– Вы в своих интервью часто говорите, что ельцинский режим был антинародным. Путинский – вроде народный?
– Никто не спорит, что у нынешнего курса масса недостатков. Речь идет о том, что к ельцинскому режиму я был в непримиримой оппозиции, был родоначальником литературного антиельцинизма, потому что первое сатирическое изображение Ельцина (повесть «Апофегей») в отечественной литературе принадлежало мне. Что касается периода путинского, то, на мой взгляд, при всех сбоях это путь к восстановлению. Началась выработка государственной идеологии. Во всяком случае, над словом «патриотизм» в телеэфире смеяться перестали. Для меня это важно, потому что я считаю: патриотизм – иммунная система нации.
– Юрий Михайлович, раньше вы говорили о себе, что неверующий.
– А теперь вот стал верующим, точнее – сочувствующим. Период воцерковления у нашего поколения длительный, у меня он занял лет двадцать и еще не окончен. Мы воспитание получили советское, а значит, атеистическое. Поэтому сначала у меня был культурологический интерес к христианству, потом появилось понимание роли веры и православных ценностей в истории и современной жизни. Сейчас могу сказать: приблизился к вере. Впрочем, мистический религиозный трепет должен воспитываться с детства, тогда это естественно. А в этом удивительном феномене – «православно-советском» сознании – я еще постараюсь разобраться в моих будущих книгах.
– В вашей последней книге «Грибной царь» вы, насколько я знаю, «препарировали» нового русского. Что это за зверь?
– Накопление первичных капиталов, перераспределение, «прихватизация» – все это проходило драматично, в процесс были вовлечены люди совершенно разных нравственных уровней, интеллектуальных способностей, деловых качеств. Многие стали обладателями состояний совершенно случайно. Например, что такое директор банка при советской власти? Так, гонял государственные деньги, «безнал» туда-сюда. Вдруг банковское дело стало одним из самых значительных. А, допустим, академическая сфера, которая при советской власти была гипертрофирована, наоборот, отодвинулась на периферию. Основным достоянием академических руководителей стала не интеллектуальная собственность, а те помещения в центре Москвы. В каждом случае надо смотреть отдельно. Среди богатых есть откровенные мерзавцы, преступники. А есть неглупые люди, которые сумели воспользоваться случаем и минимально поступились нравственными принципами. Мой герой где-то между двумя этими крайностями. Как чаще всего в жизни и бывает.
– Массовая культура тоже объект ваших интересов?
– Массовая культура заслонила культуру высокопрофессиональную, и это плохо. Почему я должен слушать поющих «под фанеру» сомнительных певцов? Но вредит не само присутствие массовой культуры, скажем, на ТВ (оно неизбежно), а глобализация этого присутствия. То же самое происходит в литературе, когда ПИПы (персонифицированные издательские проекты) заслоняют серьезных писателей.
– Маринина, Донцова?
– Имя им легион. Названные вами авторы, кстати, лучшие из них. Одни ПИПы сами пишут. Другие даже и не сами. Была недавно книжная ярмарка: висят в основном портреты этих ПИПов. Живых классиков же, портрета Солженицына, допустим, Распутина или Искандера, я там не увидел. Это правильно? Это неправильно. Ведь все отлично понимают: есть литература, есть коммерческий проект. И будущим поколениям мы же не коммерческие проекты передадим. Они забываются, как только перестают приносить деньги. В отличие от настоящей литературы. То же самое и с музыкой. Приезжаю куда-нибудь за границу и всегда на радио в диапазоне FM нахожу классическую музыку. Попробуй-ка у нас сейчас найди на FM классику!
– А может, тем, кто продвигает серьезных авторов, действовать так же агрессивно, как тем, кто продвигает коммерческие проекты?
– Нужна не более агрессивная, а более профессиональная политика в продвижении. Серьезную литературу сделать коммерчески выгодной тоже возможно. Одна из проблем: серьезные писатели в эпоху социальных сломов ставят перед читателями болезненные вопросы. А в этом многие не заинтересованы: колоссальные социальные вивисекции и отъемы должны проходить под наркозом.
– Людей надо держать в одурманенном состоянии?
– Конечно! Люди, которые всерьез пытались говорить о ситуации в России, были убраны из активно пропагандируемой литературы и с телеэкранов. Давно вы видели серьезно размышляющего о жизни писателя на экране телевизора? Я лично – давно. О чем говорят писатели, которые появляются на экране? О ерунде. Какая у них кухня в новой квартире. Какую собаку они завели. И так далее. В общем, «Пока все дома»… Есть же и метафизические, вечные вопросы, о которых должны рассуждать люди мудрые, ученые. А про какую метафизику вам Филипп Киркоров расскажет?!
– Как вы считаете, американские издания на русском более или менее объективны или занимаются пропагандой?
– Вы когда-нибудь видели, чтобы кто-то платил деньги за объективность? Эти издания даже внешне напоминают рекламные проспекты. Я их не читаю. Но если брать шире, если говорить об экспансии американской культуры и образа жизни, могу сказать так: процесс глобализации неизбежен. Это не первая попытка глобализации. Эллинизм был такой попыткой для Древнего мира. Наполеоновская империя для Нового времени. Социализм – тоже своеобразная глобализация для двадцатого века. В новой глобализации каждая страна и каждый народ будут отвоевывать себе место в цивилизации не с помощью оружия (хотя и это не исключено), а с помощью жесткой культурной самоидентификации. Вмешательство в культурные коды других народов, попытка замещения чужих культурных кодов своими – это очень серьезно. Это направлено на ликвидацию альтернативных «цивилизационных типов», если пользоваться терминологией Данилевского. Власть у нас еще не понимает, что надо вкладывать колоссальные средства в духовную, культурную сферу. Потому что эта именно культурная самостоятельность, «самость», поможет нам сориентироваться и не быть поглощенными в процессе этой глобализации.
– А как и куда их надо, по-вашему, вкладывать?
– У нас постоянно идут в ТВ-эфире фильмы, снятые американцами в период холодной войны, где мы изображены идиотами и империей зла. Это вообще мыслимо, чтобы мы смотрели на себя глазами нашего тогдашнего врага?! Придет сегодня кому-то в Германии в голову мысль показывать фильмы, снятые в СССР в период Великой Отечественной, где немцы изображены злобными дебилами? Нет. А происходит у нас это не потому, что вредитель где-то там сидит, хотя агентов влияния тоже хватает. Все проще: не хватает собственной кинопродукции. Нужно привлекать в сферу кинематографа серьезных писателей, потому что те сценарии, которые пишутся сейчас, – чаще похожи на бред. Я знаю этих авторов, им лет десять-пятнадцать назад, посмотрев их повести и романы, сказали: вам лучше сменить профессию. И они сменили, ломанулись в кинематограф. Надо привлекать хороших авторов, и надо им платить. Вкладываться. И так во всех видах искусства.
– Юрий Михайлович, в чем мы должны черпать свой оптимизм?
– Прежде всего в вере в собственную историю и культуру. На мой взгляд, нижнюю точку падения мы уже прошли. Экономика постепенно очухивается, духовная жизнь, при всем моем критическом отношении, – тоже. Если посмотреть количество изданий серьезной литературы, то оно выросло на порядок. Мы вступили в процесс медленного самовосстановления страны. Если брать историческую аналогию, то сейчас мы как бы один из улусов Золотой Орды. Но, как известно, в Золотой Орде тоже происходят кризисы и упадки. Я как человек, верящий в мистические силы истории, убежден: помимо естественного восстановления страны, нам еще будет предоставлен серьезный, не поддающийся рациональным предсказаниям исторический шанс…
Беседовал Владислав КОРНЕЙЧУК«Политический журнал», № 35 (86) / 24 октября 2005 г.«Занимательность – Это вежливость писателя»
Беседа с популярным писателем Юрием Поляковым, чей новый роман «Грибной царь» потеснил в хит-парадах даже евангелие от телеведущих и кремлевскую диетологию, открывает новую рубрику «Штрих-код». Речь в ней пойдет не только о книгах и вовсе не о товарах. Скорее о знаках времени.
– Ваша последняя книга «Грибной царь» – с подзаголовком «мужской роман» – возглавляет рейтинги книжных продаж наряду с одноразовыми женскими романами и примитивными детективами. Чем это объясняется?
– Ну, к подзаголовку я не имею никакого отношения, это предпродажная подготовка издателей. Хотя доля истины в этом есть: психология мужчины, впадающего в любовь и убегающего от любви, меня очень интересует. Кстати, первоначально роман так и назывался «Убегающий от любви». А то, что роман хорошо продается и покупается и по своему коммерческому успеху соперничает с «доходной» литературой, свидетельствует о многом. Во-первых, о том, что издатели правильно построили рекламную кампанию. Во-вторых, о том, что читатель с большим интересом воспринимает серьезную литературу, и разговоры, что «пипл все схавает», – ерунда. Третье: значит, вновь стала востребована сюжетная остросоциальная проза, обращенная к вечным нравственным ценностям. Ведь в выморочный, постмодернистский период многие писатели просто утратили умение рассказывать истории, воспламенять читателя огнем эмоционального сочувствия героям книги. Я убежден, занимательность – это вежливость писателя, а умение увлечь – первый признак профессионализма. В «Грибном царе» есть несколько смысловых уровней, подтексты и аллюзии, которые будут поняты не всеми, но сюжет и переживания за судьбы героев не оставят вас в покое, пока вы не перевернете последнюю страницу.
