СТИНГ: Это все равно, что спросить, кого я предпочту из моих шестерых детей, понимаете? Я не могу этого сказать. Если честно, все мое творчество и есть только одна песня. Оно все — мой голос, моя попытка найти смысл жизни. Я, правда, не могу разделить это. И не хочу.
В. ПОЗНЕР: Михаил Куличков: «Вы думаете, “холодная война” закончилась?»
СТИНГ: Я очень надеюсь на это. Мы поговорим об этом позже, обсуждая песню «Русские». По-прежнему есть следы недоверия, с которыми приходится иметь дело. Но надеюсь, она кончилась. Для нас всех это было не особо хорошее время.
В. ПОЗНЕР: Инга Головина спрашивает: «Вы согласны, что для мужчины дело — на первом месте, а семья — только на втором?»
СТИНГ: Это сложный вопрос. Думаю, мужчины сейчас в некотором кризисе. Раньше нас делала работа. Мы строили корабли, добывали уголь в шахтах, что-то создавали. Теперь — нет. Кто мы? Что мы делаем? Отчасти этот кризис — он же и возможность. То есть мы можем больше времени проводить с семьей. Я семейный человек. Наверное, мы сейчас ищем баланс и пытаемся разобраться, кто мы именно как мужчины.
В. ПОЗНЕР: Василий Некрасов: «Когда йога стала частью вашей жизни? И почему?»
СТИНГ: Я занялся ею в довольно взрослом возрасте, когда я встретил учителя йоги. Я всегда находился в хорошей форме и много бегал, в юности был спортсменом. Этот человек показал мне упражнения йоги, показавшиеся мне простыми. Я попробовал, и мне стало стыдно от того, насколько я негибкий. И я попросил его прийти ко мне домой — он жил у меня год, учил меня. Я уже более двадцати лет занимаюсь йогой. Говорят, когда человек готов, учитель появится — со мной так и вышло. И я чувствую, что это дает мне лишних десять лет в профессии, потому что я гибок как молодой человек.
В. ПОЗНЕР: Дмитрий Темкин: «Мы в России любим зарубежных исполнителей, певцов и так далее. Мы знаем их, ждем их приезда. А вот как насчет российских звезд? Кто-то из них известен за рубежом? Вы кого-то из них знаете? Можете назвать кого-нибудь?»
СТИНГ: Нет, мои знания о русской музыке — это Мусоргский, Прокофьев… Классическая музыка.
В. ПОЗНЕР: Ирина Дюкарева: «Вы считаете, что ваша судьба — целиком ваша заслуга и вы в ответе за все, что с вами случилось? Или можете назвать еще что-то? Удача, может быть?»
СТИНГ: Удача? Я везучий во многих смыслах, включая мой голос. Я всегда говорю, что главная удача — это когда ты поешь и тебя сразу узнают. Это как отпечатки пальцев, как уникальная роспись. Звучит твой голос — и все, тебя, может, и не любят, но знают, кто это поет. Я везучий в этом смысле. У меня очень узнаваемое лицо, будь я даже полностью закрыт. Сегодня на Красной площади я был вот так закрыт, а люди говорили: «О, Стинг!» Не знаю, что они узнают, но узнают.
В. ПОЗНЕР: Иван Костин: «Кто оказал наибольшее влияние на вашу жизнь? Можете назвать одного такого человека?»
СТИНГ: Моя мать. Она была пианисткой, непрофессиональной. Мое самое раннее детское воспоминание — о том, как она играла. Я сижу у ее ног и смотрю, как педали ходят вверх-вниз.
В. ПОЗНЕР: Молодая женщина, подписавшаяся Марией: «Если бы вы могли выбрать один город, чтобы жить в нем, и одну национальность, что бы вы выбрали?»
СТИНГ: Сейчас я живу в Нью-Йорке, мой младший ребенок ходит там в школу. Если бы мне пришлось выбирать один город, это был бы Нью-Йорк. Но что касается гражданства, я по-прежнему патриот — я британец, англичанин.
В. ПОЗНЕР: Все вас знают как Стинга, но те, кому известно о вас чуть больше, знают также, что это прозвище. Как вы думаете, оно повлияло на то, кем вы стали?
СТИНГ: Оно очень удобно по нескольким причинам. Во-первых, это короткое, компактное имя для подписи. Если б меня звали «Энгельберт Хампердинк», все было бы совсем по-другому. Также это почти маска, которую я ношу, будучи артистом, публичным человеком. Это не совсем я. Одна часть создана, другая — настоящая. Это до определенной степени защищает меня.
В. ПОЗНЕР: Дмитрий Сидоренко: «Есть ли такая песня, по поводу которой вы сожалеете, что не вы ее написали?»
СТИНГ: Понадобится много времени, чтобы перечислить те из написанных уже песен, которым я завидую. Их множество. Я стал писать песни благодаря «Битлз». Они были на десятилетие старше меня, но вышли из той же среды, из похожего города, имели то же образование. Они покорили мир своими песнями, и это стало стимулом для целого поколения других англичан попытаться сделать то же самое.
В. ПОЗНЕР: Евгений Гаврилов: «Вы и ваши коллеги по шоу-бизнесу приезжаете в Россию по каким причинам? Хотите увидеть экзотическую страну? Заработать много денег? Что приводит вас сюда?»
СТИНГ: У меня просто есть желание приехать в другую страну, особенно в Россию, которая была совершенно закрыта много-много лет. Это очень притягивает. Да, нам платят, чтобы мы приезжали сюда. Но знаете, я всегда говорю: «Я занимался бы своей работой и бесплатно». Русские очень хорошо реагируют, они не воспринимают это как некую данность. Для вас мы — это нечто, что означало свободу, освобождение и по-прежнему означает. И это сильное чувство.
В. ПОЗНЕР: Лет семь тому назад вышла ваша автобиография «Сломанная музыка». Я читал ее. Это невеселая книга, я бы сказал даже — очень печальная. Я слышал, что в течение двух лет после выхода книги вы пребывали в депрессии. Это так? Почему?
СТИНГ: Она пробудила множество воспоминаний, чувств, эмоций, которые я много лет подавлял. И описывая их, я должен был снова прожить все это. Это была прекрасная психотерапия, но уж точно совсем не приятная. Это было сложно, тяжело. Сегодня я рад, что сделал это. Прошло семь лет, и я чувствую, что этот опыт обогатил меня. Думаю, я смог объяснить, кто я. Мне было не интересно писать о славе, поэтому книга заканчивается на том времени, когда я становлюсь известным. Ведь никто не знал моей истории. Разные таблоиды писали обо мне много всякого, я читал и думал: «Нет, это не я. Я должен рассказать миру, кто я в действительности — паренек из рабочей семьи, из Ньюкасла, который упорно работал, чтобы добиться того, чего хотел». Вот эту историю я хотел рассказать. Однако радостной она не была.
В. ПОЗНЕР: Кто-то сказал: «Если вы не знаете Стинга, то вас не было на этой планете в течение последних сорока лет». Вы вообще встречали кого-нибудь, кто вас не знает?
СТИНГ: Я люблю совершать пешие паломничества по Индии. Я несколько раз был с паломниками в Гималаях, у истока Ганга, у истока Ямуны. Некоторые из моих спутников при смерти — их несут на деревянных шестах. Они понятия не имели, кто я такой, потому что я спал у дороги или шел с ними. Это очень успокаивает.
В. ПОЗНЕР: Значит, в том, что вас не узнают, есть какая-то польза?
СТИНГ: Да, я стремлюсь отстаивать свои гражданские права во всех городах, где бываю. У меня нет свиты, нет охраны, мне нравится ходить по городу. И по-моему, когда люди видят и узнают тебя, они очень четко реагируют на это. Если вокруг толпа, охрана с рациями, то и люди впадают в ажиотаж. А если идешь сам по себе, они говорят «Привет», улыбаются, им приятно видеть тебя, так что это мои гражданские права — я воинственно их защищаю.
В. ПОЗНЕР: Давайте перенесемся в прошлое. Вы учились в католической школе? Каким были учеником?
СТИНГ: Учился и был хорошим учеником, упорно занимался, но это было не самое лучшее образование. Кроме того, тогда в ходу были телесные наказания. Учителя нас частенько били. В каком-то классе я за год получил 42 удара розгами. Это почти как порезы от ножа — они очень тонкие. За раз можно получить шесть ударов, три ты способен вынести, четвертый мучителен, на пятом ты хочешь убить того, кто делает это с тобой, а на шестом ты теряешь всякое уважение к авторитетам. Это было жестоко, почти как в Средневековье, и я ни к кому не испытываю благодарности за это. К тому же это заставило меня усомниться в самой идее милосердного бога, как минимум, в его наместниках на Земле. Я по-прежнему переживаю.
В. ПОЗНЕР: Подобное практикуется сегодня?
СТИНГ: Нет, это незаконно, как и должно быть.
В. ПОЗНЕР: Вы много занимались спортом и добились неплохих результатов. И даже участвовали в национальных соревнованиях?
СТИНГ: Я бегал 100 метров, 200 метров и прыгал тройной прыжок. Стал вторым на чемпионате Англии, а до этого ни разу не проигрывал. В спринте ты либо лучший, самый быстрый, либо ты никто — никакой особой стратегии, специальной тренировки. Так что я решил быть музыкантом после этого.
