Газета День Литературы - Газета День Литературы # 101 (2005 1)

Нарисовать разноцветным бензином

Идилличный пейзаж Эдема,

Улыбаясь по-детски от осознанья

Своей божественной правоты.

Теперь песчаные бури танцуют над танками,

Словно метели Сталинграда.

Молитвы шахидов возносятся в небо

Пылающей нефтью на крыльях тротила.

В водопроводе лишь пыль столетий.

Пыль, которую прежде пили мертвые боги.

Эта пыль засыпает городские руины.

Эту пыль заливают капли крови и пота.

Эту пыль умирая вдыхают солдаты,

Поглощая частицы костей Гильгамеша.

Имена тех солдат канут в омуты Тибра.

Они не стремились жить бесконечно.

И все-таки стали бессмертными.

Словно пустыня…

Так. Коммуна в развалинах. Мир обнищал.

А.Рембо

Они победили. Мечи

перекованы на зажигалки.

Город остался городом.

Фонари — фонарями.

В чашах хрустальных весело

плещется самогонка

Рядом закуска. Ломтиками

нарезанное салями.

Пир. Горой стеклотары.

Триумфальные арки.

Обвалились ворота

с проржавевших петель.

У поражения вкус

опьяняюще-горький.

Они победили. Но этого

никто не заметил.

И стерегут часовые

покой опустевших башен,

Слушая пение тех,

кто мог стать королями.

Пир завершается. Жизнь

продолжается дальше.

Город остался городом.

Фонари — фонарями.

В стигийских болотах разлилась Лета

У нас наступило

Лето

Мы медленно варимся в камерах-печках

В лучах инфракрасного

Света

Раскалились на солнце окна и двери

Ветер, растаяв,

Затих

И я молчу, в злобе бессильной

Наблюдая невнятные

Сны

Там, за заборами, позеленели

Бронзовые

Леса

Там как минуты несутся недели

Здесь сутки словно

Года

Там люди смывают в проточной воде

Память о долгой

Зиме

И там давно, в ночной тишине

Перестали рыдать

Обо мне

Я, наверное, прожил жизнь до середины

Раз попал в этот сумрачный

Лес

Но я не умер, я просто из будней

На какое-то время

Исчез

Лишь превратился в прозрачную тень

Своих воспоминаний

О прошлом

И когда я вернусь, выйдя из этих стен,

Знаю, всё будет новым,

Чужим

Будут новые лица и новые песни

Станет новой вода в Латгальских

Озёрах

И я буду знать, что законы и право

Всего-навсего тлен

И прах

Я снова увижу старых друзей

Но взгляд уже будет

Другой

Но это потом, а пока, раздражённый,

Бредет в коридоре

Дежурный

И за днём идёт день, одинаково-серый,

Замедленно-мерными

Каплями

От жары тихо скулят Церберы,

Позвякивая

Цепями

Снова ужином кислая будет капуста

Гарниром к рыбным

Котлетам

В стигийских болотах привольно разлита

Река под названием

Лета…

г. Рига

Молодёжь — это когда человечек из ребенка вдруг становится почти что взросляком. Таким недовзросляком. Это первая сигарета, первая рюмка водки, первый поцелуй, первый секс. Это когда он плюет на смазанные краски детства, на родителей и старших, на добрых бабушек и ласковых мам, на манную кашу и непрочитанные сказки. Детства и не было у него: родные и окружающая действительность тщательно оберегали его от волшебных сюжетов, от небылиц и праздных шатаний. Или: детство еще оберегало его невинностью и яркостью восприятия; да, он был наивным мальчиком, пожалуй. В детской жизни было еще много ненужного пафоса и максимализма, но это всё в прошлом. Двери большой жизни распахнулись, и сладкий смрад взрослых, "настоящих" дел приятно защекотал ноздри.

"Ты молодой!" Обалдевший, с выпученными от счастья глазами, ты зажигаешь не по-детски. И кто-то в ночном клубе, в модном журнале, кто-то посложнее на задворках взрослых империй, — каждый с радостью прыгнул и успел в уходящий поезд. Получилось, ведь получилось, блин! И ты сможешь "работать", "зажигать", "отдыхать", якобы путешествовать на этих летающих консервных банках, висящих в воздухе, а потом опускающихся в какой-то дыре, вроде Антальи, Хургады или Парижа. Ты активный: после детской спячки в тебе накопилось много энергии, и ты рвешься в разные стороны, присматриваясь за повадками взросляков. А последние с довольной и пухлой улыбкой поглядывают за тобой и ласково подталкивают вперед.

Что же может спасти его, молодого, у которого впереди уже совсем не за горами нормальная взрослая жизнь с вроде женой и вроде детьми, вроде работой и вроде успехом? Наверное, только старость, да и то не каждого. Человечек появляется из лона матери сморщенным старичком с огромным лбом и мудрыми грустными глазами, видящими мир еще перевернутым: таким уж сняли этот плод с arbor mundi, что растет корнями в небо. И под конец постаревший взросляк, если ему повезет, конечно, постепенно превращается в круглоголового младенца с болью и радостью в глазах, пока напоследок не закричит в родовых муках, извиваясь в узком смертном проходе. Так что, не вешай нос, молодой, не всё у тебя еще потеряно.

С молодёжным приветом,

Григорий БОНДАРЕНКО

В истории есть романтические периоды и периоды жестокого циничного реализма.

При этом быть романтиками в период кризиса, в период наступающего реализма оказывается просто опасно.

Так, во времена Сократа изящная прославленная Афинская демократия еще переживала романтическую эпоху, в то время как мир вокруг уже оскаливался ничего хорошего не предвещающей то спартанской, то персидской, то македонской улыбкой. "Государство" как раз и предлагало новую более жесткую и авторитарную модель, направленную на выживание в условиях конфликтной реальности.

В "Государстве" нашла отражение не просто мечта, "город Солнца", но четкий комплекс мобилизационных мер, которые по мнению Сократа (Платона) необходимы были для выживания Афин. Авторитаризм "Государства" включал в себя в том числе и ограничение гражданских свобод, цензуру, построение жестко-иерархизированной структуры общества.

Для афинского большинства эта модель казалась слишком жестокой и неприемлемой по сравнению с демократическим романтизмом и свободой, унаследованной от предков. Заговор Сократа провалился, его партия оказалась разгромлена, сам он вынужден был принять яд. Однако, с гибелью Сократа, с поражением его партии, Афины были обречены и через короткое время перестали существовать как независимое государство.

Точно таким же историческим переходным периодом от романтизма к реализму было начало 30-х годов ХХ века. Немцы выбирают Гитлера, лидера, предложившего собственную модель мобилизационного общества. В Советском Союзе окончательно побеждает команда Сталина. И даже в Соединенных Штатах Рузвельт вводит "пятилетки" и использует далеко не демократические методы.

Новая мобилизационная модель реализовывалась не только в экономике и политике, но и в рамках создания нового человека. Сталин ковал советский народ, который был призван забыть, избавиться от нищеты, комплекса неполноценности, памяти о поражениях начала века, о деревенско-лубочном прошлом. Того же добивался и Гитлер в Германии. Не случайно арийцы, воевавшие чуть ли не со всем миром, до последнего оставались верны своему Фюреру.