- Адвокат говорит, что дело выигрышное. Вот только бы судья человеком оказался.
- Я буду молиться.
- А ты умеешь?
- Научилась с вами, - она улыбнулась, снова став прежней.
- Вы о чем? - проснулся отец. - Уже уходишь? "Совраску" в следующий раз не забудь. Слышишь?
- Надоел всем со своей "Совраской", - вздохнула мама. - Ну иди, сын, с Богом.
* * *
Ночью мне снилась зона. Та самая, которую я посетил шесть лет назад, отыскивая в тайне от всех место своего рождения. Она тогда уже не была действующей, здесь находились какие-то склады, поэтому и сторожевые вышки, и колючка присутствовали. Сохранилось и низкое грязно-серое северное небо, по которому ветер точно так же гнал рваные обрывки туч.
- Больничка стояла вот здесь, - сопровождавший меня майор внутренней службы показал на заросший бурьяном пустырь. - Но она сгорела еще в восьмидесятых.
Теперь, во сне, майор превратился почему-то в женщину-врача, осужденную по "ленинградскому делу". "В блокаду, - утешала она молодую черноволосую женщину с младенцем на руках, - дети умирали последними. Мы, взрослые, еще живы, значит, есть надежда… " "Надежда питается людьми", - прохрипел подполковник Немцов, бережно заворачивая в носовой платок свой, оказавшийся стеклянным, косой глаз.
- Нет! - простонал я, проснувшись в липком поту.
* Газета "Советская Россия".
3 июня.
Интересно девки пляшут: всё с точностью до наоборот. Потерпевший, а им оказался "суперагент", сидел в железной клетке. Подсудимые - Рома Осетров, Бухавец и капитан-мент - свободно расположились на скамье напротив судьи. Бухавец пытался даже изобразить вальяжность, сложив на груди руки и откинув небрежно голову.
Судья меня уже допросил, задали мне вопросы гособвинитель - пухлая блондинка с двумя большими звездами на погонах синего прокурорского мундира, адвокаты.
- Потерпевший, - обратился судья к наркодилеру, - у вас есть вопросы к свидетелю?
"Суперагент" встал, бросил на меня быстрый, полный ненависти взгляд жгуче-черных глаз. Но, справившись со злобой, спросил вполне пристойно:
- Скажите, господин редактор, вы думали, когда публиковали статью, о моей жене, о моих детях?
"О ком это он? - мелькнуло у меня в голове. - Ну и наглец! Ведь известно, что семья у него несколько лет, как в Израиле, в собственном доме на берегу моря".
Меня взяло зло:
- Нет, не думал. А вы думали о наших женах, наших матерях, когда отравляли наших детей наркотиками?!
Меня понесло, я уже не думал, где нахожусь и что за всем этим может последовать.
- Ответ понятен, можете не продолжать, - сердито прервал меня судья и, снизив голос, ворчливо добавил: - Вам, журналистам, только дай волю, любого заговорите.
"Они же заодно!" - обожгла догадка; все внутри сразу опустилось, ноги стали ватными. А судья между тем продолжил:
- В связи с этим у меня к вам, свидетель, еще вопрос. Если бы все повторилось сначала, вы бы сейчас опубликовали эту статью?
- Опубликовал бы. Безусловно.
- Это ваша позиция?
- Да.
Я заметил одобрительную улыбку Юрия Карловича. А вот Осетров с Бу-хавцом удивленно переглянулись: ведь вскоре после обыска не кто иной, как я, в сердцах бросил: "Знал бы, во что выльется, не стал бы печатать". Я перевел взгляд на прокуроршу, она плотоядно улыбалась: попался, мол, голубчик!
- Все, вопросов больше нет, вы свободны, свидетель, - объявил судья.
Я вышел. В полутемном коридоре жались к стенам, ожидая вызова, другие свидетели, в сторонке, у окна, я заметил Немцова, нервно беседующего с двумя парнями в штатском. Увидев меня, он отвернулся, парни, напротив, с недобрым прищуром уставились на меня.
Подмигнув им, я вышел на улицу. Вдоль здания областного суда вытянулась цепочка пикетчиков. В руках у них транспаранты: "Свободу Осетро-ву и Бухавцу!", "Судья, не бойся ФСБ!", "Руки прочь от независимой прессы!" Пробежал взглядом по лицам пикетчиков: большей частью наши, вся редакция вышла в полном составе, хотя я никого не неволил, никому не приказывал, просто сказал, что возражать не буду, если кто захочет поддержать в пикете своих товарищей. Захотели не только наши, редакционные, пришли авторы, друзья газеты и просто читатели. Вот и кудлатый полуседой поэт с внешностью Максимилиана Волошина собрал возле себя почитательниц своего таланта. "Только бы не начал орать стихи, - со страхом подумал я. - С него будет".
Ко мне подошли длинноволосые юнцы с черными знаменами:
- Разрешите присоединиться, господин редактор?
- А кто вы, братцы, будете?
- Анархо-экологи. Разве не видно?
- Вставайте. Но только не хулиганьте. Без ваших там лозунгов, заявлений.
- Есть! - сказал радостно их старший и повел свою пеструю команду на левый фланг.
Меня тронула за рукав пожилая, пропахшая нафталином дама. Направив на меня полусумасшедший взгляд, проскрипела:
- Вы ведь только своих так защищаете. А коснись кого из простых людей, днем с огнем вас не сыщешь…
Ответить я не успел, задумавшись над такой непростой и обидной постановкой вопроса. Передо мной стояла милиция - старший лейтенант и два сержанта.
- Вы здесь старший? - спросил лейтенант.
- Вроде бы я.
- Тогда пройдемте с нами в районное управление милиции.
- Зачем? Не отпустим! - мигом окружила нас плотным кольцом вся женская часть редакции.
- На предмет составления протокола за незаконную организацию пикета, - спокойно объяснил лейтенант.
- Что за бред? Мы будем кричать! - загалдели наши доблестные журналистки.
Прятаться за женские спины мне показалось не совсем достойным, и я поспешил успокоить их, что ничего страшного не произойдет, если я пройдусь до милиции.
Райуправление находилось в сотне шагов от здания областного суда. По дороге мы с лейтенантом мирно спорили по поводу законности пикетирования.
- Мне лично по барабану, - сдался наконец он, - но позвонили из прокуратуры и сказали, что вы нарушаете постановление гордумы о митингах, шествиях и проведении пикетирования.
Зайдя в райуправление почему-то с черного хода, мы спустились в тускло освещенный полуподвал. Из полураскрытой двери камеры доносилось какое-то бормотание, виднелся край железной кровати, застланной серым одеялом. В груди у меня екнуло.
- Что это? - спросил я лейтенанта.
- Вытрезвитель.
- Я трезв как стеклышко.
- Все так говорят, - засмеялся он. - Да не бойтесь вы, нам с вами в отдел административных нарушений, он рядом, по соседству.
- А это почему здесь? - показал я на ящики с водкой, пивом, какими-то винами.
- Контрафакт, - пояснил лейтенант, - конфисковали у ларечников.
"Садизм какой-то!" - подумал я с содроганием, представив, как выходит утром пациент - голова трещит, трубы пересохли, а лекарство - вот оно, рядом, но, как говорится, близок локоток, да не укусишь.
Меня завели в какой-то кабинет. Из-за стола встал капитан, представился. Будем, сказал, составлять протокол об административном нарушении.
- Основание? - спросил я.
- Вот постановление гордумы, подписанное мэром города. Читайте, - сунул он мне папку с документами.
Я прочел. Да, они правы. Прежде чем проводить пикетирование, надо за десять суток дать уведомление в городскую управу.
…Подписав протокол, я вышел на улицу уже через дежурную часть. Навстречу мне спешил адвокат Юрий Карлович.
- Моя помощь нужна? - спросил он.
- Спасибо, уже нет. Они правы - нужно было уведомить.
- Все в вашем городе не как у людей, - проворчал адвокат. - У нас, в Питере, не надо для пикетов никакого уведомления. Ну ладно, не это сейчас самое главное…
- А что? Что же вы молчите, Юрий Карлович?
- Оправдали, - сказал он совсем как-то буднично, без всяких эмоций в голосе и на лице.
- Обоих?
- Конечно, куда они денутся.
- Что же вы молчали, Юрий Карлович! - отстранив его, я понесся, полетел, как молодой, в сторону суда.
…Пикетчики, свернув транспаранты, расходились. На крыльце суда в окружении телекамер улыбались Рома Осетров и Рома Бухавец.
- Судья велел подсудимым встать, - услышал я, протиснувшись поближе, рокочущий голос Бухавца. - Не успели мы с Ромкой подняться, как вскочил в своей клетке этот хер, суперагент…
- Ну и чё? - не понял щекастый парнишка из местного телеканала.
- Чирей на плечо. Не врубился еще? Он же потерпевшим на процессе числился.
Все расхохотались. Меня сзади кто-то тронул за плечо. Я обернулся - капитан Осокин. "Мне два года условно присудили, - сказал он. - Но все равно спасибо, Сергей Михайлович". "Могло быть хуже, капитан", - пожал я ему руку. "Уже не капитан", - улыбнулся он.
Бухавец между тем продолжал витийствовать, почувствовав себя телезвездой.
- Чего тебе сейчас более всего хотелось бы? - не унимался щекастик.
- Напиться, - важно сказал Бухавец. - Надеюсь, шеф поляну нам с Ромкой уже накрыл.
"Я вам накрою. Я вам так накрою!" - проворчал я, выбираясь с блаженной улыбкой на лице из толпы.
4 июня.
Я взял с собой в аэропорт свежую прессу. В машине просмотрел ее. Почти все федеральные газеты сообщили, что на Урале вынесен оправдательный приговор журналистам областной независимой газеты, обвиненным в разглашении государственной тайны. Московские телеканалы дали эту информацию еще вчера вечером в новостных программах. Местные телевизионщики (зря старался щекастик) промолчали.
