Хотя кладбище и назвалось «Памяти жертв 9 января», память жертв 9 января отмечали теперь 22-го – по новому стилю. В 1929 году три тысячи рабочих в этот день пели здесь хором «Вы жертвою пали в борьбе роковой…» Митинг постановил ознаменовать двадцать пятую годовщину «кровавого воскресенья» открытием памятника на могиле. А саму могилу скульптор Манизер и архитектор Витман, увлеченно работавшие над проектом, предложили перенести в центральную часть кладбища – на место деревянной Казанской церкви.
Монумент открывали поэтапно, ступенчато – по мере воздвижения. Сначала – фундамент, потом постамент и наконец весь памятник в целом. Первое из этих мероприятий называли «закладкой памятника», но по смыслу оно означало существенно большее. В присутствии двух тысяч человек останки восьмидесяти восьми убитых были торжественно перенесены в склепы фундамента. Перезахоронение состоялось в августе 1929-го. Тогда же был объявлен призыв к «добровольному сбору средств на постройку памятника». Сообщение об этом почине «Ленинградская правда» выделяла жирным шрифтом: «Рабочие “Большевика” первыми отчислили процент со своего заработка».[25] Митинги тогда были обычным явлением. Так что вполне закономерно воздвигался над новой братской могилой – на месте уничтоженной церкви – гранитный постамент, которому долженствовало быть еще и трибуной.
К двадцать пятой годовщине 9 января, то есть к 22 января 1930 года постамент-трибуна был готов, а бронзовая фигура еще нет. Гранитное сооружение, контуром напоминающее печь крематория, открывалось в двадцатиградусный мороз с присущей моменту торжественностью, – применительно к трибуне можно сказать: «запускалось в эксплуатацию». Трибуна эта, должен заметить (я тоже здесь побывал зимой), место не безопасное. Ступеньки скользкие, легко оступиться. С тыльной стороны нет парапета; сделаешь назад шаг-другой и полетишь вниз. А ведь надо как раз немного попятиться, чтобы прочесть выбитые на граните ленинские слова о значении «кровавого воскресенья». Надписи заслуживают внимания. И прежде всего загадочной правкой ленинских текстов. Первая надпись: «Без генеральной репетиции 1905-го года победа Октябрьской революции 1917-го года была бы невозможна. Ленин». Слова генеральная репетиция следовало бы, согласно первоисточнику, заключить в кавычки («Детская болезнь левизны в коммунизме»). Но это так, в плане придирки.
Со второй надписью дела обстоят посерьезнее. Рассмотрим-ка ее, она того стоит.
Это неточная – гораздо более неточная! – цитата из статьи «Начало революции в России», написанной и опубликованной в Женеве по горячим следам петербургских событий (седьмой том сочинений Ленина, куда вошла данная статья, увидел свет непосредственно перед «открытием» постамента). Читаем на пьедестале:
Тысячи убитых и раненых – таковы итоги кровавого воскресения 9-го Января в Петербурге. Немедленное низвержение правительства – вот лозунг, которым ответили на бойню 9-го Января Петербургские рабочие.
Ленин.В действительности у Ленина вторая фраза выглядит иначе, сравним: «Немедленное низвержение правительства – вот лозунг, которым ответили на бойню 9-го января даже верившие в царя петербургские рабочие, ответили устами их вождя, священника Георгия Гапона, который сказал после этого кровавого дня: “у нас нет больше царя…”».[26]
Гапон!.. Батюшки светы… Гапон!
Ну, ладно – ничего неожиданного… В начале 1905-го его считали героем, «живым куском нарастающей в России революции»! После расстрела рабочих он оказался в Женеве, встретился с Плехановым, Лениным… «Ильич волновался этой встречей», – напишет Крупская. «Дорогой товарищ!» – обращался Гапон в письме к Ильичу.[27] «Товарищ Гапон», – говорил Ленин, выступая на съезде.[28]
Потом, конечно, все встало на свои места. В тридцатом, когда сооружали постамент из гранитных плит, некогда предназначавшихся для строительства новой церкви, любой сознательный рабочий, да что рабочий! – любой ребенок, твердо знал: поп Гапон – провокатор и агент царской охранки!
Но что ж получается? Получается, выбитое на постаменте памятника жертвам 9 января, по смыслу, утаенному редактурой, не что иное, как апелляция Ленина к авторитету Гапона! Более того, выбитое на постаменте – скрытая цитата из самого Гапона!
И этого никто не заметил?!
Конспирологический смысл надписи не исчерпывается сказанным. Фразы, составляющие вторую надпись, в действительности у Ленина не соседствуют, они принадлежат разным частям статьи. Слова, которых нет между ними, как бы присутствуют незримо, надо только обратиться к первоисточнику. И что же? Среди прочего мы там находим у Ленина об «основном требовании восставших рабочих», как это ему виделось из Женевы: «…немедленный созыв учредительного собрания на основе всеобщего, прямого, равного и тайного избирательного права…» Но на дворе не девятьсот пятый год, и останки расстрелянных большевиками поборников идеи Учредительного собрания лежат здесь же – на этом же кладбище…
Ну а как памятник в целом? Окончательно он был открыт в 1931 году, уже в двадцать шестую годовщину событий. «На высоком пьедестале стоит гигантская фигура рабочего, держащего урну с прахом погибших и призывающего к восстанию», – так сам скульптор, спустя годы, описывал монумент.[29] Добавим, что рабочий полуобнажен и атлетически сложен; правой ногой, поставленной на наковальню, он попирает кандалы; молот, эти кандалы разбивший, предъявлен здесь же. Таким был увиден памятник многочисленными трудящимися, пришедшими на очередной митинг. «Ленинградская правда» писала о них: «Победивший пролетариат отдает честь борцам, своею кровью проложившим путь к великой Октябрьской революции».[30]
Идею этого пути лучше всего выражает горельеф. Он повествователен и «читается» справа налево – в направлении, противоположном изображенному шествию. На монументе памяти жертв скульптор Манизер не хотел показывать палачей, поэтому в ряду из двенадцати фигур первым мы видим убитого. Далее: бородатый человек, упавший на землю, еще не веря в происходящее, протягивает злополучную петицию – глядите, мол, не стреляйте, мы с миром. Рабочий, твердо стоящий на ногах, в эмоциональном порыве подставляет грудь под пули: ироды, не боюсь!.. По центральным фигурам видно, как рушится вера в царя. Третий слева уже все понял. Крайние – готовы к борьбе: один поднимает камень, а другой держит палку, напоминающую современную бейсбольную биту.
Но вернемся к Гапону. Известно, что петицию нес лично он.
После первого залпа (дело происходило у Нарвских ворот) Гапон оказался на земле. Петицию он, конечно, никому не демонстрировал, напротив, при первой же возможности (когда убегали закоулками) отдал ее эсеру Рутенбергу – своему тогда спасителю, а в конечном итоге убийце.
Никто под пулями не показывал солдатам петиции, но, если бы такое случилось, быть этим человеком мог только Гапон.
Я далек от мысли утверждать, что Манизер изобразил на горельефе Гапона (на что еще и намекнул посредством ленинской цитаты). С бородой, это да. Но в остальном не очень похож. И все же…
Полагаю, никому, кроме меня, эта мысль до сих пор не приходила в голову.
К счастью, для Манизера.
Февраль 2008Памятник довольно известен, но воочию видели его немногие. Находится он во дворе Всесоюзного института экспериментальной медицины – улица Академика Павлова, д. 12. Территория охраняема, режим пропускной, ворота закрыты. Это не помешало злоумышленнику в начале 2008-го украсть бронзовую голову немецкой овчарки – одну из восьми собачьих голов, обрамляющих постамент, на котором сидит стройный доберман-пинчер. Чем дело закончилось, точно не знаю, но сейчас все головы на месте. Комплект.
Если к ним приглядеться, в пасти каждой можно заметить трубочку. Научные опыты в данном случае ни при чем, ассоциации с медицинскими фистулами будут неверными: это всё для воды – иногда этот памятник еще и фонтан. В остальном же – сколько бы его ни называли «памятником собаке» – это «памятник научным экспериментам», таково его настоящее название. О существе экспериментов можно судить по четырем бронзовым барельефам, выполненным, как и весь памятник, скульптором И. Ф. Безпаловым. Авторство поясняющих надписей принадлежит самому И. П. Павлову.
Неспроста памятник устанавливался к открытию XV Международного конгресса физиологов, событию по своим меркам грандиозному, сравнимому разве что с Седьмым (и последним) Конгрессом Коминтерна, проходившим примерно в те же дни в Москве. Более полутора тысяч участников и гостей физиологического конгресса съехались в Ленинград, это в три раза больше, чем на Конгресс Коминтерна. Для пленарных заседаний им был предоставлен дворец Урицкого (прежде и ныне – Таврический). В свободное от докладов время их возили в Петергоф (вереница из трехсот автомобилей растянулась на пять километров), на ленинградские предприятия, в школы и институты, особым порядком – в Колтуши, где на зависть физиологам всего мира был построен научный городок… В конечном итоге всех повезли в Москву, на встречу с советским правительством, и Молотов устроил большой прием.
