каменные заплаты на месте пробоин, полученных в ходе штурма Берлина в апреле — мае 1945 года, ничуть не ослабили ощущения прикосновенности к столь далекой и в то же время совсем близкой истории.
Несмотря на свои впечатляющие размеры, двери легко поддались и впустили нас во внутренний отстойник. Внимательный, но туповатый на вид дежурный офицер быстро нашел мою фамилию в списке и услужливо пригласил в фойе. Электрическая кнопка послала невидимый сигнал замку, который, легко щелкнув, позволил войти мне, Алексею и Анатолию. И тут же дверь за нами закрылась, отрезая пути к отступлению.
Мы оказались в огромном, похожем на спортзал холле. Ни малейшего намека на мебель. Интерьер строг и подавляет размерами. Возможно, из-за впечатляющей площади помещения нам стало казаться, что время остановилось. Мы недоуменно поглядывали друг на друга, не зная, чем объяснить это удручающее, необъяснимое отсутствие пунктуальности с немецкой стороны. Анатолий между делом успел воспользоваться туалетом. Дежурный офицер дважды выскакивал из своей бронированной клетки и, извиняясь, просил еще немного подождать в связи со служебной необходимостью. Мы приготовились ждать.
Наконец одна из внутренних дверей открылась, и в холл вышли два офицера в полицейской форме. Они подчеркнуто вежливо поздоровались и предложили нам пройти с ними, всем троим. Мы с Анатолием мельком переглянулись. Подобная ситуация вкупе с непредвиденной задержкой явно не вписывалась в предусмотренный протоколом ход событий. Пока Алексей тщательно переводил наши фразы, мы еще раз переглянулись. Что-то не так! Необходимо было срочно принимать решение. Стоп! Анатолий отпрашивался в туалет! На этом можно сыграть. Моя фамилия и фамилия переводчика фигурировали в официальных бумагах, что автоматически исключало возможность ретироваться незаметно, но с Анатолием совсем другое дело.
Я оборачиваюсь к нашему водителю и тоном начальника отправляю его назад, а переводчика прошу перевести, что водитель вместе с нами зашел в холл по разрешению дежурного офицера, чтобы посетить помещение с кабинками. В этот момент самым главным для нас было вывести Анатолия из здания, а остальное, как говорится, дело техники. Что делать, наш водитель знал прекрасно.
Немцы недоверчиво переглядываются, младший отправляется к дежурному, через минуту возвращается и подтверждает, что водитель действительно посещал вышеупомянутую туалетную комнату.
Анатолий со свойственным ему артистизмом изображает на лице гримасу страдания, смысла которой не понял бы только полный идиот, и с тоской поглядывает в сторону заветной комнаты с мужским профилем на двери. Старший «полицейский», ухмыльнувшись, говорит ему, что надо было заранее думать о последствиях приема пищи накануне предстоящей работы. Анатолий, заученно повторяя «данке шён», скользит к двери и скрывается за ней. Нас просят показать документы и привезенные бумаги, чтобы сверить с теми, что находятся у них на руках. Мы с переводчиком послушно вручаем свои аусвайсы и наблюдаем, как оба стража законности и порядка сверяют наши документы с распечатками, прикрепленными к их рабочему планшету.
Документы подтверждают, что в списке действительно фигурируем я и мой переводчик. Кажется, кто-то сознательно тянет время. Я искоса посматриваю то на заветную дверь туалета, то на немцев. Наконец старший не выдерживает и отправляет младшего поторопить «этого объевшегося водителя», но в тот момент, когда младший делает несколько шагов в сторону туалета, дверь открывается, и на пороге появляется довольный «содеянным» Анатолий.
Он характерным движением поправляет поясной ремень и опять благодарно кланяется «полицейским». Старший повелительным жестом приказывает ему освободить ведомственное помещение, а затем пеняет дежурному, что всяким водителям тут не место. Дежурный, багровея от стыда, принимает упрек и, недовольно буркнув что-то Анатолию, с облегчением закрывает за ним электронный замок. От сердца немного отлегло. Мельком бросаю взгляд на часы — почти одиннадцать. Ехать напрямую до посольства минут двадцать, значит, Сергеич будет знать обо всем уже до полудня.
«Полицейские» вежливо, но настойчиво предлагают следовать за ними. Дверь одной из переговорных комнат открывается, и мы оказываемся в небольшом помещении со стандартным пластиковым столом и четырьмя стульями. Немцы предлагают нам занять места «согласно купленным билетам» и, вновь открыв наши документы, начинают задавать вопросы. У Алексея вытягивается лицо, щеки то бледнеют, то покрываются румянцем. Мне вспоминается стандартный вопросник крипо, криминальной полиции, которая с 1936 года составляла единое целое с гестапо.
Ну что же, гадать и думать, что там не состыковывается, смысла не имеет — постепенно они выведут нас на это сами. Если, конечно, то, что произошло, не столь серьезно. По крайней мере, ясно одно: протокольное мероприятие по обучению сотрудников специальной полиции превращается в незапланированное (с нашей стороны) действо.
Неторопливо осматриваю комнату. Замечаю впереди глазки двух камер. Значит, пара таких же расположена сзади, а невидимые уши микрофонов фиксируют каждое сказанное слово. Именно поэтому «полицейские» делают лишь короткие пометки в каких-то своих бумагах, закрытых от нас планшетами. Техника все запишет за них.
Вопросы к Алексею иссякли, теперь на очереди я. Один уже в сотый раз перелистывает мой паспорт, просматривая многочисленные штампы и сверяясь со своими бумагами. Затем оба придирчиво изучают первую страницу, печать консульского управления МИДа. Старший в такт каким-то своим мыслям покачивает головой, хмыкает и передает паспорт младшему, тот пулей вылетает из комнаты. Старшему интересна наша реакция, он молча переводит взгляд с меня на Алексея. Алексей, не вполне представляя, как называется то, что происходит, на профессиональном жаргоне, понимает, что влип в историю, да еще в самом начале своей карьеры. На лбу у него выступают бисеринки пота. Мне жаль парня, но пока что сделать ничего нельзя. Держись! Стараюсь спокойно анализировать ситуацию, выстраивая возможные варианты развития, хотя сказать, что ни капли не волнуюсь, не могу.
«Вот так, — думаю я, — господин или, если хотите, товарищ профессор. Переуверовали, понимаешь, в свои силы. На кой черт всю свою жизнь вы посвятили этой нескончаемой игре? Зачем учить и тех и этих, перемежая благодарности, награды, гонорары с вечным подозрением в ваш адрес, провокациями, политической и личной враждой, ложью?
На кой хрен вам все это надо? Да еще мальчишку подставили.» Мысли спонтанно меняют направление. Старший выжидающе молчит. Алексей хрустит суставами пальцев, периодически снимает очки и протирает их, не может найти место рукам. Сам я сижу неподвижно, сцепив пальцы в замок. «Гостеприимный хозяин» ощупывает нас цепким взглядом. Его пальцы выстукивают на столе известную только ему мелодию.
Наконец дверь открывается, и на пороге возникает младший «полицейский». Я вижу свой паспорт, ксерокопию с него и еще какие-то бумаги. Старший принимает все это, как рождественский подарок, и быстро пробегает глазами. Затем, удивленно посмотрев на своего подчиненного, переводит взгляд на меня. Ну и что он сейчас
