МАРКС О КОММУНИСТИЧЕСКОМ ВОСПИТАНИИ ПОДРАСТАЮЩЕГО ПОКОЛЕНИЯ
Маркс не оставил специальной работы, посвященной коммунистическому воспитанию подрастающего поколения. Но, как известно, его произведения содержат целый ряд высказываний по вопросу о реконструкции воспитания, которые, будучи увязаны со всем его учением, являются для нас руководством к действию.
Всякий знает, какое громадное значение имел «Коммунистический манифест», написанный Марксом и Энгельсом в начале революции 1848 года. Это — сжатое, полное революционной страсти произведение, излагающее взгляды коммунистов на общественное развитие. В «Манифесте» говорится о том, куда и как идет общественное развитие, о соотношении экономики и идеологии, о классах, о классовой борьбе, о роли пролетариата в этой борьбе и неизбежности его победы, о неизбежности замены капиталистического строя коммунистическим. И в этой связи в «Манифесте» затрагиваются и вопросы воспитания того поколения, которому придется строить коммунизм. «Подобно тому, — говорится в «Манифесте», — как уничтожение классовой собственности представляется буржуа уничтожением самого производства, так и уничтожение классового образования (курсив наш. — Н. К.) для него равносильно уничтожению образования вообще.
Образование, гибель которого он оплакивает, является для громадного большинства превращением в придаток машины»[142].
Отметив классовый характер образования вообще, творцы «Манифеста» подчеркивают, что крупная промышленность безмерно эксплуатирует детей, заставляет рабочих эксплуатировать собственных детей, разрушает старые семейные отношения, подрывает корни семейного воспитания. Воспитание в капиталистическом обществе насквозь классовое. Коммунисты хотят изменить характер воспитания. Вот что говорит об этом «Коммунистический манифест»:
«Или вы упрекаете нас в том, что мы хотим прекратить эксплуатацию детей их родителями? Мы сознаемся в этом преступлении.
Но вы утверждаете, что, заменяя домашнее воспитание общественным, мы хотим уничтожить самые дорогие для человека отношения.
А разве ваше воспитание не определяется обществом? Разве оно не определяется общественными отношениями, в которых вы воспитываете, не определяется прямым или косвенным вмешательством общества через школу и т. д.? Коммунисты не выдумывают влияния общества на воспитание; они лишь изменяют характер воспитания, вырывают его из-под влияния господствующего класса.
Буржуазные разглагольствования о семье и воспитании, о нежных отношениях между родителями и детьми внушают тем более отвращения, чем более разрушаются все семейные связи в среде пролетариата благодаря развитию крупной промышленности, чем более дети превращаются в простые предметы торговли и рабочие инструменты»[143].
«Манифест» намечает ряд мероприятий, которые пролетариат должен будет провести, когда он станет у власти. Среди них в п. 10-м указываются и мероприятия, касающиеся воспитания. Это будет «общественное и бесплатное воспитание всех детей. Устранение фабричного труда детей в современной его форме. Соединение воспитания с материальным производством и т. д.»[144]. Этот пункт связан у Маркса с рядом других пунктов, как переход орудий производства в руки государства, одинаковая трудовая повинность для всех, соединение земледельческого труда с фабричным, постепенное уничтожение различия между городом и деревней.
Глава вторая «Коммунистического манифеста» кончается словами: «На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех»[145].
Что это? Теория «свободного развития»? Неужели Маркс был ее сторонником? Мы не поймем этого места, если не осознаем, что Маркс под свободой понимает совсем другое, чем представители буржуазии. «Но не спорьте с нами, — говорится в «Манифесте», — оценивая при этом отмену буржуазной собственности с точки зрения ваших буржуазных представлений о свободе, образовании, праве и т. д. Ваши идеи сами являются продуктом буржуазных производственных отношений и буржуазных отношений собственности…»[146] И далее: «Идеи свободы совести и религии выражали в области знания лишь господство свободной конкуренции»[147].
Энгельс в «Анти-Дюринге» писал:
«Гегель первый правильно понял отношение между свободой и необходимостью. Для него свобода, это — понимание необходимости. «Необходимость слепа лишь постольку, поскольку она не понята». Свобода заключается не в воображаемой независимости от законов природы, а в познании этих законов и в возможности поэтому планомерно пользоваться ими для определенных целей. Это верно как о законах внешней природы, так и о тех, которые регулируют физическую и духовную жизнь самого человека, — о двух классах законов, которые мы можем отделять друг от друга разве только в идее, но не в действительности. Поэтому свобода воли означает не что иное, как способность принимать решения со знанием дела. Следовательно, чем свободнее суждение какого-нибудь человека по отношению к известной проблеме, с тем большей необходимостью будет определено содержание этого суждения; а, наоборот, вытекающая из незнания неуверенность, которая выбирает якобы произвольно между многими различными и противоположными решениями,
Этим именно доказывает свою несвободу, свою подчиненность объекту действительности, который она должна была бы как раз подчинить себе. Следовательно, свобода состоит в господстве над самим собой и над внешней природой, основанном на познании естественной необходимости; значит, она является необходимым продуктом исторического развития»[148].
Если мы под таким углом зрения подойдем к вышеприведенным словам — «на место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоположностями приходит ассоциация, в которой свободное развитие каждого является условием свободного развития всех», — мы поймем, что освобожденное до конца от пут капиталистического гнета общество, где не будет уже классов и классовой борьбы, будет связано с таким расцветом науки, познанием законов природы и развития человечества, что это обеспечит каждому наиболее полное, всестороннее развитие, и каждый член этой ассоциации, этого союза так тесно, органически связан будет со всей ассоциацией и ее прогрессом в целом, что вся его деятельность, вся его жизнь будет служить дальнейшему развитию этого будущего бесклассового общества.
В «Коммунистическом манифесте» все время сугубо подчеркивается мысль, что базой идеологии служит экономика. «Нужно ли особое глубокомыслие, чтобы понять, что вместе с условиями жизни людей; с их общественными отношениями, с их общественным бытием изменяются также и их представления, взгляды и понятия, — одним словом, их сознание?
Что же доказывает история идей, как не то, что духовное производство преобразуется вместе с материальным? Господствующими идеями любого времени были всегда лишь идеи господствующего класса.
Говорят об идеях, революционизирующих все общество; этим выражают лишь тот факт, что внутри старого общества образовались элементы нового, что рука об руку с разложением старых условий жизни идет и разложение старых идей»[149].
Маркс не только констатировал факты, по всегда указывал выход из положения. Еще в тезисах о Фейербахе (1845) Маркс писал: «Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его»[150].
А чтобы найти правильные пути изменения, он изучал развитие материальных условий, те элементы их, которые служили орудием преобразования всего общественного строя.
Интересно в этом отношении письмо Маркса к Анненкову, написанное им еще до «Коммунистического манифеста»— 28 декабря 1846 г. В этом письме Маркс писал:
«Для Прудона разделение труда — вещь совершенно простая. Но кастовый строй разве не был тоже определенным разделением труда? Разве цеховой строй не был другим разделением труда? А разделение труда мануфактурного строя, который начинается в Англии в середине XVII века и заканчивается в конце XVIII века, разве не отличается самым решительным образом от разделения труда в современной крупной промышленности?..
Разве вся внутренняя организация народов, все их международные отношения не являются выражением определенного разделения труда? Разве все это не должно измениться вместе с переменой в разделении труда?
Прудон так мало понял вопрос о разделении труда, что даже не упоминает об отделении города от деревни, которое в Германии, например, произошло начиная с IX по XII столетие. Для Прудона это отделение есть вечный, неизменный закон, потому что он не знает пи его происхождения, ни его развития»[151].
