Стоит ли удивляться, что нынешний президент Эстонии, как сообщали СМИ сын эсесовца, а папа Ландсбергиса встречался с Гитлером. Когда в 1949 году бандеровцами был убит украинский писатель Ярослав Галан, то на место преступления немедленно вылетел по приказу Сталина министр госбезопасности СССР Абакумов и генерал Судоплатов. Андропов же в Минск не выезжал, он продолжал на досуге писать стихи, играл на пианино в четыре руки и пел. Его заместитель Цвигун писал прозу. При них погиб не один Машеров, зато Андропов и его замы стали Героями Социалистического Труда.
Вышеуказанные герои Отечества генералы и маршалы Голованов, Хрулев, Штеменко, Пересыпкин, Антонов и многие другие никаких звезд Героев не имели.
В последнее время в СМИ предпринимаются жалкие потуги представить Власова, как героя и борца со сталинизмом и т. д. Это делается сознательно, дабы посеять хаос в душах молодежи. Хотелось бы напомнить этим борзописцам хорошо известные факты, что в конце 1942 года в Париже Власов хотел встретиться с одним из родственников Николая II, но тот отказался от встречи, заявив, что с изменником России встречаться не будет. В это же время в Париже проходило собрание белогвардейцев, в конце которого им объявили, что выступит Власов. Услышав это, все встали и ушли. Кстати, сам Власов неоднократно говорил, что он борется со Сталиным и его жидовским окружением. Об этом сегодня забыли сиониствующие борзописцы.
Много пишется о том, как притеснялись казаки. Но это белоказаки, которые воевали против своего народа. Трудовое казачество воевало в Первой и Второй конных армиях в Гражданскую войну, а в соединениях генералов Доватора, Белова, Плиева, Константинова и др. в Великую Отечественную войну.
В Великую Отечественную войну воевали и родственники казачьего атамана Платова, с сыном одним из них радиоинженером Платовым В.И. автор статьи дружил и служил на Семипалатинском ядерном полигоне. Почести Колчаку, Деникину, Каппелю и другим, которые воздаются сегодня, являются оскорблением памяти героев Гражданской и Великой отечественной войн, в том числе всех маршалов и полководцев Великой Отечественной войны, которые хорошо громили антигероев Отечества.
С.Г. КРЮКОВ
На слушании моего дела 8 сентября, свидетели не явились и я вновь просил суд назначить лингвистическую экспертизу, мотивировав это так.
«В ходатайстве от 2 сентября я просил суд назначить лингвистическую экспертизу, но суд своим Постановлением от этого же числа мне в этом отказал, сделав вывод, что «в деле уже имеются лингвистические экспертизы, в настоящее время нет надлежащих оснований сомневаться в законности проведенных ранее экспертиз, вопросы, которые просит поставить на разрешение экспертизы подсудимый нашли свое отражение в заключениях уже имеющихся в деле экспертиз». При этом суд никак не мотивировал свой вывод, что не удивительно, поскольку этот вывод совершенно не соответствуюет ни закону, ни уже рассмотренным материалам дела.
1. Для того, чтобы имеющиеся в деле документы, называемые судом лингвистическими экспертизами и действительно были заключениями лингвистических экспертиз, следователь и суд обязаны были поставить экспертам-лингвистам вопросы лингвистики, то есть, языкознания, а вместо этого следователь и суд поставили экспертам вопросы права, на которые обязаны были ответить сами следователь и суд.
Причем, эксперты могут называть свои заключения хоть лингвистическими, хоть космическими, хоть юмористическими, поскольку это не они ставили себе вопросы права, это суд и следователь поставили экспертам вопросы права, и этим суд и следователь заказали экспертам получение заведомо недопустимого доказательства. Эксперт может утверждать, что он дал лингвистическую оценку текста — он не юрист и утверждать он может, что угодно. Но как суд объяснит, что он поставил эксперту вопрос языкознания, если этот вопрос является дословным воспроизведением диспозиции статьи 280 УК РФ? УК РФ — это Уголовный кодекс, а не кодекс языкознания, это область права, а не лингвистики.
Сначала об экспертизах Огорелкова. Следователь Баранов, в качестве вопросов этому лингвисту, поставил диспозиции всех видов экстремизма из статьи 1 закона «О противодействии экстремистской деятельности», то есть, прямо потребовал от лингвиста ответить, причем, на выбор, есть ли в материале деяния, запрещенные законом под угрозой наказания. Но, как суду уже пояснил на допросе свидетель Борисова, лингвистика не изучает преследуемую законом экстремистскую деятельность, не изучает вопросы права.
В свою очередь эксперт Огорелков грубо нарушил статью 16 ФЗ «О государственной судебно-экспертной деятельности», которая требует от эксперта: «составить мотивированное письменное сообщение о невозможности дать заключение и направить данное сообщение в орган или лицу, которые назначили судебную экспертизу, если поставленные вопросы выходят за пределы специальных знаний эксперта», и в своих заключениях сделал не лингвистические выводы, а юридические — он просто переписал из статьи 1 закона «О противодействии экстремистской деятельности» диспозиции нескольких видов экстремизма.
Справедливости ради надо сказать, что следователь ставил эксперту и не юридические вопросы, запросив ответить, к каким именно действиям по насильственному изменению конституционного строя призывает информация в материале «Смерть России!», какие именно основы конституционного строя призывает изменить и как именно должна быть нарушена целостность Российской Федерации. Но именно на эти вопросы эксперт-лингвист и не ответил — Огорелков дал заключения только по вопросам права, только те заключения, которые имеет право делать только суд.
Сам суд эксперту-лингвисту Коршикову поставил вопрос дословной диспозицией статьи 280 УК РФ, и эксперт дал заключение суду этой же диспозицией статьи 280 УК РФ. В своем Постановлении от 25 августа суд согласился с сообщением эксперта о том, что диспозиция статьи 280 УК РФ, воспроизведенная в предъявленном мне обвинительном заключении и идентичная заключению эксперта Коршикова, является лингвистической оценкой запрещенного статьей 280 УК РФ деяния, а не юридической. Но если формула обвинения в моем обвинительном заключении это всего лишь лингвистическая оценка моего деяния, то почему мое дело рассматривается в Савеловском суде, а не на ученом совете филологического факультета?
Напомню суду, что когда я спросил доктора филологических наук Борисову, прослушавшую весь текст заключения эксперта Коршикова, что она может сказать о данной экспертизе, то она ответила, цитирую: «Во-первых, меня сразу же слегка шокировало, что собственно лингвистического анализа не последовало».
Таким образом, в деле нет лингвистических экспертиз. В деле есть некие документы, в которых лингвисты отвечают на вопросы права. Эти документы можно хоть сто раз назвать лингвистическими экспертизами, но они от этого таковыми не станут.
Обращаю внимание суда, что ни один лингвист, предупрежденный о даче ложного заключения, не сообщит суду, что предметом изучения лингвистики является политический и социальный экстремизм. Поэтому принимая от лингвистов заключения об экстремизме каких-либо информационных материалов, суд принимает в качестве доказательства заведомо ложное заключение, которое, безусловно, является недопустимым доказательством.
2. Доктор филологических наук Борисова пояснила суду, если отдельные слова и предложения рассматривать отдельно от контекста, то есть, от того, что автор хотел сказать во всей своей статье, то смысл сказанного автором можно извратить, как угодно. Делать подобные извращения запрещают не только законы русского языка, но и закон «О противодействии экстремистской деятельности», который в статье 1 часть 3 прямо указывает, что экстремистскими материалами являются только документы целиком, а не какая-то информация в этих документах.
В нарушении этого закона, следователь, в своем постановлении о назначении экспертизы, своим вопросом дал эксперту задание извратить смысл материала «Смерть России!». Он поставил эксперту вопрос не о том, к чему призывает весь материал «Смерть России!», а: «Поставить перед экспертами вопросы: содержится ли в тексте представленного на исследование документа информация, являющаяся призывами…». Такой вопрос это попрание закона «О противодействии экстремистской деятельности»!
И мы своими вопросами предлагаем суду исправить это нарушение закона следователем, для чего поставить лингвисту, во-первых, вопросы лингвистики, а не вопросы права, а во-вторых, поставить их так, как требует часть 3 статьи 1 закона «О противодействии экстремистской деятельности, а именно:
1. Призывает ли статья Дуброва «О матери» в материале «Смерть России!» к каким-либо действиям, а если призывает, то к каким именно действиям и кого именно призывает?
