мне сделать шаг навстречу. Наверное, потому, что губы оказались холодны, сама инертна и вяла…
– Что с тобой, ты будто ледяная?
– Не знаю.
– Слушай, давай хряпнем по стопарю, полегчает.
– Не могу, меня от водки тошнит.
– А от чего не тошнит?
– Да от всего.
– И от компании нашей?
– Да, представь себе.
– Представил. Мне жаль, Лена, честно – жаль…
В ответ – деланная улыбка. Она не доучилась даже до конца семестра и перевелась в какой-то изысканный московский вуз. Не педагогический, точно.
Другой по выбору бутылочки оказалась Наташа Лебедева. Мы поцеловались с такой задержкой, что публика заволновалась.
– Да фиг с ними, айда в подъезд, – предложил я.
Мы вышли и продолжили. Продолжение растянулось на несколько месяцев, пока в её подъезде о дореволюционный плиточный паркет не разбились вдребезги свалившиеся с носа мои очки.
Из остальных помнится Рита Зеленова. Помнится тем, что перед самыми нудными лекциями я уговаривал её сесть за последний стол. А затем незаметно под крышкой стола забирался рукой под подол и гладил её ноги по самые некуда. Она вздрагивала и молчала, молчала и вздрагивала, а я, как говаривает молодежь, балдел. Контактов вне лекционной аудитории никаких с ней не имел, интереса не было. У меня во всяком случае.
А вот с хохотушкей Лариской Курицыной встретиться пришлось в обстоятельствах. абсолютно нежданных и непредвиденных. Когда Ульяна перешла в пятый класс, то на первой же неделе среди имен преподавателей я увидел её имя. Услышав от Ули описание, понял: да, наша Лариса. Она стала преподавать дочери историю и вела её вплоть до окончания школы, мало того, являлась еще и завучем, кажется. Я часто встречался с ней как член родительского комитета. И, разумеется, мы трепались, вспоминая прошлое. Она мне рассказывала об однокурсниках все, что ей было известно, а известно было немало. Но ушла дочь из школы, и встречи прекратились. Остальные наши девочки: Нина Шашкова, Аля Башкирова, Валя Северова– помнятся лицами, но не делами.
Уже курсу к третьему мы точно знали девушку, которая информировала органы о настрояниях группы. Не хочу называть фамилии. Пусть сама несет свой крест.
Из параллельной группы литераторов ближе всех оказалась Таня Егорова. Таня, безусловно, была самой красивой в группе литераторов и блистала типично русской красотой. Стройная, русоволосая, улыбчивая, с симпатичной ямочкой на подбородке. Отличница, умница, активистка, человечная в общении. Её постоянно избирали в разные комсомольские органы и даже делегировали на очередной Всесоюзный съезд ВЛКСМ, кажется XIV.
Дочь эпохи. Возвратившись со съезда, делилась своими впечатлениями, в том числе таким. В один из перерывов оказалась рядом с космонавтом Германом Титовым. Конечно, вопросы, автографы. Он охотно отвечает, расписывается. За неимением блокнота кто-то подал ему только что принятую Программу КПСС, провозгласившую, что нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме.
– Титов, – с восторгом говорила Таня, – отодвинул протянутую программу со словами, что она и без его автографа хороша. Ведь это надо же, – продолжала она, – столько людей, а он всё видит, всё замечает и поступает как настоящий патриот.
Красота в сочетании с честностью, справедливостью, правильностью привлекали к ней, но они же становились тормозом для сближения. Мне кажется, наши ребята не шли на более близкий контакт из боязни получить отказ.
В институте мы были просто знакомыми. Сблизились позже, оказавшись в одной профессии. В отличие от меня, она шла к журналистике путем, гораздо более сложным. Её детской мечтой стала, трудно поверить, радиоастрономия, но у нас не было возможности заняться ею по-настоящему. По сути проблемами этими плотно занимался у нас только радиозавод. И она пришла туда. Но это же не наука, а производство, от неё порой весьма далекое, с планами, штурмовщиной, авралами и простоями.
Не нашла себя и на инженерно-экономическом факультете, которому отдала целых три года. Только после этого оказалась на историко-филологическом факультете ЯГПИ. Среди коллег-журналистов, на мой взгляд, она не только самая красивая, самая умная, но и самая достойная, ибо пришла к профессии через испытания жизненными пробами и ошибками.
Находясь в группе литераторов, она увлеклась историей, причем самым романтичным её направлением – археологией. Во время летних каникул поработала на раскопах в Ростовском районе. Увиденное и услышанное поразили настолько, что захотелось поделиться этим. Она написала большой материал и принесла его в газету «Юность». Здесь оценили манеру письма и поручили сделать материал с главной строительной площадки города – Ново-Ярославского нефтеперерабатывающего завода. Поскольку с заданием справилась, последовали другие, и уже не возникал вопрос, что же дальше. Только газета.
Тут судьба и столкнула нас. Я, поработав короткое время в газете «Заводская жизнь», вернулся в альма-матер, а мое место в многотиражке моторного заняла она. Звонит вскоре друг и соратник по той же многотиражке Лева Гуревич:
– Коля, тебе знакома Таня Егорова?
– Кратко: однокурсница, близки не были, но человек хороший, честный. Лёва, она тебе приглянулась?
– Избави бог. Не пьет, не курит. Не мой калибр.
Полушутливый разговор подсказал, что многоопытный редактор многотиражки Осип Наумович Берлин рассмотрел в ней черты хорошего газетчика и задержал её, в отличие от меня, надолго.
Работая в многотиражке, активно сотрудничала с областной газетой «Северный рабочий», куда в конце концов и перешла. Ей сразу предложили возглавить ведущий отдел газеты – промышленный. К счастью, отказалась в пользу работы творческой.
И опять совпадение судеб: её напарником и добрым наставником стал, как и у меня, Виктор Курапин. У них был отдельный кабинет из двух комнат на солнечной стороне Дома печати. В большой первой комнате стояли два светлых двухтумбовых письменных стола. По правой стороне напротив двери стол Виктора, напротив – Татьяны. Другая комната, узкая, занята столами с подшивками газет на них.
Как сейчас вижу их: она в белой блузке с каким-то затейливым бантиком, кудрявая и улыбчивая, он в строгом костюме с белоснежной рубашкой при галстуке и с трубкой, которая в сочетании со щеточкой усов придавала ему неуловимое сходство с растиражированным образом комиссара Мегрэ. Подозреваю, что он о том догадывался и умело подкреплял отдаленное сходство. Все-таки по жизни Виктор – большой артист, не зря же в молодости снимался в фильмах Гендлина.
Ей повезло с наставником. Он старше и мудрее, даже войны успел хлебнуть. Щедр на советы и помощь, всегда готов к шутке и розыгрышу, что способствует хорошему настроению – не последнему фактору в творчестве.
Вначале писала о проблемах и достижениях ярославской промышленности, потом переключилась на строительство. От строительства – прямой путь к архитектуре, а ярославская архитектура – неизбежно история.
Мы продолжали контактировать. У меня пошла
