В начале своей бурной банковской карьеры Ходорковский создал офшорную финансовую систему. МЕНАТЕП открыл филиалы в офшорных зонах Швейцарии, Гибралтара, стран Карибского бассейна и в других местах, где можно было легко спрятать сотни миллионов долларов. Став совладельцем ЮКОСа, Ходорковский перевел свои деньги в эту офшорную финансовую систему. Это была обычная практика в нефтедобывающей промышленности: нефть служила одним из самых надежных средств перемещения богатств из России. Всякий раз, когда нефть ЮКОСа отправляли из России за границу, ее продавали через офшорные торговые компании, которые контролировал Ходорковский. Доходы от продажи нефти накапливались за пределами России, где им не грозили налоги и риски, существовавшие внутри страны. Офшорная система представляла собой список постоянно меняющихся экзотических названий и стран. Одним из ее ключевых компонентов в течение некоторого времени являлась группа компаний “Джэрби Лейк лимитед”, штаб-квартира которой находилась на острове Мэн, в известной офшорной зоне Великобритании. В состав “Джэрби Лейк лимитед” входили компании, торговавшие нефтью, которую экспортировал ЮКОС. Согласно документам, описывающим структуру системы, и тому, что рассказал мне бывший сотрудник МЕНАТЕПа, они переправляли прибыль в другие компании, контролируемые Ходорковским и его партнерами. У банка МЕНАТЕП имелась собственная сеть офшорных связей, таких, как “МЕНАТЕП лимитед” в Гибралтаре и “МЕНАТЕП Файнэнс СА” в Швейцарии. Кроме того, в 1994 году Ходорковский приобрел 20 процентов акций международной компании по доверительному управлению инвестициями “Валмет Груп” со штаб-квартирой в Женеве, имеющей филиалы в Гибралтаре, на Кипре, на острове Мэн и в других финансовых центрах, которые обслуживали клиентов, желавших уйти от налогов и боявшихся разоблачения{572}.
Офшорная сеть Ходорковского была типичным явлением для крупного российского капитала. Все остальные олигархи и тысячи других российских предпринимателей делали то же самое, хотя многие не в столь крупных масштабах. Согласно самым грубым подсчетам, из России ежемесячно переправляли за границу до 2 миллиардов долларов с помощью телеграфных переводов, фальшивых импортно-экспортных документов, экспорта нефти и другими способами. Это явление, известное как “бегство капитала”, стало одной из самых изнурительных болезней России в 1990-е годы. В течение десятилетия из России было вывезено ОТ 100 до 150 миллиардов долларов, что лишало ее денег — необходимых для инвестиций внутри страны, для реконструкции заводов и создания новых предприятий. Вместо этого российский капитал проложил дорогу к счетам в зарубежных банках, к иностранной недвижимости, к роскошным курортам и офшорным зонам, позволяющим укрывать деньги от налогов. Бегство капитала происходило по многим причинам: деньги вывозили за границу, чтобы скрыть их от налогов, акционеров, инвесторов и кредиторов; чтобы скрыть грабеж природных ресурсов или разграбление активов промышленных предприятий; или просто чтобы укрыть их от политических и экономических потрясений.
Как ни прискорбно, бегство капитала было болезнью, бороться с которой не хотел никто из представителей российской элиты. Один из банкиров средней руки однажды сказал мне, что вывозить капитал из страны было легко, потому что никто не хотел этому препятствовать. Хотя в России имелись установленные Центробанком правила, запрещавшие вывоз капитала, их повсеместно игнорировали и почти никогда не соблюдали. Утечка капитала была выгодна слишком многим: политическим деятелям, магнатам и даже директорам небольших предприятий, прятавшим свои доходы за границей.
Реформаторы и либералы признавали, что бегство капитала представляет собой проблему, но смотрели на него с точки зрения классического свободного рынка: бегство денег можно остановить только тогда, когда в России будут созданы условия для привлечения капитала в страну — стабильность, господство права и защита прав собственности. В теории они были правы, но на практике таких условий в бурные, хаотичные 1990-е годы просто не могло быть. Ожидая появления нужных условий, оставалось лишь следить за подрывавшим экономику процессом.
В действительности бегство капитала прекратилось бы лишь при полном изменении системы функционирования государства и создании стабильного государства, в котором господствует право. Эта задача была слишком сложна для Ельцина и его поколения политиков в первое десятилетие постсоветской России. Время от времени российское правительство предпринимало вялые попытки пресечь утечку капитала методами, характерными для полицейского государства. Таможенные чиновники требовали, чтобы вылетающие авиапассажиры открыли свои бумажники и показали, сколько наличных денег они вывозят из России. Я много раз наблюдал подобные сцены в аэропорту “Шереметьево”, нетерпеливо ожидая своей очереди. Это было жалкое и глупое занятие, потому что каждый знал: телеграфом можно переправить хоть миллиард долларов и никто об этом не узнает. Бегство капитала осуществлялось вовсе не через “выход на посадку”.
Ошеломляющие свидетельства бегства капитала стали известны после падения курса рубля, когда выяснилось, что Центральный банк России перевел за границу миллиарды долларов через крошечную офшорную компанию “Файнэншл менеджмент компани” (ФИМАКО)? зарегисгрированную на острове Джерси, излюбленном убежище от налогов в Великобритании. Подробности об этой малоизвестной компании не стали достоянием гласности, но очевидно, что даже правительство пользовалось преимуществами, которые предоставляли офшорные зоны. Если Центробанк, символ стабильности, хранитель сокровищ России, мог перевести свои валютные запасы в крошечную офшорную компанию, то трудно представить себе, на что могли осмелиться другие.
Нет ничего необычного в том, что страны хранят свои валютные запасы за границей в надежных ценных бумагах или облигациях других стран. Но очень необычно, что страна передала свои резервы такой маленькой и малоизвестной управляющей компании. Центробанк заявил, что пытался оградить резервы от угрозы наложения ареста. Однако, как заметил Эрик Краус, “если вы хотите спрятать активы Центрального банка, то не станете создавать фиктивную компанию в Джерси, которую хороший юрист разоблачит за день, даже если он специализируется на бракоразводных процессах”. Более того, многие сделки остаются необъяснимыми и вызывают подозрения. Например, Центробанк, как стало мне ясно после моего собственного исследования, а также благодаря письму компании “Прайсуотерхаус Купере” от 4 августа 1999 года, адресованному Геращенко, использовал офшорную компанию-пустышку, чтобы тайно вложить деньги в высокодоходные российские государственные облигации, известные как ГКО.
Чтобы освободить ЮКОС от цепкой хватки кредиторов и миноритарных акционеров, Ходорковский разработал сложный план перевода нефтяной компании в офшорную зону. Запутанная система передачи акций рассеяла бы акции ЮКОСа и дочерних компаний по всему свету и не позволила бы другим установить, где он их спрятал. План был еще более дерзким, чем перевод доходов от продажи нефти за границу. Ходорковский переводил в офшорную зону целую компанию. План состоял в том, чтобы оставить миноритарным акционерам и западным кредиторам одну только вывеску, скрыв акции компании на маленьких отдаленных островах в Атлантическом и Тихом океанах.
Для начала Ходорковский решил выпустить миллионы новых акций дочерних компаний. Они предназначались для того, чтобы уменьшить стоимость акций, имевшихся у Дарта. Акций дочерних компаний, принадлежавших Дарту, было сравнительно немного — 12,85 процента акций “Юганскнефтегаза”, 12,3 процента акций “Самаранефтегаза” и 13 процентов акций “Томскнефти”, что не позволяло ему оказывать существенного влияния на управление компаниями. Тем не менее Ходорковский применил против Дарта тактику, не оставлявшую никаких сомнений в победе. Например, в то время в обращении находилось 40 миллионов акций “Юганскнефтегаза”. Ходорковский принял решение выпустить 77,8 миллиона новых акций. Это означало, что доля акций компании, принадлежащих Дарту, сократится с 12,85 процента до менее чем 5 процентов. С другими дочерними компаниями должно было произойти то же самое. Ходорковский планировал добавить к уже имевшимся 37,6 миллиона акций “Самаранефтегаза” еще 67,4 миллиона акций. К 45 миллионам акций “Томскнефти” — еще 135 миллионов акций. Короче говоря, принадлежавшие Дарту пакеты акций нефтяных компаний резко обесценивались. Эта тактика мало отличалась от трансфертного ценообразования, вызвавшего возмущение Дарта в 1998 году. На карту были поставлены сотни миллионов долларов.
Дарт был рассержен смехотворно низкой ценой, предложенной Ходорковским за его акции. Согласно сводной таблице агентства “АБ Имидж”, представлявшего “Дарт Менеджмент”, Ходорковский предложил пятьдесят четыре цента за акцию, оценив, таким образом, “Юганскнефтегаз” в 22 миллиона долларов. Однако годовая добыча компании составляла 25 миллионов тонн нефти, которые по мировым экспортным ценам того времени стоили более 2 миллиардов долларов. Ходорковский предложил тридцать два цента за акцию “Самаранефтегаза”, оценивая, таким образом, эту дочернюю компанию в н миллионов долларов, хотя нефть, которую она добывала за год, стоила на мировых рынках 840 миллионов долларов. Предложив одиннадцать центов за акцию “Томскнефти”, он оценил ее в з,і миллиона долларов при стоимости годового объема добычи 640 миллионов долларов.
