Говорил Сталин и со Ждановым — на Большом флотском сборе тот сидел рядом с флотским наркомом и не как член Политбюро, а как член Главного Военного совета ВМФ.
— Ну, как, Андрей Андреевич, впечатление?
— Двойственное, товарищ Сталин, — честно ответил Жданов.
— Почему?
— С одной стороны, слушаешь и радуешься за людей — вырастила Советская власть отличную поросль, и оружие им в руки дала, и знания…
— Это — с одной стороны… — кивнул, соглашаясь, Сталин. — А с другой?
— А с другой — очень уж много разгильдяйства и формализма… Если бы мы так действовали в промышленности, то никаких пятилеток и близко не выполнили бы…
Сталин вздохнул:
— Я читаю стенограммы совещания Тимошенко, и впечатление — то же… Из доклада Мерецкова выясняются занятные вещи. По уставам, разработанным нашими бывшими «военными гениями» типа Тухачевского, — это имя Сталин произнес с горечью, — боевые порядки пехоты таковы, что из семнадцатитысячной дивизии в атаку на главном направлении прорыва идет 320 бойцов в ударной группе и 320 — в сковывающей.
Жданов быстро прикинул в уме:
— Это как же получается — на один «штык» воюющий приходится чуть ли не тридцать «штыков» во втором эшелоне и в тылу?
— Двадцать шесть, — уточнил Сталин.
Жданов, не веря своим ушам, поинтересовался:
— А у немцев?
— У немцев в первую атаку идет сразу треть!
— Треть?
— Бывает, Андрей Андреевич, и больше…
И Сталин признался:
— Я не думал, что дела у нас обстоят так плохо… После финской мы все вроде бы обсудили, но, как оказывается, далеко не все…
Оба задумались, потом Жданов вдруг невесело усмехнулся и сообщил:
— Недавно попалась на глаза старая статья Тухачевского…
— И что?
— Оказывается, он считал наиболее перспективным средством связи в современной войне знаете что? — Жданов выдержал паузу. — Собак…
— Да, теоретик, — Сталин прибавил непечатный загиб и тоже невесело улыбнулся, вспомнив своё… Потом тоже рассказал — о чем вспомнилось:
— Когда началась первая пятилетка, начальником вооружений стал Уборевич, а с тридцать второго года мы заменили его Тухачевским… И он сразу же предложил нагрузить промышленность заказом на сто тысяч легких танков — да ещё и без радиосвязи.
— На собак надеялся? — засмеялся Жданов.
— Наверное… Так сказать: три танкиста плюс одна собака — экипаж машины боевой…
— И чем же все закончилось, товарищ Сталин?
— Ну, тогда я его образумил… Мол, нам, товарищ Тухачевский, пока что хотя бы сто тысяч тракторов России дать — и то хорошо…
Жданов вновь засмеялся, потом посерьезнел и, уже нахмурившись, сказал:
— Странно получается… За десять лет с начала индустриализации мы создали новые оборонные конструкторские бюро и НИИ… Мы построили заводы, вырастили новые кадры организаторов промышленности, молодые кадры учёных, инженеров, техников…
Сталин слушал, ожидая, чем же собеседник закончит, а тот говорил уже гневно:
— А Тухачевский и его подельщики смогли создать лишь антисталинский троцкистский заговор… И что оказывается? Страна в целом, её индустрия, её наука и техника готовы «держать марку» на высоком уровне — уже сейчас, в наступающем 41-мгоду… А готова ли наша армия?
* * *
ВОПРОС Жданова бил, что называется, «в точку»… В 1941 году армия не была готова к войне ни профессионально, ни идейно, ни технически. Тут сказалось многое… Массовая и ещё не изжитая рабская психология, доставшаяся большевикам в наследство от трехсотлетнего царствования дома Романовых, а Романовым — от трехсотлетнего татаро-монгольского ига… Неизбывная расейская лень — ещё одно наследие трёхсотлетнего правления августейшего дома Романовых, как и третье подобное наследие — слабое научно-техническое развитие…
Немало нагадили и Тухачевские… Бывшего начальника вооружений РККА расстреляли 12 июня 1937 года. А через четыре месяца, 13 октября 1937 года, Харьковский завод № 183 получил тактико-технические требования на проектирование нового среднего танка, из чего вскоре получилась знаменитая «тридцатьчетвёрка»…
В конце 1938 года на Кировском заводе в Ленинграде началась история знаменитого тяжёлого танка «Клим Ворошилов»… И тогда же новые кадры Сталина начали быстро выправлять провалы в оснащении военной авиации — в серию готовились новые машины Яковлева, Петлякова, Ильюшина, Микояна и Гуревича, Лавочкина с Горбуновым и Гудковым…
В Бресте Сталин рискнул показать Гитлеру лучшее… Но этого лучшего к 41-му было еще мало… Для оснащения новой армии нужен был минимум год.
Тысяча девятьсот сорок первый.
Об этом Сталин и сказал Жданову:
— Нам бы, Андрей Андреевич, ещё хотя бы годик без войны… А лучше бы — и вообще без неё…
— Ну, товарищ Сталин, — тут же отозвался Жданов, — если наш брестский гость не подведёт…
— Да вот то-то и оно — в Польше войска у него накапливаются… Говорит, что выводит из-под удара англичан.
— А на самом деле?
— Пока что-то определённое, Андрей Андреевич, сказать сложно… Но не будет же он вести войну на два фронта…
* * *
МЫСЛЬ Сталина была верна, разумна и здрава. Однако Золотой Элите мира надо было прервать сближение Берлина и Москвы, отравив сознание прежде всего Гитлера… Новый, сорок первый год должен был стать не очередным годом русско-германского мира, а первым годом русско-германской войны.
Наиболее простым решением было убедить Гитлера в силе Англии и слабости России. Если к тому же создать у него впечатление, что Сталин лишь ждет усиления России, чтобы ударить по обремененному войной рейху самостоятельно или в блоке с англосаксами, то… То можно было потирать руки и ждать, пока — как мечтали янки — последний русский солдат проткнет штыком последнего немецкого и сам падет от его автоматной пули… Но в Вашингтоне о таком не только мечтали. Это и готовили, о чем и шел разговор в феврале 41-го года в уютном офисе одного из уютных вашингтонских особняков.
Хозяина звали Аллен Даллес, а в гостях у него были его старший брат Джон Фостер Даллес и Уильям Донован — личность талантов разносторонних. Изначально — адвокат, как и братья Даллесы, ныне — доверенное лицо президента Рузвельта по части особо деликатных дел, свежеиспеченный генерал от разведки. Впрочем, и до получения формального генеральского звания Донована часто называли «генералом».
Присутствовал здесь и ещё один гость — крупный, почти двух метров ростом, упитанный голубоглазый брюнет моложавого вида…
Все четверо удобно устроились в креслах, хозяин задымил трубкой, а гости предпочли сигары… И клубы дыма, постепенно наполняющие комнату, выглядели в этом месте уместно и естественно — ведь каждый из четверых был мастером пускать в глаза пыль, дым и ставить политические «дымовые завесы».
Начал разговор, вопреки правилам хорошего тона, не хозяин, а гость — старший брат Аллена Джон… Впрочем, в доме брата он был своим, так что упрекать его в бестактности не приходилось.
— Господа, — обвел трех остальных тяжёлым взглядом Джон Фостер, — я попросил вас собраться здесь для того, чтобы сообщить вам пренеприятнейшее известие…
Слушатели молчали — их выдержка была давно закалена в множестве передряг, а оратор пояснил:
— Дела в Европе идут совсем не так, как нами задумано…
В креслах опять никто даже не пошевелился, но блеск в глазах усилился. А Даллес-старший продолжал:
— Сталин совершил то, чего мы не допускали…
Тут Донован счёл возможным бросить реплику:
— Да, похоже, что второй Брест в 1940 году оказался для большевиков более удачным, чем первый, в 1918 году…
— Увы, да, — подтвердил Даллес-старший. — И нам надо предпринимать новые шаги… Вот почему, господа, мы здесь и собрались… Влиятельные друзья попросили меня и генерала Донована, — тут Даллес поклонился в сторону генеральского кресла, — обсудить с вами текущую ситуацию и наметить пути её выправления в нужную сторону…
А затем взгляды присутствующих дружно обратились к креслу, заметно осевшему под грузной тушей гостя-гиганта. Но перед тем, как мы начнем слушать его, не мешает лучше познакомиться и с его собеседниками, да и с ним самим…
* * *
БРАТЬЯ Даллесы происходили из среды доверенных служилых лиц Золотой Элиты. Правда, клан Даллесов сам в эту элиту не входил — для этого у членов клана были слишком скромные (по меркам элиты, естественно) банковские счета. Однако деловые качества юристов Даллесов обеспечивали им в США вполне пристойный статус. Братья были внуками Джона Уотсона Даллеса, госсекретаря при президенте Гаррисоне, и племянниками госсекретаря Лансинга при президенте Вудро Вильсоне.
Дядя — тоже юрист — был убеждённым русофобом, активно отстаивал права янки на разбой на русских котиковых промыслах до Первой мировой войны, а после нее не менее активно поддержал интервенцию против большевиков, считался знатоком международного права, был одним из попечителей Фонда Карнеги.
