Президент Государственного мемориального и природного музея-заповедника И.С. Тургенева «Спасское-Лутовиново» Николай Левин, вот уже четверть века возглавляющий это учреждение культуры площадью в 83 гектара, идейный вдохновитель и основатель чтений, на закрытии конференции сказал: « Лучшие времена для нашего музея – вот эти Тургеневские чтения. Каждый год они показывают, что наследие великого русского писателя по-прежнему таит много неизведанного, интересного, что оно привлекает к изучению выдающихся исследователей и вызывает искреннюю гордость за русскую литературу. Это живой процесс, который очень обогащает идеями и желанием дальше работать »…
Напоследок с сожалением заметим, что лишь очень малое число музеев и библиотек проводят подобные литературоведческие семинары и конференции, да и то – с «дежурным» посвящением какой-либо юбилейной дате. Но регулярные ежегодные полновесные профессиональные съезды специалистов, помогающие объединить, обобщить их знания в вопросах изучения творчества того или иного представителя отечественной литературы, ввести в научный оборот ценную и доступную информацию путём публикаций ежегодных сборников (а «Спасский вестник» заслуженно имеет высокий статус научного издания) – это исключительный род деятельности, просветительской по отношению к учёным и читательской аудитории и благотворительной по отношению к российской культуре, на которую государством деньги всегда выделяются «по остаточному принципу». В 2018 году мы будем отмечать 200-летие Ивана Тургенева – и до сих пор финансирование, выделенное ещё в марте прошлого года Указом Президента РФ, до Государственного музея-заповедника «Спасское-Лутовиново», одного из особо ценных объектов культурного наследия народов Российской Федерации, уникального памятника русской культуры, единственного мемориального музея великого писателя в мире как до адресата не дошло, странно «затерявшись» в бумагах начальства Орловской губернии…
СПАССКОЕ-ЛУТОВИНОВО – МОСКВА
Теги: И.С. Тургенев , музей
Митинговать или работать?
Первый звоночек горбачёвско-ельцинской гиперинфляции прозвучал для меня, сотрудника ленинградского Института прикладной химии (ГИПХ) в январе 1987 года. Я был командирован в Новосибирск. Мой приятель, старший научный сотрудник одного из институтов Сибирского отделения АН СССР Валерий, рассказал, что начал работать по хоздоговору в рамках Движения научно-технического творчества молодёжи над усовершенствованием нового изделия. Позднее я понял, что работа была своего рода тестированием готовившегося постановления по Центрам НТТМ. Оно вышло в свет в марте того же года.
Тогда было ясно лишь то, что за свою работу Валерий и его коллеги должны будут получать (дополнительно к окладу) примерно по 300 рублей в месяц. С одной стороны, я порадовался за приятеля, с другой - был в ужасе. Если бы Валерий работал, к примеру, над проблемой увеличения выпуска дефицитного тогда автомобиля "Жигули", то его премия могла быть выплачена из средств, полученных от продажи сверхплановых автомобилей. Выплата же большой премии за усовершенствование изделия означала открытие краника между наличными и безналичными деньгами. А это – рост инфляции, которая в год прихода Горбачёва к власти была незначительна.
Я хорошо понимал, что одна из основ плановой экономики – разграничение кругооборота наличных и безналичных денег, в частности, планирование на год вперёд фонда зарплаты в стране и объёма товаров и цен в розничной торговле. Ту большую зарплату, которую должен был получать Валерий и его коллеги, в то время в стране получали только научные сотрудники ВНИИ, расположенного в Сарове. Им платили за особый характер работы и за жизнь в «закрытом» городе.
Следующий звонок прозвучал в марте 1987-го: опубликовали Закон об индивидуальной трудовой деятельности. Согласно ему краник между наличными и безналичными деньгами открывался уже для всех предприятий СССР. Кроме того, «индивидуалы» могли теперь покупать дешёвые комплектующие по регулируемым ценам в магазинах, из них делать товары и продавать по свободным ценам. Было также очевидно, что вступление в действие закона приведёт к резкой дифференциации доходов и, как следствие, к росту преступности. Неужели Горби и этого не понимал?
Последствия проявились уже осенью: в электромагазинах Ленинграда исчез многожильный провод и розетки, которые раскупили «индивидуалы», но появились сделанные ими с использованием дешёвых розеток и проводов очень дорогие удлинители («государственные» стоили дёшево, но в продаже были не всегда). Стало очевидно, что на удлинителях наваривались приличные суммы.
Я не политолог, но, по-моему, событием, которое сделало перестройку необратимо разрушительной, стали погромы в Сумгаите в конце февраля 1988 года. В то время МВД и КГБ были ещё сильны, и не составляло особого труда трагедию предотвратить. Но, видимо, с самого верха была дана команда «не вмешиваться». И потянулась страшная цепочка: Сумгаит, Фергана, Таджикистан, Приднестровье и Абхазия, Чечня, Будённовск, Москва, Волгодонск, «Норд-Ост», Беслан, Лыкошино, Москва, Волгоград... Раны не зарубцевались и поныне. А началось всё с бездействия Горби в Сумгаите.
В ноябре 1989 года первый секретарь Ленинградского обкома КПСС Б.В. Гидаспов и Объединённый фронт трудящихся Ленинграда организовали митинг в защиту социализма. Я знал о нём из сообщений СМИ, но не пошёл – дескать, надо работать, а не тратить время попусту.
Конечно, присутствие ещё одного человека не сделало бы митинг представительнее. Но ведь таких, как я, пассивных людей, были миллионы. Прояви мы гражданский долг, возможно, история пошла бы иным путём. На митинге произносили жёсткие речи, давали нелицеприятные оценки горбачёвским нововведениям, разрушавшим СССР. Среди лозунгов был и такой: «Долой кооперацию-спекуляцию!» И тогда, и сейчас я абсолютно уверен в его справедливости применительно к тем конкретным обстоятельствам. При фиксированных государственных ценах на сырьё и товары возможности продавать товар по рыночной цене и перекачки «безнала» в «нал» большинство кооператоров были обыкновенными спекулянтами.
И сейчас спекуляция процветает в России: министерства, мэрии городов и госпредприятия на фиктивных конкурсах продают за копейки недвижимость, которую новый владелец (за его спиной нередко стоят чиновники) сразу же перепродаёт уже по рыночной цене, в десятки раз дороже. Но сейчас, хотя бы на бумаге, существуют законы, ПРЕПЯТСТВУЮЩИЕ подобной спекуляции. А в 1987–1991 годах появились законы, спекуляцию ПООЩРЯВШИЕ.
12 июня 1990 года. Съезд народных депутатов РСФСР принял Декларацию о суверенитете РСФСР. В газете я с ужасом прочёл: «...устанавливается[?] верховенство Конституции РСФСР и Законов РСФСР на всей территории РСФСР; действие актов Союза ССР, вступающих в противоречие с суверенными правами РСФСР, приостанавливается Республикой на своей территории...» От кого господа Ельцин и Ко отгораживаются суверенитетом, спрашивал я себя. От моего товарища лазерщика Вадима, который родился в Эстонии в семье пограничника, окончил восьмилетку на Камчатке, среднюю школу во Львове, учился в МВТУ и осел в Киеве? От моего университетского друга Рашида? Он родился в Пенджикенте, окончил ЛГУ и в 1990 году заведовал кафедрой в Самаркандском университете. А может быть, Ельцин и его группа отгородились суверенитетом от сестры моей мамы и её сына Кости? Моя тётя перед войной окончила в Ленинграде педагогический институт, по распределению уехала в Хабаровск, вышла замуж за офицера ВМФ (он был ростовчанином). После 30 лет службы главы семьи на Дальнем Востоке они в 1971 году обосновались «в солнечной Молдавии», где в 1990 году уже кипел псевдодемократический антисоветский шабаш. Ответ был очевиден: Ельцин ради достижения карьерных планов продолжал начатую Горби чудовищную практику по разрушению СССР, созданию предпосылок для кровавых конфликтов и экономической катастрофы.
19 августа 1991 года по дороге на работу, в троллейбусе, я услышал, как пассажиры несколько раз упомянули фамилию Горбачёва. В ГИПХе включил репродуктор и узнал, что власть в руках ГКЧП. Правда, после работы увидел, что ничего не изменилось: те же ларьки, кооператоры и сникерсы. 20 августа Собчак собрал на Дворцовой площади многолюдный митинг. В тот день к нам заглянула коллега по работе Сильва: «Саша, пошли на митинг!» Я заметил: «Ты понимаешь, что если Ельцин и компания окончательно придут к власти, то, вероятнее всего, мы с тобой станем безработными?» Сильва махнула рукой и вышла из комнаты. Замечу, спустя три года её из лаборатории уволили, поскольку она (в советские времена – добросовестный сотрудник, кандидат химических наук) при демократах стала появляться на работе только к обеду и трудилась спустя рукава. Платили нам мало, хотя большинство сотрудников по привычке пахали на всю катушку.
