало в свою полную профессиональную силу по оболваниванию «пипла». Тогда нам тонко внушали, что прилетевшим М.С. Горбачеву и Кº грозит некая неясная опасность. И только профессионалы, которые проработали долго, очень долго и потому знают, что ничто не угрожало ни самому генсеку-президенту (какой только партии и какой страны? — вот в чем вопрос), ни его семье, дают справку: «Прилетел самолет, и начался спектакль.
Могу в чем-то ошибаться, но, всю жизнь профессионально занимаясь безопасностью первых лиц страны, утверждаю: был поставлен спектакль. Самолет приземлился и встал чуть дальше, чем обычно. Как объяснял потом всей стране Руцкой: „Если вдруг аэропорт блокирован, тут же прямо и взлетаем“. Глупость! У них же связь с землей. Там, в воздухе, они все знали — кто встречает, кто где стоит.
Подали трап. Открылась дверь. В проем выглянул начальник личной охраны Руцкого (п-к милиции В.Н. Тараненко. — Л. Ш.) и с автоматом наперевес картинно сбежал по трапу вниз. Подошел к Баранникову, о чем-то пошептался с ним и так же картинно взбежал обратно — в самолет.
Только после этого снова открылась дверь. Появилась личная охрана М.С. Горбачева, все — с автоматами наперевес, как будто только что вырвались с боем из тяжелого окружения, за ними появились сам М.С. Горбачев, за ним Бакатин, Раиса Максимовна…»[847]. И опять, как видим, «спектакль» ставился людьми из КГБ, а велика ли разница в том, что не с Лубянки, а из 14-го корпуса Кремля? Далее все, кто охранял Форос, получили своего рода взятку: они были повышены на одну ступень. И тем не менее вся охрана М.С. Горбачева была заменена, и ее новым начальником стал п-к В. Пестев.
«Государства в государстве больше не будет», — это были чуть ли не первые слова М.С. Горбачева, сказанные им у трапа самолета, вернувшего его из форосского ареста. И касались они именно КГБ. М.С. Горбачев не имел права распоряжаться судьбами людей из ЧК без запроса, и потому имел такую ограниченную власть, что приказал только сменить всем лимузины со спецсигналами на обычные «Волги». Все, что мог лично позволить себе М.С. Горбачев, так это на вопрос журналистов о В.А. Крючкове, сказать: «Что он дурак, я знал, но вот то, что он еще и предатель…» Впрочем, еще обращают внимание на одно место в мемуарах А.И. Руцкого, где говорится, что «Горбачев При встрече назвал Крючкова „мудаком“. Поясняя же так: „Когда человек предает, его так не называют. „Мудак“ — это другое, это когда человек проваливает порученное ему дело, не справляется с ним в силу своей личной неадекватности“»[848].
М.С. Горбачев сразу отдал приказ снять, например, B.C. Павлова и арестовать его. Но в отношении В.А. Крючкова такой номер не проходил. Своим таким незавершенным действием М.С. Горбачев четко указывает, что над Главным Комитетчиком он не начальник. На его арест нужно получить санкцию. И она была дана где-то в течение ночи 21/22. И М.С. Горбачев подписал указ: «Крючков Владимир Александрович освобожден от обязанностей председателя Комитета государственной безопасности», а устным своим распоряжением назначил и.о. Председателя КГБ СССР В.Ф. Грушко.
В.А. Крючкову подали микроавтобус «РАФ», и его под охраной увезли. Его и других задержанных интернировали и доставили в подмосковный санаторий «Сенеж». Экс-председатель свою игру не оставил, и оттуда он отправил по своим каналам записку М.С. Горбачеву (не понятно только, с какой целью — как будто тот решает такие вопросы?)[849]. Этот довольно известный на сегодня документ отлично прокомментировал историк, автор первой и лучшей на сегодня книги о «перестройке» И.Я. Фроянов[850]. Следом еще одно[851].
В Кремле до вечера оставался Г.И. Янаев, но он и шагу бы не смог сделать из своего кабинета — по предварительной договоренности с комендантом Кремля, он был под надежной охраной (верней — конвоем) своих телохранителей.
Следствие поручили вести следователям военной контрразведки из провинции, у которых не могло быть личных связей с кем-то из арестованных. Был проведен первый допрос В.А. Крючкова: «Мы собирались открыто сказать Горбачеву, что после его отъезда в отпуск мы пришли к выводу: страна парализована. (То есть до отъезда в „Багдаде все спокойно…“ — А. Ш.) Например, урожай не собирается. И сахарная свекла. (Я ж говорю: не КГБ, а какой-то Агропром получается! — А. Ш.) Полная безответственность, никаких поставок, и если сейчас не принять мгновенных мер по стабилизации нашего государства, то следует рассчитывать, что вскоре государство рухнет. (…) Положение нам казалось настолько критическим, что тянуть до сентября-октября невозможно. (…)
Мы отключили связь, чтобы создать порядок в нашем смысле, а также усилили охрану побережья.
Следователь. Послушать вас, так все звучит несколько наивно: как будто собрались несколько юнцов и решили затеять игру.
Крючков. Отключение связи и отстранение от должности само по себе является деянием, предусмотренным Уголовным кодексом. (А вот тут внимание! То, что „путч“ был „не доделан“, позволяло его еще трактовать и так, и этак. И при хорошем анализе непосредственную деятельность членов ГКЧП можно было истолковать совершенно по-разному. То, что говорили там Б.Н. Ельцин, разные „радиоголоса“ и бабки у подъезда, не имело под собой никакого юридического обоснования. И провокатору теперь предстояло, действуя до конца, всячески подтвердить и убедить следствие, что это был именно заговор с целью захвата власти, как и прописано в УК и т. д. и т. п. Для этого нужно было дать „признательные“ показания, пригодные для инициирования юридических процедур. „Суд меня оправдает“, — сказал В.А. Крючков еще тогда, когда речь еще могла идти только об отставке. Так он дал установку: и меня, и других надо посадить под арест. — Л. Ш.) (…)
Следователь. Конкретно обсуждалась изоляция Горбачева?
Крючков. Говорю еще раз, территория небольшая, изолировать несложно. (…)
Крючков. Мы предложили ему объявить чрезвычайное положение и передать власть Янаеву, с тем чтобы когда-нибудь позднее вернуться снова к должности. На это он прореагировал очень бурно. Потом он успокоился, но остался на своей позиции: свое согласие он не даст никогда. Речь не шла о том, чтобы полностью лишить власти Президента. Это очень важно: ни в одной беседе мы не говорили об этом…
Следователь. Вы имеете в виду физическое уничтожение?
Крючков. О чем вы говорите. То, что вы имеете в виду, мы вообще не думали и не обсуждали. Об этом и речи не было. Горбачев должен был жить»[852].
Пишут, что 22-го в 24.00 В.А. Крючков переведен в СИЗО г. Кашин Тверской области, ему был предъявлен ордер на арест. А уж 26-го оттуда его перевезли в учреждение ИЗ-48-4 (ул. Матросская Тишина, 18). Но люди знающие говорят, что «его арестовали, но в тюрьму не сажали, а держали под спецохраной на одной из правительственных дач, откуда и привозили в Лефортово для допросов, очных ставок и других следственных действий»[853]. А на публику выносилась неправда, не забывая о деталях: Крючков, ответив на первые вопросы следствия, попросил для себя поблажку (!): «У меня есть очень своеобразная просьба. Я, знаете ли, привык снимать стресс небольшим количеством виски…» Когда его переспросили: а где ж его взять-то, он только плечами пожал: «Не ваша забота, вы только разрешите»[854]. Интересно, имел ли он в виду свой любимый сорт «Chivas Regal» или что-то другое? И как прикажете: смешивать, но не взбалтывать?.. Пусть люди сами — в силу своей проницательности — решат где правда, а где ложь.
С другой же стороны было и такое: «Соседом Лукьянова по камере оказался некто Дворкин — тихий еврей, севший — как он говорил — „по хозяйственной части“.
— Если увидите, Лукьянов — вешается, вы уж ему не мешайте, — учил Дворкина начальник тюрьмы…»[855].
Когда говорят о разгроме КГБ СССР, то, как правило, указывают на одну и ту же фигуру: на В.В. Бакатина. Но первым активность по подрыву КГБ СССР начал проявлять не он, как это обычно считается, а кое-что успел сделать и Л.В. Шебаршин за те неполные сутки, что он был врио Председателя. 22 числа в 9.00 в штаб-квартиру ПГУ ему позвонили по спецсвязи, и женский голос попросил быть в 12.00 в приемной М.С. Горбачева. Л.В. Шебаршин прибыл в здание на площади Дзержинского и принял участие в Коллегии, что проводил В.Ф. Грушко[856]. Коллегия КГБ пыталась дистанцироваться от участия в путче. Она выступила с заявлением: «В связи с предпринятой 19 августа с.г. попыткой группы государственных лиц совершить антиконституционный переворот Коллегия КГБ считает необходимым от имени всего личного состава органов государственной безопасности заявить следующее: „Действия заговорщиков, сорванные решительными выступлениями демократических сил страны, нельзя расценивать иначе как выступление против конституционных властей и правопорядка, защищать которые призваны органы государственной безопасности. Сотрудники КГБ не имеют ничего общего с противозаконными актами группы авантюристов. Они тяжело переживают тот факт, что честь органов госбезопасности замарана участием руководителя КГБ СССР в так называемом Государственном Комитете по Чрезвычайному Положению.
