По сути, это забытый в полном метре жанр производственной драмы, бытовавший в советском кинематографе как соцзаказ. «Дурак» сделан по примеру нашумевших картин «Остановился поезд» В. Абдрашитова, «Премия» С. Микаэляна, «Мы, нижеподписавшиеся» Т. Лиозновой и многих других. Конечно, и в этом случае можно говорить о социальном заказе со стороны государства (раз уж Минкульт профинансировал) на кино о простом русском рабочем человеке, который в современных реалиях в одиночку на местах решает государственные задачи. И для этого заказа действительно назрела необходимость, подобные истории обществу нужны, людям следует показывать «как должно быть», а не только «как есть». И здесь возникает проблема художественного посыла. Точнее – правильность её постановки.
Если в соцреалистическом контексте непременно победил бы герой или победила бы его идея, которую он ценой большой жертвы или даже своей жизни воплотил бы, вопреки всему, то в современном российском кинематографе такое не пройдёт – ни в коем случае. Фильм «Дурак» наглядно доказывает всем нам, что быть героем вредно для здоровья и опасно для жизни. Не надо быть честным, бескорыстным, неравнодушным, искренним, принципиальным, благородным – герои не нужны нашей стране. Они обречены на непонимание и неприятие всеми остальными, включая родителей и жён – даже ближнего круга у них нет. Они всегда будут виноваты в несоглашательстве с общими правилами поведения, в том, что не хотят быть как все, неприятно выделяются: « И откуда ты такой взялся? Другой бы поглядел, рукой махнул да и спать лёг. Тебе чё, больше всех надо? (спрашивает Никитина его непосредственный начальник, главный по ЖСК в исполнении Бориса Невзорова). Никитин, как и 820 жителей общаги, – тоже лишний человек, но в отличие от них – в классическом, литературном значении этого понятия. Как Чацкий. Как неистовый Губанов в исполнении Евгения Урбанского в фильме «Коммунист» Юлия Райзмана. Соцреалистический герой продолжал классическую традицию, и зритель, рыдая над его судьбой, отчётливо понимал, что должен жить так же честно, как этот большой человек на экране. Герой постмодернистский не вдохновляет зрителя не то что на подвиг, но отбивает всякую охоту делать добро и жить вообще. В этом ключевое отличие фильма «Дурак» и ему подобных от высокого кинематографа…
Находясь внутри «террариума единомышленников», герой-сантехник видит жизнь, лишённую морали, идеалов, служения благородным целям и народу... Например, на хирургический стол к главному врачу города лучше не ложиться – « почку вырежет да припрячет »; главный полицейский жалуется: « Поймаешь жулика, а он сразу на лапу даёт. Я человек русский, я не взять не могу »… Помимо разрушения старых, но магистральных для человека основ духовного осмысления жизни и своего предназначения, новое кино нацелено и на разрушение русского эпоса. Иван-дурак и былинный богатырь – хрестоматийный «маленький человек», герой-одиночка, идущий на бой со злом и побеждающий. Но по логике авторов «Дурака», известные беды нашей страны – «дураки» и «воруют» – пересекаются в постмодернистской плоскости на новый лад: дураки – те, кто не воруют…
И только госмашина заработала, мэрша понимает, что нет у неё 260 млн. на жилфонд для расселения людей из аварийного дома. « На всех хорошей жизни всё равно не хватит. Подели её на всех – и все будем одинаково нищими , – охлаждает деятельный пыл мэрши Богачёв. – Ты подумай хорошенько, ты с ними или с нами? »... Всем службам даётся отбой. А тех коллег, кто окажется виноватыми, когда дом всё-таки упадёт, физически устраняют… Никитин заступается за жильцов: « Там же живые люди… », а полисмен отвечает: « Это не люди, это шваль. – И дети? – Это те, кто травку курит да по чердакам трахается? Ты мне скажи, что из них вырастет! Там у каждого второго – или судимость, или привод. Поменьше бы таких общежитий, нам бы, нормальным людям, жить было бы проще »…
В конце концов, обречённые, ради которых Никитин боролся, его же и убивают. Если не система, защищаясь, его удавила, то сами «мученики» – жизни у него всё равно не будет. Вспоминается Данко из сказки старухи Изергиль, на чьё сердце наступил тот, кого в числе многих других герой вывел из тьмы к солнцу. Никитин вывел людей из общежития, но не вывел их к солнцу – они вернулись в падающий дом и где-то за кадром погибли под его обломками. Это лишние люди, у которых изначально нет будущего, которым не нужно солнце, поскольку они не знают, что это такое. Не вмешивайтесь в их жизнь, не надо их спасать, им и так нормально. Говорил же Никитин-старший (А. Коршунов) Никитину-младшему: « Уезжай, сынок. Никогда тут по-другому не будет, никогда »...
Перед нами – картина полной деградации: дом-страна стоит на оползающем фундаменте, граждане – шваль, власть – воры, всех героев они поубивали, дураков больше нет. Зритель должен выбрать, что лучше: ужасное или отвратительное – быть «швалью» или уважаемым коррупционером? И присоединиться к избранному. Третьего не дано...
Теги: искусство , кинематограф
Выдающийся русский поэт-фронтовик Алексей Сурков, хорошо знавший татарских писателей, сказал, что "татарская поэзия - поэзия солдатская". Дело не только в том, что в боях за Родину на фронтах Великой Отечественной войны 1941–1945 годов сражались почти все писатели Татарстана того времени – 105 человек, большинство которых составляли поэты. Скорее всего, татарская поэзия военных и послевоенных времён мощно воспевала солдатский дух советского народа, вставшего на защиту своей свободы.
Самый старший из писателей-воинов был 1896 года рождения, а самый молодой – 1927-го. Они воевали на всех фронтах войны. Несколько татарских писателей оставили подписи на стенах Рейхстага. 31 писатель погиб, их могилы рассыпаны почти по всей Европе. В фойе Союза писателей Татарстана установлена мраморная плита, где высечены их бессмертные имена. Среди
них широко известен и автор «Моабитских тетрадей» Муса Джалиль – Герой Советского Союза, лауреат Ленинской премии, 25 августа 1944 года гильотинированный в берлинской тюрьме Плетцензее «за подрыв военной мощи немецкого рейха». С ним вместе были обезглавлены ещё несколько татарских писателей.
Поддерживая замечательную идею о создании газетной антологии «Живое слово поэта-воина», посвящённой 70-летию Великой Победы, мне хочется представить читателям «ЛГ» менее известных татарских поэтов, которые в годы Великой Отечественной войны «к штыку приравняли перо».
Ренат ХАРИС, народный поэт Татарстана, лауреат Государственной премии Российской Федерации (2005)
Фатих Карим
(1909–1945)
Один из самых почитаемых татарских поэтов, чья жизнь и творчество превратились в поэмы, театральные постановки, кинофильмы, живописные полотна. В 1937 году как «враг народа» он был репрессирован, в декабре 1941 года судом освобождён, реабилитирован. В том же месяце ушёл на фронт. Служил сапёром, практически до самой гибели был на передовой. Трижды ранен. В годы войны написал около 150 стихотворений, восемь поэм, две повести, пьесу. Многие из них публиковались в военных газетах. Командир взвода лейтенант Фатих Карим погиб на подступах к Кёнигсбергу, похоронен в городе Багратионовске Калининградской области. Каждый год в день рождения поэта 9 января и в День Победы у обелиска на могиле Фатиха Карима проводятся торжественные мероприятия. В Музее воинской славы в Казани хранятся шинель, кирзовые сапоги, полевая сумка, записные книжки со стихами поэта и портрет А.С. Пушкина, с которым он не расставался никогда.
За боевые заслуги награждён орденами Отечественной войны I степени, Красной Звезды, медалями.
ДРУЗЬЯМ
Из тех краёв, где батареи бьют, я отослать вам эту песню рад.
В окопе утром я её писал, страничку положивши на приклад.
За мной остались сёла, города, леса и реки русской стороны[?]
Так вот каков ты, зимний мой окоп, на дымном поле, в грохоте войны!
Война, война! Лишь гнев в душе моей, лишь ненависть в сознании моём.
Кладя, как шпалы, трупы палачей, к победе мы стремительно пойдём.
За этою работою, друзья, мне некогда о смерти размышлять.
Он близится, тот день, когда всех нас страна с победой будет поздравлять.
Ну а пока из глубины войны я отослать вам эту песню рад.
В окопе утром я её писал, страничку положивши на приклад.
1942
Перевод Я. Смелякова
ОКОП
