Мне теперь – туда, где мой истинный, вечный дом,
Где ночей не спит, всё тоскует по мне Кощей.
Решение
С глаз долой, да из сердца не вон:
Полыхаю от боли...
Стылый ветер да грай ворон,
Да пожухлое поле.
Выйду, встану на семь ветров,
Настежь выветрю душу,
И вернусь под родимый кров –
Беспечальной, послушной,
Буду песни петь, вышивать,
Молвить складно да плавно,
А глухою ночью вставать
Да захлопывать ставни,
Чтоб напомнить не смог восток,
Разгораясь рассветом,
Как манило в душистый стог
Сумасшедшее лето.
Александр ГРОЗУБИНСКИЙ
Родился в Харькове. Печатался в русскоязычных журналах и газетах Австралии, США и России («Витражи», «День литературы», «Интеллигент» и др.). Стихи также вошли в сборник современной русскоязычной поэзии «Золотая книга», вышедший в Дюссельдорфе (2011).
С 1992 года живёт в Мельбурне.
ЛЕТНЕЕ НАВАЖДЕНИЕ
Грустно, как в день рождения.
Но иногда везёт
Летнее наваждение
Солнечный эпизод.
Трудно с собой управиться
Но никакой надежды
Умница и красавица
Только таких и держим.
Чудо с другой планеты
Кончилось, как ни жаль.
Кончилось вместе с летом.
Держим? Не удержал.
ИНТЕРЬЕР
В этом доме вечно ждут новостей.
Но почтовый ящик вечно пустой.
В этом доме не бывает гостей –
Слишком горек хлеб и дорог постой.
В этом доме по поверхности стен
Хороводится театр теней,
Лишь одна моя горбатая тень
Неподвижна на белёной стене,
Там снаружи охра дня, ночи синь,
Туч стада и непогоды слюда.
Я на стенке, как стенные часы,
Мне отсюда никуда. Никуда.
Теги: Литература Австралии
Поэзия Дона. Антология. XX-XXI. – Ростов н/Д: Ростовкнига, 2014. – 480 с. – 1200 экз.
Ростовский Дом книги, что на пересечении улицы Садовой и проспекта Будённовский. В центре зала под зазывным плакатом сложена пирамида из запаянных в целлофан книжных кирпичей – "Поэзия Дона. Антология. ХХ–ХХI".
Стыдоба, как же ты мог не узреть 118 если уж не великих, то, по крайней мере, известных донских пиитов, а именно столько их вошло в этот том?!
Чтобы заиметь книгу, плати тысячу рублей. И берут? – интересуюсь на кассе. Вначале сами авторы, как мне пояснили, вместо гонорара свои экземпляры выбирали, а теперь – застой. Внешне книга впечатляет – увесистая, плотная бумага, золотое тиснение, и если ушедшие в мир иной поэты представлены чёрно-белыми снимками, то наши современники даны в цвете. Другое дело: характер издания и его начинка.
Скажите на милость, с какого пятерика возникла сама идея выпуска поэтической антологии Дона? Это явный абсурд! Ведь издан заурядный сборник, какие нынче, в литературную пору юркого периода, штампует кто ни попадя на раз-два, были бы деньги.
Слово «антология» в переводе с греческого означает собирание цветов. Безусловно, Дон славен поэтическими цветами: Николай Туроверов, Алексей Недогонов, Борис Примеров, Анатолий Софронов, Николай Доризо, Владимир Смолдырев, Пётр Вегин, Борис Куликов[?] Некоторых из них кто-то может не принимать, но известность этих имён вне всякого сомнения, хотя и не все они включены в книгу, равно как и другие «забытые» поэты.
Но речь не о том. Есть в книге публикации, мягко говоря, странные.
Николай Китаев вещает от лица себе подобных : «Счастьем поэзии веет от нас», и это вопреки тому, что «если проблемы нависли / и тянет куда-то в бега». Ему хватает четырёх строк, чтобы «разобраться» с любовью.
Не станет её – и наступит конец,
Засохнет живительный жизненный колос.
Любовь – это эхо двух близких сердец,
А слышится в нём человеческий голос.
Право слово, умиляет и такая резонёрская строфа-стихотворение:
В добром деле душа пребывает,
В злом – совсем не бывает души.
Счастье добрых людей выбирает…
Правда, с этим оно не спешит.
Принципиальное голодание Клавдии Павленко: «Толпе досужей на потребу / Я не грызу с утра лимон…» приводит её к философскому осознанию того, что
Мне хорошо. Легко и просто.
Бог дал – живу, Бог даст – умру.
А будет время – до погоста –
Я к чаю ягод наберу.
Было время, «ликовала от счастья душа» у Клавдии, но затем город, который «хлебом обеспечит, но душу – душу не излечит» всё испортил, да так, что «и душе говорить, – ничего не осталось». Однако задушевная Клава не сдаётся, чуя «трав могильный настой» , и возглашает:
А моя-то душа
Безголосо поплачет
И, в дорогу спеша,
Томик Пушкина спрячет.
Проникновенно сказано! Знать бы только, куда, от кого и зачем прячет «наше всё» безголосая душа Клавдии.
Осоюзились за последнее время и попали на этом основании в антологию и другие донские поэтессы. Вот раскованная Ирина Сазонова, что однажды «уснувшей Венерой стала… врастала в нутро богини… под взглядом твоим стройнела». А всё для того, чтобы «ты вершил на вершине страсти – / и меня рисовал нагую…»
Вообще-то любопытно следить, как расковывается словесно Сазонова, когда рассуждает о незадавшейся женской доле.
Изредка скучаю по тебе
и себе – позапозавчерашней –
на канате выпляски домашней,
но неодомашненной в борьбе
с вечною нехваткою всего:
нежности, кефира, неба, платья,
но случались редкие объятья –
и рождались дети оттого…
Падал недокрученный карниз,
спор переряжался ссорой разом,
отпрыск добивал подбитым глазом
под долбёж бетховенских «Элиз»…
Канат выпляски и добивание подбитым глазом – это присуще Сазоновой. Тут же она пишет «заспинный смеющийся ангел», «белоэтюдный вечер / с пиршеством утоленья / предожиданья встречи», «подснежную кашу топчите»…
Не отстаёт от своей товарки и Галина Студеникина, которая наставляет «не надо со мною быть «умным»… прохрупай по улицам лунным… зайди в угловой магазинчик…» А уж она-то ждёт «за тортом и чаем с малиной». Звалась Галя, было дело, Джульеттой, но теперь – Беатриче. «В различные с виду обличья одна я и та же одета» . Да, была она ещё «Любовью, Надеждой и Верой… Сегодня – Галина».
Дублируется кокетливая тема и в стишке «Догонялки». Там «неприглядность в роли зайца, потому-то ты лиса» . Раз, два и – побежали!.. Кульминация, как и положено: «закончив догонялки, начинаю об-ни-мал-ки…»
Чем вам не ролевые игры?
Между прочим, эта игривая Галина, не замеченная ранее на литературном поприще, определена главредствовать в некоем литературном журнале-клоне, издаваемом на Дону под патронатом Ивана Переверзина, чьи вирши там же и подобострастно печатаемы. Ответно Студеникина, ясен пень, опылила ОПГ – нет, не группировку, а «Общеписательскую литературную газету».
Ставший недавно писателем с билетом Валерий Калмацуй, папа Галины Студеникиной, судя по всему, не поощряет плотские утехи своей дщери, поскольку в описании природы игрив в меру. У него «ветерок гусаром мчится вдоль по мостовой» и по ходу дела:
Он, как пасынок природы
И шутник в своём кругу,
У девчонки мимоходом
Вздёрнул платье на бегу…
Зато у Николая Никонова, автора более двадцати книг, иные пристрастия и эпикурейский подход к жизни: « Веселись, пока не стар ты, / Впрочем, возраст – не помеха».
Персоналии антологии озабочены исследованием творческого процесса. И каждый решает проблему по-своему. Борис Троицкий убеждён, что тут замешаны «чёрные маги», и эти
Маги отваги – маги искусства
Наперекор суете и злословью
Чертят наитие собственной кровью.
В дух обращают себя на мгновенье
И превращаются в стихотворенье.
Упивается собственным открытием Кнарик Хартавакян, не замечая Маяковского:
Как солнце, как маяк, свети же, Слово, –
