Густав был старшим из четверки братьев. Остальные трое — Оскар, Карл и Евгений — шумели, ссорились, то веселились, то резко мрачнели и вели себя как большинство мальчишек. Густав же всю жизнь походил на персонажа известного стишка телка Фердинанда — предпочитал сидеть поддеревом и нюхать цветочки. Или предаваться иным занятиям такого же рода. К числу немногих его увлечений принадлежала игра в мяч типа лапты — «трижды стукни и беги». Отработанная в ту пору техника удара впоследствии перекочевала в страсть к новомодному теннису — видимо, он прекрасно чувствовал мяч.
Старинное учение о темпераментах делило людей на пикников (плотное телосложение, вспыльчивые), атлетов (медлительные, флегматичные) и лептосомов (долговязые, худые, со слаборазвитой мускулатурой, по характеру ленивые и пассивные). Наука как будто бы забраковала эту классификацию, но Густав V был и остается хрестоматийным образцом лептосоматического типа.
В частной школе для мальчиков, которую он посещал до двенадцати лет, учился и Яльмар Брантинг, позднее описывавший его как мальчика скромного и симпатичного. О детстве Густава ничего особо интересного не расскажешь, разве только что в тринадцать лет, играя в мяч, он упал и повредил бедро, так что был вынужден ходить на костылях и рисковал остаться инвалидом. После долгих дебатов между родителями маменька София настояла отправить юного Густава в Амстердам, где знаменитый врач Метцгер вылечил его.
О матери Густава, королеве Софии, всегда отзывались насмешливо-пренебрежительным тоном — мол, славная женщина при распутнике Оскаре II, — но в первую очередь потому, что с годами она становилась все более религиозной. Ведь она — Боже нас упаси! — чуть ли не принадлежала к независимой церкви, а сие качество у большинства шведских писателей не в чести. Однако она была разумной, доброй, ласковой матерью, к тому же относилась к детям с пониманием.
При всей религиозности королевы для тех, кто эту религиозность разделял, все же существовали границы. Королеву Софию нисколько не занимало, что пять десятков собственных ее слуг ни единого воскресенья в году не могли пойти в церковь, не отпрашиваясь. Вдовствующей королевой она устраивала во дворце Ульриксдаль проповеди и сама слушала их из соседнего покоя, через открытую дверь. Дело в том, что королева сторонилась людей, и эту ее черту унаследовал ГуставУ.
Кроме того, София читала главным образом детективные романы.
Способствовал ли сей досужий интерес сочувственному пониманию аномальных и неожиданных поступков, никому не известно. Но Евгений захотел стать художником — и стал им. Оскар настаивал на мезальянсе — после времени на размышление и годичного испытательного срока жениться ему разрешили. Все сыновья ходили в школу с другими мальчиками, но, когда ленивый и абсолютно неспособный к учению Густав оказался среди самых плохих учеников, для принцев, как упомянуто выше, устроили маленькую дворцовую школу.
Создается впечатление, что маменька София догадывалась об аномальных интересах Густава в гормональном плане. Из одного весьма надежного описания юного престолонаследника можно вычитать мелкие деликатные намеки. Маленькому Густаву ни в коем случае не разрешалось оставаться наедине с кем-нибудь из товарищей, только в компании сразу нескольких. Он был по-девичьи хорош собой — темные кудри, красивые голубые глаза, нежная бело-розовая кожа. Огорчительная семейная черта в нем полностью отсутствовала, то бишь, не в пример другим мальчикам, он не гонялся за юбками, ни подростком, ни позже. И когда он стал старше, София изо всех сил старалась не допускать, чтобы он заводил одного или нескольких чересчур близких друзей среди мальчиков, а когда шумный и грубоватый генерал Свен Лагерберг[43] начал рассуждать о телесных функциях и о необходимости в прекрасном поле, Густав, достигший к тому времени брачного возраста, испытывал лишь неловкость. Словом, вывод таков: «при всех положительных качествах Густава мужественным он не казался и не был».
Так писал Андерс Лундебек, автор ряда книг на королевскую тему, весьма хорошо осведомленный о Стокгольмском дворце и о житье-бытье Густава V и, по некоторым данным, являющий собою внебрачное свидетельство, что Густава привлекали-таки люди обоего пола. Лундебек был удивительно похож на Густава V, а когда любовница принца Вильгельма погибла в автомобильной катастрофе, Лундебек сгоряча написал, что «братишка ее угробил». Разумеется, небезынтересно, что сам Лундебек сотрудничал в Национальном обществе сексуального просвещения и, встретив какого-нибудь молодого коллегу в коридорах издательства «Олен и Окерлунд», иной раз представлялся так: «Я Андерс Лундебек. Вы, наверно, знаете, что я гомосексуалист?»
Часто повторяемая формулировка в стиле той эпохи — «аномальная натура Густава».
Странная история с Куртом Хайбю, который сумел выманить у двора большие деньги, еще и сегодня не вполне ясна, однако говорит о многом. Даже Таге Эрландер[44] до самой своей смерти уверял, что Хайбю все выдумал про свои отношения с Густавом V; возможно, это джентльменская реакция, но Хайбю был мифоманом, а с такими никогда не известно, есть ли в их измышлениях крупица правды или нет. Во всяком случае, эта история свидетельствует, что высокие придворные функционеры и государственные чиновники без звука выплатили огромные суммы мелкому мошеннику с весьма печальным списком судимостей. Чтобы утихомирить этого фрукта (и его жену, которая помогала в вымогательстве), прибегли к ряду противозаконных мер, что вылилось в различные «юридические скандалы». Уместно ли повторить, что гомосексуализм в ту пору все еще был наказуем.
Историям об авансах Густава V к красивым молодым мужчинам несть числа, и трудно сказать, что в них басни, а что правда. В самом ли деле лифтер Концертного зала отказался работать в день вручения Нобелевских премий, оттого что король заигрывал с ним в лифте? (А был ли в Концертном зале лифтер?) В самом ли деле автомобиль заехал в канаву на Королевском повороте, оттого что король приставал к шоферу? (В машине, кстати, находились еще два пассажира, а король вряд ли уж совсем впал в маразм.) Подтверждено, однако, с указанием имени и проч., что в 1940-х годах фоторепортер Арне Ингерс, не подозревавший ничего дурного, был любезно принят Густавом V на лосиной охоте, приглашен на оладьи, шнапс и сигарету особой королевской марки, а под конец, когда в засаде караулили лося, король предложил: «Садись рядом со мной. Стоять незачем».
И, как рассказывал возмущенный репортер, вернувшись в Стокгольм: «Нет, вы только представьте себе. Старый хрыч расстегнул мне ширинку и хотел, чтобы я расстегнул ширинку ему!»
Витальность стариков иной раз поистине обременительна.
Хотя вообще-то Густав позволял себе такие нескромные авансы лишь на старости лет. И отбиться от него не составляло труда. В последние годы жизни он весил всего 57 килограммов при росте 187 сантиметров.
Итак, рос Густав под неусыпным надзором и выпускные экзамены сдал в специально устроенной школе. Провел свой срок в Упсале — такая традиция сложилась для принцев в семействе Бернадот, — но, по-видимому, изрядно там скучал. Позднее папенька Оскар хотел, чтобы Густава назначили университетским канцлером. Этот пост и прежде занимали монаршие сыновья, и подобные прецеденты, безусловно, имели положительный эффект, несколько повышая престиж университета, что отнюдь не вредило оному в милитаризованном мире, где профессор по рангу приравнивался к армейскому капитану. Но университет, понятно, воспротивился, не пожелал назначать канцлером кронпринца, не справившегося даже с письменными выпускными экзаменами в школе.
Вялый, робкий, молчаливый кронпринц оживлялся лишь время от времени, когда выезжал за границу или знакомился с такими особами, как Лулу, сын низложенного Наполеона III, посетивший Швецию и сделавшийся его наперсником, но вскоре умерший, или принц Уэльский, впоследствии король Эдуард VII, явно сыгравший определенную роль в его развитии, — любезный, скромный, светский человек. Но, как и большинство, Густав с трудом выдерживал общество прусского кронпринца Вильгельма, будущего злополучного кайзера Вильгельма II, грубого, вульгарного бахвала, в довершение всего плохо одетого (это отмечают почти все, кто с ним встречался).
В молодые годы Густав женился на принцессе Виктории, дочери великого герцога Фридриха Баденского, статного и миролюбивого подкаблучника, которого за глаза прозвали Wie-du-willst-Luise («Как тебе угодно, Луиза»). Память о нем живет в превосходном немецком армейском марше под названием «Великий герцог Фридрих Баденский», единственном произведении баденского главного военного дирижера Карла Хефеле, которое по сей день исполняется более-менее широко.
В Германии по-прежнему существовало множество мелких княжеских домов, считавшихся «правящими» и потому поставлявших жен, а при необходимости и принцев-консортов не только друг другу, но и зарубежным королевским домам, где молодые отпрыски, чтобы сохранить место в престолонаследии, должны были жениться на детях других монархов. Швеция, Голландия, даже многочисленный российский императорский дом поэтому импортировали жен из Германии, где предлагался самый широкий выбор. Многие становились вполне лояльными супругами. Другие же хранили в сердце Германию и от начала до конца оставались немками. К последним принадлежала и Виктория — вплоть до мелочей. Когда она стала королевой, то, например, красивые золоченые и серебрёные накладки экипажей и конской сбруи сплошь заменили в соответствии с образцами, принятыми при немецких дворах. В 1915 году женщины Швеции, Дании и Норвегии организовали массовую демонстрацию за мир. Королева Виктория позвонила одной из приближенных дам и запретила им участвовать, а г-жа Агда Монтелиус была призвана во дворец и услышала от королевы: «Не забывайте, я немка». Виктория не желала допустить мирную демонстрацию и настаивала, чтобы Густав запретил это масштабное выступление.
