Я ушел с чувством, что в Кремле обрушились с нападками на Лужкова, потому что у них не было преемника для Ельцина и они не знали, что делать. Жарким и ветреным августовским днем я шел после встречи по выложенной булыжником Красной площади. Осенний политический сезон был еще далеко, интриги и взаимные обвинения казались бессмысленными. Я должен был догадаться, что намеки Кремля не были случайными. Березовский никогда не отдыхал. Всего несколько месяцев назад, защищаясь от нападок Примакова, он скрывался от прокуроров и людей в масках, врывавшихся в офисы его компаний. Теперь этот сгусток энергии вернулся и готовился к нанесению удара.
Доренко, с презрением относившийся к союзу Лужкова и Примакова, решил сделать Лужкова “звездой” своей осенней телевизионной программы. Он часто бывал не согласен ни с Примаковым, ни с Лужковым, поэтому атака на Лужкова вполне соответствовала его личным убеждениям. Эта идея приводила его в восторг. Березовский и Доренко говорили по телефону о том, как осуществить эту атаку.
Березовский: “Сережа, это — Борис. Привет, дорогой. Как дела?”
Доренко: “Контора пишет”.
Березовский: “Подумай, какая разводка. Подумай!” Березовский употребил русское сленговое слово “разводка”, которое означает интригу, имеющую целью разжигание конфликта между партнерами. Затем Доренко и Березовский провели “мозговой штурм”, решая, как опорочить репутацию Лужкова и подорвать его политический авторитет. Их беседы были записаны на пленку и позже опубликованы в газете{584}.
В свои программы Доренко всегда включал некоторую долю правды, чтобы комментарий звучал более правдоподобно, но затем старался исказить факты, чтобы доказать свою правоту. Шоу Доренко часто доходило до абсурда. Чтобы подчеркнуть плохое состояние здоровья Примакова после сделанной ему операции на бедре, Доренко показал во всех кровавых подробностях, как хирурги режут ноги и бедра. “Вот это была работа!” — рассмеялся Доренко, вспоминая об этом. Еще одной сильной стороной Доренко был творческий подход к своему шоу, в котором все подавалось без извинений, без колебаний и с приукрашиванием фактов, как положено в бульварной прессе. Доренко был бы в своей стихии, рассказывая о наблюдениях за НЛО.
В течение осени Доренко играл с могущественным мэром Москвы, не вызывал его на настоящий поединок, а лишь дразнил в своих программах, выставляя в негативном свете. Доренко ждал реакции Лужкова, чтобы затем использовать эту реакцию для дальнейшей дискредитации. “Эти программы готовил, конечно, не я один, — остроумно заметил Доренко. — Мне помогали Лужков и Примаков; программы мы готовили втроем. Мы работали как одна команда”.
Для Лужкова атака, предпринятая Доренко по телевидению, совпала с ужасной ситуацией в Москве. Серия взрывов привела в ужас население города. В сентябре взрывы разрушили два жилых дома, в которых погибли более трехсот человек. Лужков каждый раз приезжал на место происшествия. Он старался поддержать спокойствие и контролировал проведение спасательных работ, но в городе росли гнев и возмущение.
Именно в этот момент стремительно выросло влияние нового премьер-министра Путина. Путин держался очень спокойно; один из избирателей однажды сказал мне, что Путин похож на гепарда, готовящегося к прыжку. Путин возложил ответственность за взрывы на чеченцев, и в атмосфере страха его популярность резко увеличилась, а сам он занялся подготовкой к новому крупномасштабному наступлению в Чечне. Одновременно с этим политический рейтинг Лужкова упал, в его городе раздавались взрывы, жители обезумели от страха, а по телевидению его репутации каждое воскресенье наносился непоправимый урон.
Назревавшая война в Чечне интересовала Доренко меньше, чем подрыв позиций Лужкова. 17 октября Доренко посвятил большую часть своей программы тому, чтобы уличить Лужкова в лицемерии. Доренко рассказал о восстановлении больницы в городе Буденновске на юге России. Больница была разрушена в результате действий террористов во время первой чеченской войны. По словам Доренко, Лужков приписал заслугу в восстановлении больницы себе и ни разу не поблагодарил спонсора, давшего на это деньги. Доренко несколько раз повторил, что Лужков приписал всю заслугу себе. “Дорогие мои! — сказал Доренко, обращаясь к московской мэрии. — Что вы делаете? Почему бы вам просто не поблагодарить спонсора”. Спонсором был Беджет Паколли, швейцарский бизнесмен, ранее оказавшийся в центре скандала из-за ремонта Кремля. Паколли, фирма которого восстановила залы Кремля, ханжески жаловался на то, что по просьбе Лужкова потратил 870 000 долларов на реконструкцию больницы, но не получил даже письма с благодарностью.
В следующем сюжете программы Доренко намекнул на таинственное перемещение денег из Москвы в иностранные банки. Доренко упомянул о недавно опубликованных в “Нью-Йорк тайме” статьях, в которых говорилось, что американский банк “Бэнк оф Нью-Йорк” переправлял российские деньги за границу{585}. На экране появился документ: банковский перевод на счет в “Бэнк оф Нью-Йорк”. Сорок миллионов долларов! Второй! Третий! Никто из тех, кто видел эту программу, включая меня, не мог понять, о чем идет речь, но для Доренко важна была форма, а не суть. Он закончил убийственной фразой, бросавшей тень на Лужкова. “Полагаю, что Лужков не поделится подробностями с общественностью, — сказал он, — но возможно, ему придется поделиться особенностями своей экономической деятельности со следственными группами, расследующими отмывание российских денег в “Бэнк оф Нью-Йорк”.
В конце шоу Доренко сбросил на голову Лужкова еще одну видеобомбу. Он показал ряд быстро сменяющихся кадров. Сначала Лужков в кабинете мэра критикует кремлевский “режим” и больного Ельцина; затем Лужков на эмоциональном митинге в ходе президентской кампании 1996 года поддерживает Ельцина. “Я говорю: Россия, Ельцин, свобода! — выкрикивает Лужков на митинге. — Россия, Ельцин, победа!” Толпа ревет: “Россия! Ельцин! Наше будущее!”
Доренко ничего не сказал — в этом не было необходимости. Он разгромил Лужкова. В том, что говорил Лужков, на самом деле не было никакого противоречия. В 1996 году он поддержал Ельцина, а два года спустя Ельцин был больным человеком. Но Доренко подал эти два эпизода один за другим таким образом, чтобы нанести ущерб репутации Лужкова, заставить выглядеть глупо. “Я считаю, что это — лицемерие, — сказал Доренко, с удовольствием вспоминая о своей работе. — Ли-це-ме-рие!”
Шоу Доренко ошеломило Лужкова. Он более пяти лет занимал пост мэра Москвы и был хозяином в своем городе. Лужков выступил с гневными обвинениями в адрес Доренко и подал на него в суд за клевету — тактика, к которой он всегда прибегал в московской политике. Но против Доренко она была не очень эффективной. “Это — безумие, — сказал Лужков. — Своего рода психическая атака, в том смысле, что обычно подобные вещи совершают психически неуравновешенные люди”{586}. “Россия в шоке. Ложь и клевета, потоки грязи обрушились на политиков и государственных деятелей”{587}.
Лужков настолько завяз в телевизионной камере пыток, устроенной для него Доренко, что не смог вырваться и реабилитировать себя. Он так и не выдвинул единственный лозунг, который, по мнению Евтушенкова, мог бы стать основой его притязаний на пост президента, — что он может восстановить Россию. Его жена, Елена Батурина, сказала мне тогда: “Политика, с моей точки зрения, очень трудный выбор для Юрия Михайловича. В политике не всегда прибегают к достойным приемам. Он растерян. У него много принципов, а его противники очень часто вообще их не имеют”{588}. Во время моей беседы с Евтушенковым он тоже вспоминал, что Лужков не был готов к тому, с чем ему пришлось столкнуться. “В течение многих лет, — рассказывал он, — Юрий Михайлович жил в такой обстановке, в такой атмосфере, в которой он являлся всеобщим любимцем. Его никто не смел критиковать... Он не был морально готов к тому, что произошло. Он просто не был готов”.
Непрекращавшийся барабанный бой негативных телевизионных передач сказался на Лужкове. Работая на ОРТ, Доренко имел огромную зрительскую аудиторию, поскольку этот канал принимался на всей территории России. В октябре занимавшийся проведением опросов по заказу Кремля Фонд общественного мнения сообщил, что положение Лужкова пошатнулось. Не было ничего необычного в том, что лидеры президентской гонки в условиях острой конкуренции имели по результатам еженедельных опросов всего 20 процентов голосов или немного больше. В январе 15 процентов опрошенных сказали, что на президентских выборах проголосуют за Лужкова. В октябре их число упало до 5 процентов. Число тех, КТО не доверял Лужкову, увеличилось С 35 процентов в конце 1998 года до 51 процента годом позже.
