Газета День Литературы - Газета День Литературы # 110 (2005 10)

Знаешь Ты все о бойце.

Был он рисков и горяч.

Сядь на незримом крыльце,

С ним, если можешь, поплачь.

— Андрей Витальевич, вам исполняется пятьдесят. Эта круглая дата для вас что-нибудь значит, или вы равнодушны к круглым датам?

— Я вообще-то равнодушен к ритуальной, так сказать, стороне жизни, но эта дата вызывает у меня некоторую нервозность, поскольку, с одной стороны, я внутренне абсолютно не чувствую своих пятидесяти лет, а в то же время это несомненная реальность, с которой, видимо, надо как-то примириться...

— И как вы пытаетесь с этим примириться? Подводите итоги? Или строите новые планы?

— Скорее планы, чем итоги. У каждого человека есть время, которое он психологически считает своим: для кого-то это шестидесятые годы, для кого-то — семидесятые, восьмидесятые, девяностые. А у меня такое ощущение, что мое время еще не наступило, оно впереди.

— Вы возглавляете "Новый мир" уже семь лет...

— ...А работаю в "Новом мире" почти тридцать лет. Я пришел в журнал в 1976 году, и вот три десятилетия уже хожу по одному и тому же маршруту в один и тот же дом, только кабинеты меняются.

— Это значит, к тому моменту, как вы сели в кресло главного редактора, у вас уже было ясное представление, чего вы хотите от журнала и для журнала?

— Сегодня руководитель толстого литературного журнала — это не кресло, в котором можно "сидеть" и перелистывать рукописи, не должность, которую можно "занимать" за какие-либо прошлые заслуги, а ежедневная, будничная, зачастую не творческая работа, связанная в значительной степени и с вопросами финансовыми, юридическими, организационными; ведь само существование таких журналов в настоящее время никем и ничем не гарантировано. А возвращаясь к 1998 году… важно было не то, чего я хотел и хочу, а то, что я к тому моменту абсолютно ясно понимал, как эта "машина" работает, видел изнутри, как функционирует, во-первых, вообще толстый литературный журнал, а во-вторых, именно этот журнал. Я думаю, это сыграло роль в избрании меня главным редактором.

— Вы считаете себя продолжателем традиций или у вас было намерение привнести в журнал что-то новое?

— Я не революционер, и революционных намерений у меня изначально никаких не было. Внутренний алгоритм "Нового мира" сложился очень давно, во второй половине двадцатых годов, почти одновременно с рождением журнала. Один из первых главных редакторов Вячеслав Полонский, руководивший журналом с 1926 по 1931 год, собственно, и сделал "Новый мир" "Новым миром", заложив в него очень прочную "матрицу" осевого, как сказали бы сейчас, мейнстримного журнала, отсекающего какие-то крайности и справа и слева. Об этом можно много говорить, но главное — "матрица" эта работала на протяжении всей восьмидесятилетней истории журнала, разумеется, с поправками на обстоятельства эпохи. Поэтому с "Новым миром" невозможно совершить революцию. За эти 80 лет сложилась настолько мощная, настолько сильная традиция, что её невозможно сломать, не уничтожив журнал. (Воистину, "Нео, ты завяз в Матрице…") Другие журналы, с какой-то другой историей, с другим внутренним устройством могут себе позволить в какой-то момент сказать: "Мы не будем такими, как были всегда, как были раньше; мы изобретём что-то совсем новое, начнем с нуля". С каким-то иным журналом это действительно возможно, но не с "Новым миром". Поэтому в "Новом мире" все изменения должны носить эволюционный характер и происходить со скоростью самой жизни.

— Сейчас принято говорить о кризисе толстых журналов. Что вы можете сказать по этому вопросу?

— О смерти толстых журналов начали говорить с начала девяностых годов в связи с тем, что появилось множество новых, оперативных книжных издательств. Общая мысль наших оппонентов была такова: сейчас издательства возьмут на себя функции толстых журналов, и журналы станут не нужны. Но оказалось, что это не так. Во-первых, мы видим, что ни один из толстых журналов Москвы и Петербурга не закрылся; во-вторых, выяснилось, что конкуренция с издательствами происходит исключительно по линии большой прозы: романа и большой повести, которые издательствами действительно востребованы. Практически все остальные жанры находят свое прибежище именно в толстых журналах. Не будет же рассказчик писать в стол книгу рассказов, ждать, когда она у него соберется и только потом приносить в какое-то издательство? Он написал рассказ. Куда ему идти? Разумеется, в толстый журнал. Поэт тоже не будет писать в стол новую книгу стихов и только потом выходить с ней на публику. Ему нужно, абсолютно необходимо, если у него сложилась подборка или цикл, донести это до читателя. Куда идти? Опять же, в толстые журналы. Пространная, не газетная эссеистика, многие литературно-критические жанры, большие рецензии, тяготеющие к статье, с подробным аналитическим разбором новых книг — все это может сегодня существовать только в толстом журнале. Поэтому если уйдут толстые журналы, вместе с ними уйдут целые жанры современной словесности.

— В "Новом мире" всегда была сильная публицистика. С вашей точки зрения публицистика — это еще литература или скорее уже политика?

— Смотря какая публицистика. Есть авторы, чьи тексты читаются как литература, а есть публицисты, чьи тексты могут быть актуальны по содержанию, но не имеют самостоятельного литературного значения. Мы помним, что во второй половине восьмидесятых годов толстые журналы с их астрономическими тиражами играли абсолютно не свойственную им роль средств массовой информации, с ударением на слове "массовой". Их читали как газеты, из них черпали новую информацию об истории и современности. В них печатались острые статьи, политические декларации, проекты, обсуждались вечные вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?" Сегодня совершенно другая ситуация, и толстые литературные журналы не в состоянии, да и не должны конкурировать с телевидением, радио и ежедневными газетами — по охвату аудитории, по оперативности. Функция политического руководства читательскими массами для литературных журналов неактуальна, и это к лучшему.

— Вы сказали, что "Новый мир" — это журнал, который стоит в центре. Но, как мы знаем, картина современной русской литературы настолько пестрая, настолько разнородная, что порой правая рука не то что не имеет представления о том, что делает левая, она порой отказывает левой в рукопожатии....

— Я могу продолжить вашу реплику: это не противоречит осевому положению "Нового мира", потому что, насколько бы разнообразной ни была новая словесность, любое ее явление можно тем или иным образом позиционировать по отношению вот к этой условной срединной линии, на которой находится "Новый мир". Да и новым авторам, новым изданиям нужна какая-то сетка координат для самоидентификации — хотя бы и критической по отношению к "толстожурнальной" литературе.

— Значит ли это, что, несмотря на все расхождения и разногласия, на то, что даже писательских союзов сейчас два и отношения между ними порой складываются негладко, вы все-таки воспринимаете русскую литературу как единое целое, что бы об этом ни говорили с той или с другой стороны? Или это все-таки две разбегающиеся галактики, как считают многие?

— Ну, во-первых, литературных полей не два, а гораздо больше. На самом деле внутри нашей литературы присутствует много литератур. Некоторые из них существуют почти автономно, как, скажем, современная российская фантастика, которая сама на себя замкнулась и у которой есть свои читатели, свои писатели, свои кумиры, свои литературные премии, свои конгрессы — такой вот интересный в своем роде автономный мир. Есть какие-то сектора, которые могут себя друг другу противопоставлять, но тем не менее существуют в соприкосновении и взаимодействии. Современная литература очень разнообразна, и надо сказать, она мне вся интересна.

— А каковы у вас критерии отбора авторов? Возможна ли такая ситуация, когда, прочитав яркий текст, написанный талантливым автором, вы, тем не менее, отдаете себе отчет, что в "Новом мире" этот текст никогда не напечатаете?

— Это бывает, во-первых, по техническим причинам, например, когда издательство параллельно с нами берёт роман и хочет напечатать его быстро, к какому-нибудь мероприятию, предположим, книжной ярмарке, — а у нас другие планы. Мы не можем сломать весь свой график, всю свою сетку и вне очереди напечатать этот роман. Как бы нам ни хотелось его напечатать, приходится отказываться. Возможен и другой вариант: даже с нашими постоянными авторами бывают случаи, когда автор приносит нам любопытный текст, но мы видим, что в наш контекст он не ложится, что лучше было бы напечатать его в каком-нибудь другом журнале. Вот, к примеру, Эдуард Зибницкий, серьёзный публицист, историк, пишущий о Церкви. Одну его статью мы напечатали, он принес следующую, но мы решили, что будет лучше, если она появится не у нас. Он напечатал эту статью в десятом номере журнала "Знамя", и она прекрасно смотрится в общем контексте "Знамени".