Представьте на миг, что все малороссы позабыли свою историю, – они тотчас же позабыли бы и о своем сепаратизме, ибо современность как она есть всегда кажется прозаичной, слишком обыкновенной, чтобы о ней думать или говорить. Малороссы тщательно собирают остатки своей гетмановщины и считают национальным то, чего уже нет. Они рядятся под Дорошенко, под Шевченко, хотя те их земляки, которые не знают или забыли прошлое, всего охотнее надевают современный пиджак и даже смокинг. Но даже наряженный во фрак хохол иногда горько вздыхает о свитке деда, будто бы более прелестной и более национальной. «Все мгновенно, все пройдет, – что пройдет, то будет мило». Если бы это естественное явление исчерпывалось свитками, гопаком, гречаниками и т. п., включая родную «мову», никому не пришло бы в голову мешать этому. Но романтика захватывает и круг великих основ народности – идею расы и государства, и вот тут начинается страшная государственная опасность. В одной империи не может быть нескольких национальностей, или такая империя обречена на довольно быструю гибель. Вовсе не прихоть заставляет западные народы отстаивать национальное единство в черте одного государства. История показывает, что только строго национальные государства бессмертны или отличаются удивительным долголетием; таковы были Древний Египет, республиканский Рим, современная Англия или Франция, Китай, Япония. Наоборот, как только строго национальное царство расширялось в империю народов, начинался внутренний, ничем не погасимый раздор и подобные кооперации разных племен быстро рушились. Вспомните, как недолго просуществовали древняя Персия, Ассиро-Вавилония, империя Александра Македонского, императорский Рим. Как быстро расползались по швам империи гуннов, монголов, арабов, испанцев. В ближайшее к нам время разлезлась по швам польская империя (ибо по конструкции своей это была империя, то есть семья народов, друг другу чуждых). На наших же глазах это происходит с Турцией. Та же участь, несомненно, грозит и Австрии, и другим плохо склеенным монархиям имперского типа. И это независимо от внутреннего режима. Рассеялись деспотическая империя Карла V и анархическая республика Речи Посполитой. Величайшая из когда-либо бывших империй – Великобритания с каждым десятилетием становится все более призрачной. Такая непрочность пестрых государств заставляет и русское общество глубоко задуматься о судьбе своего отечества.
Надолго ли хватит России, если инородный элемент дошел до 33 процентов и если к центробежному стремлению врозь присоединяются десятки миллионов населения, считавшегося коренным русским, каковы малороссы и белорусы? Известно, что у нас имеются идиотические партии, проповедующие свой захолустный национализм, белорусский и даже сибирский… Пусть эти партии главным образом пополняются жидами, поляками, кавказцами и другою озлобленною против России инородчиной,
но факт тот, что средь бела дня составляются заговоры на развал и раздел нашей Империи между ее составными элементами. Можем ли мы, великороссы, оставаться беспечными? И не на нас ли лежит первый долг бороться с этого рода сверхгосударственной изменой? Ведь Империя Российская есть по преимуществу наша, великороссийская Империя, и это настолько очевидно, что не требует доказательств. Но мы едва ли правильно поступаем, когда делаем вид, что отказываемся от этого преимущества и готовы совсем опустить державный скипетр среди русских братьев. Не от нас зависит, признать малороссов и белорусов русскими или нерусскими: это сложилось еще до Империи и до начала русской государственности. Даже вне России есть четырехмиллионное население, называющее себя русскими. Не смея отрицать ни общего племенного происхождения, ни народного имени, ни их братских прав в родной семье, мы, великороссы, обязаны отстаивать с величайшей энергией все преимущества своего численного преобладания и исторического первенства. Не за ними, а за нами стоит право побед, подвиг великого освобождения из-под татар и Литвы, громозвучная слава отражения целого ряда нашествий. Не малороссийские и белорусские, а великорусские монархи явились собирателями общей земли предков и приобретателями ближайших пустынь. Еще до присоединения Малороссии и Белоруссии мы завоевали татарские царства и Сибирь и дали отпор таким завоевателям, как Мамай, Стефан Баторий, Густав Адольф, Карл XII. Мазепинцы кричат, будто Малороссия присоединилась к Москве лишь как автономная держава. Но велик ли был клочок Малороссии, попросившейся при Богдане Хмельницком в наше подданство, и велика ли была допущенная без всяких обязательств «автономия» этого клочка?
Пора великорусскому обществу вспомнить свою царственную роль в истории русских племен, пора возродить в себе дух великой расы, строившей Империю. На нас лежала постройка, на нас же лежит и ремонт обветшавшего здания…
II
13 марта
Заграничные мазепинцы устроили публичный скандал членам нашего парламента, прибывшим в столицу Галицкой Руси. От более культурных людей можно бы ожидать большей вежливости, но хамы остаются хамами, обличая глубокое варварство своей породы. Говоря о породе, я убежден, что мазепинцы вполне справедливо отрекаются от имени русских: по духу и темпераменту это обруселое потомство половцев и печенегов, поднимающее вновь войну со Святой Русью. Сказалась чуждая благородным обычаям гостеприимства низшая раса, только и способная что на насилие, если оно безнаказанно. Надо заметить, что стертые с лица земли степные тюркские народцы оттого и исчезли, что кроме мелкого разбойничества они ни на что не были способны. Этот низкий уровень умственных способностей передался через ряд столетий и их мазепинскому отродью. Кроме дерзости самого дурного тона, выступления будто бы украинской расы во Львове с камнями против мирных гостей отдают феноменальной глупостью. Что же это, в самом деле, за аргумент – камень, брошенный в члена русской Государственной Думы, православного протоиерея, выходившего из собора? Вполне идиотический аргумент, как и крики: «Долой кацапов, долой изменников!»
Впрочем, что касается слова «изменники», брошенного в лицо членам нашего парламента, – в нем, пожалуй, кроется некоторый смысл. Слишком уже долго мы, «кацапы», потворствовали государственному преступлению украйноманства. Если оно представляет гнусную измену русской Империи и народности, то ведь и наше потворство отдает той же изменой, хотя менее сознательной. Что давно пора и русскому правительству и народу проснуться и наказать крамолу, свившую себе бесчисленные змеиные гнезда у нас же дома, показывает напечатанная в «Голосе Руси» телеграмма киевского отдела Всероссийского национального союза. На общем собрании отдела А. В. Стороженко [97] сделал очень ценный доклад о мазепинской опасности. Из доклада и оживленных прений выяснилась вся преступная, предательская подкладка мазепинской пропаганды. Это подземная война с нами, уже начатая двумя немецкими империями в виде подготовки к войне надземной. Не о «самостийной» Украине идет речь, а об отторжении двадцати пяти миллионов малороссов под австрийско-польское иго. Г-н Стороженко сам малоросс, как и большинство киевских националистов, – следует прислушаться к тревожному голосу этих сведущих людей. «Правительственные власти и национально-русские общественные силы, – говорит телеграмма, – обязаны неусыпно бороться с повсеместным развитием мазепинских политических организаций в виде клубов, газет, журналов, обществ содействия начальному образованию, кооперативов, книгарен, музыкальных гуртков и других, которые под предлогом этнографически-культурных задач на самом деле работают над уничтожением в широких народных слоях русского национального чувства и постепенно приучают народные массы к мысли о необходимости отделения Южной России от Империи. Киевский отдел с прискорбием должен признать, что столь большая государственная опасность мало сознается. По мнению русских киевлян, необходимо немедленно принять целый ряд мер к прекращению вредной деятельности упомянутых организаций». Телеграмма подписана товарищем председателя отдела почтенным профессором Армашевским [98] , который, если не ошибаюсь, сам малоросс и давно живет в Киеве. Когда читаешь эти глубоко тревожные напоминания петербургским властям из глубины России, с самого места крамольного движения, то в самом деле чувствуешь, что тут мы имеем не одну измену, а две: предательство мазепинцев и беспечную снисходительность нашу к этому предательству.
Россия гибнет от слишком заметного возобладания в ней типа самодовольной, оптимистической бюрократии. Сидит себе в Северной Пальмире раззолоченный сановник, принимает доклады на слоновой бумаге, наслаждается раболепием толпы подведомственных чинов и в самом деле думает, что он маленький «царь и бог», как любят величать себя даже захолустные исправники. Никакой политики, кроме благополучной, он не признает, никаких глубоких и сложных процессов народного быта, а главное – никакой драмы. В тиши роскошного казенного кабинета его превосходительству искренне кажется, что ни в природе нет никаких океанов и ураганов, ни в государстве никакой политики дальше тридцати верст от городов. Так как ведь над каждым изнеженным сановником есть другой, еще более престарелый и нуждающийся в покое сановник, то каждая ступень табели о рангах старается дополнить собой лестницу общего благополучия, по крайней мере – «отчетного». Именно отсюда идет пагубная привычка петербургских сфер никак не реагировать на острые явления жизни и прятать их под сукно, как страусы в пустыне при виде неприятеля прячут голову под крыло. Именно этой пагубной привычке мы обязаны чудовищным разрастанием таких явлений, которые своевременно могли бы быть погашены легко и быстро. У нас многими десятилетиями не хотели признавать финляндское брожение – и дожили до поголовного обращения Финляндии в вооруженный против России лагерь, в авангард для шведо-германского десанта. Долгими десятилетиями игнорировали сепаратизм прибалтийских народностей – и дожили до «латышской революции», которую пришлось усмирять уже карательными отрядами. Долгими десятилетиями смотрели сквозь пальцы на «какой-то» бунд еврейский, на «какую-то» социал-демократию среди петербургских рабочих, на «какие-то бредни о земле среди крестьян», на «какой-то» задор кавказских инородцев – и дожили до еврейского мятежа, до крестьянской пугачевщины, до столичных выступлений двухсоттысячной рабочей армии забастовщиков, до московских баррикад, до кавказских свирепых бунтов. На моей памяти десятки лет все хорошо знали о революционной пропаганде во флоте – и благополучно дождались до «Потемкина», до севастопольского, кронштадтского, свеаборгского, владивостокского восстаний. И так далее, и так далее. Скажите, где петербургские оптимисты не промедлили, где они не опоздали? Nous arrivons toujours trop tard, как поет полиция в одной оперетке. То же самое гибельное промедление, то же опоздание замечается и в громадном мазепинском движении, значение которого давно и превосходно замечено не в Петербурге… а в Вене и Берлине.
