Чтобы тени рыб попадали в такие сети!
Похоже, что любовь в эти сети не ловится, а ловится что-то другое. Любви только дай волю — сразу совьет из души веревки. "Так птица гнезда вьет". Страстным ласкам лучше не верить — они остывают, как позабытый в дощатом столе горшок… Что в горшке? Чечевица?! Пахнет утраченным первородством… "Нам любви не вернуть и к горячим губам не припасть, дотянувшись до неба с завязшею в воздухе птицей…" Влюбленные не могут оторвать взгляда от птиц, пытаясь, как древние авгуры, угадать по их полету волю Рока. Или, лучше сказать, Бога, хотя на Бога надежды нет. Кажется, в этом и состоит смысл их горького свиданья.
Перед Богом мы оправдаться ничем не можем —
ни чужой любовью, ни собственным брачным ложем,
ни потоком слез на дороге пустой и пыльной,
ни зажатой в горсть материнской землей могильной.
Как младенец в чреве, в гнезде засыпает птица,
и в твоем лице проступают чужие лица.
Любовь, как и Жизнь, — лишь миг в неотвратимости Небытия. Шепнуть: «люблю», пока время еще не повернуло вспять. А уже бьет час: кирпичная пыль оседает на руинах века. Горький русский опыт пробивается сквозь энциклопедическое всеоружие невесты, которая появилась на свет в последние годы всесилия державы, а в возраст душевной конфирмации вошла, когда держава стала впадать в бессилие. "Умираем мы, спим и обедаем, громко плачем, слова говорим и какие-то вещи преследуем, но не ведаем, что творим".
Повседневность — почти по Чехову. Не вынести! Успеть дописать короткое письмо — о главном. Времени мало…
Омывают смертных струи его, потоки.
Твой жених сквозь слезы такие читает строки:
"Ключ торчит снаружи в неплотно прикрытой дверце,
дом дрожит от стужи, любовь разрывает сердце".
Все пространство жизни пронизано этой дрожью,
Откровенной ложью, надеждой на милость Божью.
По ночам глаза твои путь отражают Млечный,
а в сосуде тела душа — как огонь увечный
или как волна, у которой изгибов много,
но она одна отражает не смерть, а Бога.
Светлана Кекова. Короткие письма. — СПб, 1999.
Эзра Паунд ОТРАЖЕНИЕ В ЗЕРКАЛЕ
COMRADERIE
"E tuttoque io a lacompaqia
di molti, quanto acta vista".
Порой я ощущал твоей щеки
Касанье, словно дуновенье Юга;
Казалось, что взывает вся округа
К весне в лугах и в роще близ реки.
Что ж, иногда рассудку вопреки
Вдруг прорастают волосы упруго
Сквозь ливень глаз, и входим мы друг в друга,
А воздух времени немеет вкруг руки.
А то по вечерам дождинки слез,
Дрожь каплевидна, и напрасной жертвой
Мой пульс несется, зная: чувство смертно
И пронеслось, как ветер розу нес.
МАСКИ
Ах, эти сказки вытертых личин,
Причудливые мифы душ, чью рвань
Исторгла иноземная гортань,
Заблудшая по множеству причин,
А звездного ристалища почин
Не ограничен облаками, ткань
Колеблется: запеть в такую рань
Как рифмоделы прадедов зачин?
Забывшие мелодии певцы,
Художники, цветослепые сплошь,
Поэты, рифм сломавшие венцы,
И колдуны, вещающие ложь:
Ужель они с тревогою в глазах
Обдумывают молча жизни крах?
К ОТРАЖЕНИЮ В ЗЕРКАЛЕ
О странное лицо в зеркальной мгле!
О гнусный компаньон! О дух святой!
О, мой тоской-истасканный дурак,
Что скажешь?
О, конечно, тьмы и тьмы
Сражаются, играют и проходят,
Острят, бросают вызов, противостоят,
Я? Я? Я?
А ты?
INVERN
Комета зимняя земли
И я — частицы мирозданья,
Дух всех движений ощутим во мне;
Я вынужден переносить земную зиму,
Рисуя изморозь и мрак часами
И радуясь скупым мгновеньям солнца,
Увял я в ожидании весны!
А то еще алкать тепла, согнувшись
Над скудными прожилками огня
В зажженном очаге; взять радость
Судорожную в томике Лонгина,
Когда б читал я в первый раз,
Леса бы запылали летом
Иль под ветрами жадными весны,
Позволило бы чтенье разоставить
Поющие мне сферы или сердце
Принудить к блужданию среди горящих роз,
Иль под луной любезной свить в траве гнездо.
ПЛОТИН
Как тот, кто прозревает всюду связь,
Стремясь назад к водовороту света,
Взыскуя лишь прапамяти ответа,
В пучине хаоса молчания стыдясь;
Забывши циклы странствий, Парки власть,
Был атомом я на пути обета
И знал: мертво, что духом не согрето.
О Боже! Дашь рукой на струны пасть?!
Но одинок как бедное дитя,
Я в пустоте кричал, не слыша крика,
Усугубив беду свою, я дико
Решил, что мысли сущности н о в е й.
И с ним была моя душа, хотя
Страх впереди был вечности моей.
ПРОМЕТЕЙ
По мановенью палочки волшебной
Для нас огонь был явлен. Наши слуги
Во славу прежних дней скончались,
И мы всегда уходим вверх, как искры света,
Воспламеняя все,
Чего коснулись наши тени.
Паденьями своими утомленный,
Всегда несомый вверх огонь, огонь,
Что тянется всегда к огню другому
Под родственным присмотром солнца,
Внутри его. Из мрака, из застенка
Путь лишь один, несущий вверх к огню другому
Под родственным присмотром солнца, внутри огня.
XENIA
И
В твои глаза сердце мое
Послало вечные мечты весны,
И тут же — рифмы мои, как сны,
Нашли на тропе и тебя, всю в цветах,
В песенном обрамленье ручьев,
Лишь без росы на лепестках.
Мы разбрызгали над ними смерть.
ЗАПАДНОЕ
Пламеточат осенние разрывы
Под солнечно-закатными стадами.
Овена шерсти отблеск рыже-ржав.
Что ж, таково наследство Митры
И медленного его ухода,
Покуда в небе сотни златорунных
Медведей, каждый дань былому богу.
Смысл запада горящего стропил,
Что защищает золотом упадка,
Подобен в наших землях гобеленам:
Особенности королевских встреч
И маскарада вечного пилюля,
А как еще легендам оживать,
Оглядываясь внутрь их жизней масок.
Все трепетней сторукое дыханье,
