Все трепетней сторукое дыханье,
Что ветер западный вбирает в дом души.
ИДИЛЛИЯ ДЛЯ ГЛАВКА
И созерцая ее, я сделался в самом себе
Таким, каким оказался Главк, когда вкусил травы,
Сделавшей его товарищем других богов моря.
"Рай", Песнь 1, 67-9
"Лишь Главк попробовал траву, это сделало
его морским божеством наряду с другими богами".
I
Куда б он ни ушел, я не пойду за ним. Его глаза
Ужасны и сейчас. Они всегда такими были,
Тождественные, родственные морю.
Сегодня я нашел его. Искал я долго,
Пока нашел среди сетей; расспрашивал упорно
Я рыбарей; они смеялись надо мной до колик.
Искал его я многодневно среди утесов, думая найти
Одни останки, и когда мелькнула радость
Свиданья в голубой пещере-рта,
От неожиданности стало больно узреть его живым.
Конечно, куда б он ни ушел, я не пойду за ним;
Казалось, для отдыха становится он чуждым;
И море мрачное сейчас его волшебный дом.
Нырнуть он может в странные глубины,
Туда, где не бывает вовсе света, как полагаем мы.
Вот и сейчас он странные слова произносил.
Не понимал я половины нашей с ним беседы.
Когда же я увидел н е ч т о, он внезапно прыгнул,
Как будто выстрелил серебряным лучом вглубь.
Три дня потратил я, сраженный роком,
И все-таки он больше не пришел.
Он даже и виду не показал, что, дескать, знает,
Что я следил за ним,
скользящим сквозь стекло глубин.
II
Они пеняли мне, что паутину я пробовал сучить,
Не понимая странный интерес,
Они насмешничали по поводу прихода.
Что ж, я приду опять.
А прошлой ночью я заметил
три белые фигуры, что двигались
За гранью волн далеких,
неся моряцкий белопенный крест.
Я отчего-то догадался: он был одним из них.
Ойме, Ойме! Я думаю, приходят они ежеминутно
В царство воздуха из сердцевины моря,
Они — вон та вдали-влекомая дорожка от берега.
Когда впервые я нашел его, он спал, как будто
Отлеживался после долгого ночного лова на глубине.
И только он очнулся,
осколок старой дружеской улыбки
Прорезался у губ его и брезжил, пока он был со мной.
Но и тогда пугающие проблески сверкали
Сквозь серо-глубокие глаза, как будто
Он насквозь смотрел, меня не видя. И когда
Он пробовал заговорить, то это было мучительно.
А следом он нарвал травы и приказал мне съесть.
А затем меня покинул, оставил ради моря, его красот,
Враз ухватился за волну и эдак убыл.
III
Я удивился, что он настоял,
насмешничая с этою травой,
Предположить не мог я длительность потери.
С тех пор я не жил в материнском доме.
Я понимал, они меня считают сумасшедшим,
Долгими ночами я часто посещал тот окаем,
считая, что найду
Когда-нибудь траву, что предлагал мне он.
Возможно, он и не шутил; они сказали просто больше
Насчет той широко-захватной власти,
Чем жены старые прикинули за них.
Возможно, обнаружь я заповедную траву,
и он бы объявился снова,
Возможно, эти странные красоты
его б обрисовали здесь,
Хотя б для них он вряд ли бы покинул
Свой новообретенный экипаж,
что мчится на два фута в глубине,
Смеется в штормы и рыбацкие рвет сети.
Ойме, Ойме!
ПЕСНЯ
Голоса на ветру:
Мы одеты в голубое, в крап,
Все лагуны и все шхеры
Исстари знакомы с нами, наши новонайденные девы.
Есть весьма секретный трап
Моряцкого восхожения…
Вне ветра:
Ойме, Ойме!
Я удивился: ветер почему, поверьте, даже ветер
Насмешничает надо мной сейчас всю ночь, всю ночь,
И может, заблудился я среди утесов,
Которые сказали, что некогда упал я вниз
Сквозь удила-расщелины морские, чтобы больше
Не ощущать клоаки теплой солнца или купанья
В росе моих усталых глаз, их исцеляя.
Напрасно пытались задержать меня,
Среди четырех стен запрятав. Я не мог остаться.
Ойме!
И ветер вторит мне: Ойме!
Я так устал сегодня.
Знаю я: трава должна расти повсюду
Вдоль фракийского исхоженного побережья,
Если только он сможет выбрать время
И отыскать ее вновь для меня.
Окончание стенания по Главку
УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ
Приткнул меня здесь
Бог — вовсе не есть —
Летать, петь радости дня;
Знать, песня сильна,
Коль стежка длинна,
Ребята дождутся меня.
В свою песню я взял веселый свет,
Что упал от солнечных крыл,
И прохладный ветер радушно дул
Любому, кто дверь открыл.
ТЕРСИТ: ОБ УЦЕЛЕВШЕМ ЗЕВСЕ
(С апологией ко всем риторическим одистам)
I
Бессмертно Скука властвует людьми
В поступках, фактах — больше, чем Любовь
С обилием конфетных поцелуев,
А что до Времени усталого богов,
То славу можно приравнять к могиле,
На что горазды все мы при дворах!
О ты, бесславный, вслушайся в хвалу!
II
Великая Любовь вернет назад
Его, а не тебя, призер веков,
Позволь скользить дождю. Ты преуспел
И в Македонии, и в Риме, где божки,
Увы, напрасно собирали жатву
Людских похвал, а ты молчал один.
Зерна ли ждать, коль ходишь по мякине.
III
Бессмертье — сказка, что спасает мир
От тучных кляч невидимой заразы.
О тихий голос мудрости самой,
Твоих овец не крадет Феб наивный,
Поет, не соблазнясь гранитным троном.
Язвительности примененья нет,
Так повернуть презренья меч нет сил.
IV
Грязны поступки, только все же песнь
Гораздо меньше, чем поступок; глад
В душе рождая. Тщетно войны длятся,
Людей песчинки движутся твоим
Дыханием; на ниве божьих поприщ
Ты преуспел. Прими-таки хвалу,
А наша сказка пусть идет поодаль.
НЕДОСТАТОК
"Некоторые могут порицать тебя —"
