Да какой весь ловкий
Да какой весь многочисленный...
Сказать тебе нечего, так и помолчи лучше, новый русский Новый Мир. Пока.С недовысокохудожественностью же чистой воды недоразумение. Ещё бы: конечно, это не стихи. Кель иде, как, говорят в Париже. Текст и не художественный вообще, в этом смысле и не притязает, скорее функциональный. Деловой. Конкретный. Вынужденный текст..."
Думаю, нашим читателям будет интересно узнать про столь требовательное отношение к поэзии и её принципам одного из лидеров русской поэзии ХХ века.
Владимир Бондаренко
Я принимаю поздравления. Мне про меня сообщили тут кое-что интересное. Интересную новость. Оказывается, я, Некрасов Всеволод, антисемит. Как бы даже известный антисемит. Да откуда сообщили – из Нью-Йорка.
Позвонил Вагрич Бахчанян и рассказал, какой был у него разговор с женой художника Лама. О жене художника Лама понятия не имею, кто она, что она. А вот жена художника Лама, услышав от Бахчаняна мою фамилию, зареагировала немедленно и бурно: – Кто? Некрасов Всеволод?.. Так это же антисемит известный!.. Все знают – а ты что, не знал?..
А может быть: "Вы что же, не знали этого?.." Как именно обращалась жена художника Лама к Вагричу Бахчаняну, в точности не скажу. Но за смысл сказанного женой художника Лама Бахчаняну, думаю, вполне могу поручиться. Иначе, не будь там такого ясного и интересного смысла, просто не стал бы Бахчанян Вагрич и звонить мне аж с той стороны глобуса. Как и многие, я очень ценю Бахчаняна как автора, ценю хорошие наши с ним отношения, но перекидываться через океан последними сплетнями и пересудами – нет у нас с ним таких обыкновений. Чего нет, того нет. Вообще звонил мне Вагрич Бахчанян до своего последнего приезда в Москву этим летом, дай Бог, если тому назад лет пять. Или я – Вагричу. Но что Вагрич всё-таки позвонил – спасибо Вагричу. Действительно, пустяки-сплетни это только на вид.
В этой связи как не вспомнить…
А не кажется ли вам, что у вас собралось как-то много одинаково звучащих фамилий?..
Знаменательная вопросительная тирада Льва Алексеевича Шилова на "Лианозовских вечерах – 91" в Литмузее на Петровке, обращённая персонально ко мне. По случаю того, что я подробно отвечал на вопросы и недоумения публики – на всякий ой и ах, да как же так мы этого всего не видели, не слышали раньше... Старался отвечать подробней и конкретней, называя фамилии и не затрудняясь, действительно, звучанием, к примеру, Гройса, Минкина, Бунтмана или Эткинда и даже созвучием тех же Эпштейна с Бакштейном, как, впрочем, и Бажанова с Барабановым. Звучанием Кедрова или Рассадина... Так вот: не кажется ли...
Ну... Раз так, то не кажется ли вам, что это у вас собралось как-то многовато одинаково звучащих фамилий одинаково себя ведущих субъектов? Одинаково сомнительным образом... Чтоб не сказать – возмутительным. По-блатному, проще сказать, ведущих себя, совершенно по-наглому... И со мной себя так ведущих, и не мной одним; во всяком случае, похоже себя ведущих – прямо-таки на удивление...
Я только бы не стал говорить "У вас собралось..." Но ведь "у вас" – это сказали, простите, Вы, Лев Алексеевич. А мне остаётся только повторить за вами.
Но всё равно "У вас собралось" странный оборот для таких обстоятельств. Почти как "вы зачем тут собрались..." или "Да как у вас хватило..." и т.п. Нет уж, нет уж – не у меня. Чур. Я их не собирал. Как раз не я собрал... Только не я. Представляете, в приличной компании кому-то кто-то пеняет строго так, благородно: – А не кажется ли вам, Луп Александрович, что многовато как-то собралось комаров у вас на лысине?.. (Мух... Чёрт-те кого. Но раз собрались – пусть уже на вас и сидят. Отдыхают, гуляют, кушают. Пьют. А гонять их тут – тем более, хлопать – такого в нашем благороднейшем обществе порядочный человек себе не позволит. А иным-прочим не позволим тут МЫ)...
Кажется, антисемитизм – последнее прибежище негодяя. Очень может быть. Уверенней сказать трудно: не хватает настоящего опыта – сам толком вроде не бывал ни тем, ни другим. Антисемитом – уж никак лет 50 верных. Очевидный же свой собственный опыт говорит: шантаж антисемитизмом – любимое прибежище к ногтю взятого Айзенберга Миши, Миши Эпштейна, Иоси Бакштейна. Бори Гройса, Лены Курляндцевой, Серёжи Пархоменко, Лёвы Нусберга, Маратика из Кишинева и многих и многих. Хотя едва ли последнее. И вряд ли последних… Как это ни грустно.
Вы хотите – возитесь, делайте себе какую-то там поэзию, искусство. А Миша Айзенберг – он будет делать прямо стратегию. Где Миша – штаб. У Миши – масштаб. Место Миши – на крантике. У заслонки. Кого куда: кого придержать, кого выпустить. Миша знает. Так Мише сам Бог велел. А кто ещё? Спросите у Миши. Миша – из кафе "Арфа". Миша избран, мобилизован и призван. Высший Мишин кайф – это когда у какого-нибудь лодыря из журналья выскочит фразочка: кого тут нет, тех нет и в русской поэзии. В смысле, кого нет в Мишином наборе. В Альманахе. Вообще – кто не указан им Мишей. Самим, что ли, ещё тут возись, разбирайся... И иностранные лодыри-халтурщики не меньше наших ценят, когда им экономят время, мышление и понимание для действительно серьёзных случаев ихней жизни... Меня в такой русской поэзии, во всяком случае, нет давно, прочно. Навеки, видимо, раз уж до сих пор не случалось быть ни в "Синтаксисе" (Париж, 70-е; в московском 50-х как раз был), ни в "Континенте", ни в "Новом Мире", ни в "Октябре", "Знамени", в издательствах НЛО, ОГИ – ну везде, во всех-всех местах, заклятых этим заклятием. Вот сколько много-много раз меня нет в русской поэзии. Собственно говоря, меня в ней не бывает... А вы говорите "Миша". Что Миша? По сути, рядовой член. Рядовой член сообщества. Шахер махер альманахер.
"Это потому, что я еврей", – соригинальничал Миша. Нет, Миша. Это потому, что ты прохиндей и знал, что делаешь, когда запускал приготу и напускал приготы в сговоре с какой-то театральной дрянью. Всего лишь.
А вообще, если на антисемитизм теперь, оказывается, надо брать анализы и проводить тесты на выявление – иначе же его обнаружить не удаётся – то и не надо проводить тесты. По крайней мере, про себя скажу – тогда и не стоит трудиться, а можно уже прямо сейчас, если кому так хочется, и правда писать меня, скажем, прямо в эти самые антисемиты. Если кому-нибудь так как-то удобней. Почему-то отраднее. Уж если можно про тебя пустить слух, ты – антисемит...
Одно сомнение: не пришлось бы тогда днём с огнём выискивать неантисемитов, про-семитов или как там их называть – во всяком случае, среди лиц с нормальным слухом, зрением и умственным уровнем. Не исключая, кстати, и многих лиц еврейской национальности...
У дьякона Кураева, неглупого человека, статья так и называлась: "Как делают антисемитом". Едва ли, думаю, важна уж так техника, технология – как именно делают. Нет – это интересно, конечно, но всё-таки существеннее, что таки да: делают ведь... Зачем? Кто их знает. Что ли для интересу... Реальный антисемитизм: "Бей жидов", "Дави евреев", "Евреи – вон из страны", "Евреи – в Израиль" – не то, не то. Тот же Макашов на всех экранах – как-то не так увлекательно. Где тут разгуляться высшей нервной деятельности...
Я – 53 года выпуска, мне и всем кругом серьёзно вправило мозги дело врачей. Антисемит я вроде не был, а насчёт колорадских жуков и космополитов хохмили охотно, казалось, и евреи. А что делалось на самом деле – это до меня станет доходить уже после марта 53-го, особенно через литературу-искусство. И лет, думаю, с 15 потом, если не 20, я был большой еврей по убеждениям – опять же, как и многие кругом люди.
Думаю, что в основном и я сейчас тот же, пятый пункт считал и считаю безобразием, и поскольку от нас с Аней где-то что-то зависело (от Ани побольше, от меня совсем мало-редко, но бывало), мы с ней вполне сознательно этот пункт старались если учитывать, то с обратным знаком. Идеологию "Памяти", гг. Глазунова, Палиевского и упражнений в истреблении не нашего духа – в тех же литературе-искусстве – терпеть не могли (и не можем), чего и не прятали (не прячем). Но всё-таки евреем по идее сейчас меня уже назовёшь вряд ли.
И осложняться, и добавляться что-то тут, действительно, стало. Постепенно и не в сфере общих теорий и идеологий, а от собственного конкретного опыта. Защитив диссертацию в 67-м, Аня работала в журнале "Русская речь", где начальство пыталось гнуть профессионально русскую линию и получало постоянный тихий и дружный отпор от большинства в редакции (кстати, русского по национальному составу). Возни и нервов это, однако, стоило. И получать не менее постоянные поплевывания в адрес не тех или иных конкретных подписей в журнале, и только за то, что ты в ней работаешь, получать от лица как бы передовой общественности, со многозначительной мимикой и богатой жестикуляцией, причмокиваниями, подмигиваниями и кивками на сплочённость и могучесть: – Эт-то тебе неспроста-а!.. Зна-ай наших! – постепенно надоедало больше и больше.
