Там хранились дела, известные как книги источников. В них содержались списки и характеристики агентов СИС, действовавших за границей. Мне, естественно, хотелось иметь сведения об агентах, работавших на Пиренейском полуострове, однако изучение книг источников по Испании и Португалии только разожгло мой аппетит. Я стал упорно работать над книгами, стремясь как можно больше узнать о деятельности СИС в целом. Когда я дошел до книги источников по Советскому Союзу, выяснилось, что она состоит из двух томов. Проработав, к своему удовлетворению, оба тома, я вернул их в архив обычным порядком.
Примерно через неделю Билл позвонил и попросил у меня второй том книги русских источников. Справившись у секретаря, я позвонил и сказал, что, согласно нашему журналу, книгу возвратили в архив такого-то числа. После бесплодных поисков в архиве Билл усомнился в правильности нашего учета и потребовал еще раз проверить. Я перевернул все вверх дном, но безрезультатно. Мы несколько раз встречались с Биллом по вечерам за рюмкой джина, чтобы обсудить это таинственное происшествие. Билл сказал, что по существующим правилам он должен немедленно доложить об утере книги источников начальнику службы. Мне удалось убедить Билла повременить несколько дней. Мое беспокойство росло. Я сомневался, чтобы шеф положительно оценил мое исключительное рвение по штудированию источников, тем более что это привело к утере тома, изучение которого не входило в сферу моей деятельности.
Сгущающиеся тучи внезапно рассеялись. Билл позвонил и принес мне «глубокие личные извинения». Оказалось, одна из его секретарш, занимавшаяся этими книгами, в целях экономии места на полке объединила два тома в один. Потом секретарша заболела гриппом и несколько дней отсутствовала. Когда она вышла на работу, Вудфилд спросил ее о книге, и секретарша все объяснила. Я милостиво принял извинения и предложил Биллу встретиться вечером, что мы и сделали, потопив мучительное воспоминание в потоке розового джина.
Глава IV. Английский и союзнический разведывательный комплекс
Каугилл любил семейную атмосферу, поэтому жизнь и работа в Пятой секции протекали в теплой и даже слишком уютной обстановке. Офицеры и секретари сразу же после поступления в секцию начинали называть друг друга по имени. Порой казалось, что в один прекрасный момент все сотрудники вдруг усядутся за игру в карты. Иногда это досаждало, но здесь была и своя профессиональная выгода. Никогда не составляло труда узнать, чем заняты твои коллеги: что знал один, становилось известно всем. Такая обстановка предоставляла мне полную свободу передвижения. Каугилла не интересовало, когда и как выполнена работа. Важно, чтобы она была сделана. Он не учинял мелочных расспросов относительно количества обработанных документов, которые шли потоком. Это означало, что я практически в любое время мог отправиться в Лондон под предлогом развития контактов с секциями СИС в Бродвей-билдингс, с МИ-5 и другими государственными учреждениями, заинтересованными в нашей работе. У меня вошло в обычай совершать такие поездки раз в неделю. Я брал с собой портфель, набитый документами, и длинный список визитов. Я также добровольно соглашался на ночные дежурства в Бродвее раз или два в месяц. Это было полезное занятие, так как телеграммы, поступавшие ночью со всех уголков мира, проливали дополнительный свет на деятельность службы [24].
Бродвей представлял собой мрачное здание со множеством деревянных перегородок и окнами с матовыми стеклами. Восемь этажей обслуживал один допотопный лифт. В один из моих первых визитов я оказался в лифте с каким-то сотрудником, с которым лифтер обращался особенно почтительно. Незнакомец бросил на меня быстрый взгляд и отвернулся. Он был хорошо сложен, хорошо одет, но больше всего меня поразила его бледность: бледное лицо, бледные глаза, серебристо-светлые, редеющие на макушке волосы. Когда он вышел на четвертом этаже, я спросил, кто это был. «Что вы, сэр? Это же шеф!» — ответил лифтер с некоторым удивлением.
В то время я очень мало знал о шефе. Его звали Стюарт Мензис [25], звание — полковник. Его кабинет находился на четвертом этаже. Бумага, на которой он писал, была ярко-голубого цвета. Пользовался он только зелеными чернилами. Почерк у него был ужасный. До того как стать начальником СИС, он возглавлял Четвертую секцию, которая занималась военной разведкой. Его официальным обозначением были буквы «CSS», но в переписке между Бродвеем и зарубежными резидентурами он мог обозначаться любыми тремя буквами в алфавитной последовательности: «АВС», «ХУZ» и т. д. В правительственных кругах вне СИС его всегда называли «С». Это обозначение осталось со времен капитана 1-го ранга Мэнсфилда Каммингса, первого начальника секретной службы в ее современном виде. Таков был объем моих сведений о шефе во время первой встречи с ним в лифте. В дальнейшем мне пришлось узнать его гораздо лучше. Спешу сказать, что, оглядываясь назад, я вспоминаю его с симпатией и уважением, хотя вовсе не за те качества, которыми гордился он сам.
Помимо Фенвика, приятного, но бездеятельного бизнесмена, который пассивно руководил резидентурами в Мадриде, Лиссабоне, Танжере и Гибралтаре, первым, с кем я установил контакт в Бродвее, был один из ближайших друзей шефа — Дэвид Бойл. Он ведал реализацией информации, добываемой при вскрытии дипломатической почты, и обеспечивал сохранение тайны при работе с этой информацией. Поговаривали, что Бойл очень близок к шефу и оказывает влияние на политику службы. Я был решительно настроен против него, так как наслушался о нем плохого. Его прозвали Пресмыкающимся Иисусом. Мои первые впечатления, пожалуй, подтвердили ходившие о нем слухи. Бойл в избытке обладал теми качествами, которые мне были особенно неприятны. Несправедливо называть его, однако, эгоистичным и тщеславным снобом. Бойл умел добиваться расположения ответственных работников Министерства иностранных дел, чем я вскоре стал восхищаться. Кроме того, для меня имела большое значение его неспособность оценивать разведывательные материалы, которые проходили через его руки. И хотя Бойл был более чем вдвое старше меня, он все больше стал полагаться на мое мнение. В свою очередь я отвечал ему всеми внешними проявлениями уважения. Наши личные отношения, несмотря на всю их нелепость, складывались неплохо. Они оказались для меня весьма ценными, потому что среди мелочей и сплетен, заполнявших дипломатические вализы, иногда попадались настоящие перлы информации. Бойл, конечно, никогда не претендовал на право пользоваться зелеными чернилами: он писал фиолетовыми.
Через Бойла я познакомился со знаменитым полковником Клодом Дэнси. До войны он создавал так называемую организацию «2», задуманную для проникновения в Германию с баз в Швейцарии. После падения Франции каналы связи системы «2» катастрофически пострадали. В Швейцарии Дэнси оставил для продолжения работы способного офицера по фамилии Ван дер Хойфел, который, как говорили, был из графского рода Священной Римской империи. Да простит он мне, если я неправильно передаю его фамилию графически и фонетически, но смею утверждать, что здесь я далеко не одинок. Когда однажды мы условились с ним пообедать в ресторане «Гаррик», портье с трудом понял, кого я хочу видеть. «О-о-о! — воскликнул он наконец. — Вы имеете в виду господина Ванувла?» И показал мне, где его найти.
Я уже говорил, что Дэнси весьма критически относился к целесообразности контрразведки и был известен своей воинственностью. Меня поэтому удивила его учтивость. Впоследствии я узнал, что Дэнси внешне всегда учтив, а свою желчность предпочитает проявлять на расстоянии — по телефону или на бумаге. Лучше всего с ним было воевать в его собственном кабинете. Личная встреча как бы охлаждала его, и с ним можно было разумно беседовать. Уловив это свойство, я перестал испытывать трудности с Дэнси, за исключением тех случаев, когда приходилось с каменным лицом слушать, как он высмеивает босса моего босса — Вивьена. К счастью, наши дороги скрещивались нечасто, поскольку он учтиво вычеркнул меня из списка своих противников.
