Он плеснул еще по полстакана:
— Когда я первый раз оказался в Югославии, ничего не мог понять. По сути: один народ, говорящий на одном языке — и кровавая стена непонимания, даже взаимной ненависти. И только потом до меня дошло, что дело совсем не в крови, не в языке, а в вере. И тут уже ничего не поделаешь. Оказывается, самое страшное, когда один народ разрывается верой. Такое мог придумать только Дьявол. Если только это не самое последнее испытание народа на прочность, ниспосланное Богом? Он ведь на определенном этапе каждый избранный народ проверяет на прочность. В свое время — еврейский. Тот не просто не оправдал надежд, он распял Бога. Теперь, может, проверяет славян...
Он взглянул на часы:
— Ну ладно, я побегу, а то вас ждут... Простите меня за этот разговор. Но, во-первых, я почему-то не хочу, чтобы вы унижались. А во-вторых, не там вы ищете... На древнем кровном родстве уже никого не объединить. Вы думаете, вас поймут поляки, те же чехи, тем более хорваты. Или взять ваших самых близких по крови дорогих братьев-украинцев, которые готовы с чертом породниться, но только чтобы подальше от русских. Они ради этого даже от славянства готовы отказаться, придумали сказку, что они, дескать, иной, высшей расы... Нет, можно, конечно, съездить в Прагу, тем более, если за чей-то счет, попить хорошего пивца, но — не ставя перед собой никаких вселенских целей. А вы ведь, я знаю, ко всем будете лезть целоваться, приставать со своим святым славянским единством, что надо объединяться перед общей бедой, а они будут воротить рожу — даже болгары, которых Россия с середины прошлого века дважды спасала от верной погибели и которых вот-вот окончательно поглотят турки, а тем еще помогают чеченцы, которые массовым порядком скупают земли в северном болгарском Причерноморье. Но они, как и поляки, и чехи, лучше побегут за сладкими католическими пряниками в НАТО... Не там вы ищете. Может, Бог разделил некогда единый народ на разные языки и народы с тем, чтобы потом они объединились снова, но не на принципе единой крови, а в единой Вере в Него. Чтобы, таким образом спасшись, подняться до Него... Потому, по моему темному разумению, печься надо не об уже химерическом славянском единстве, а о Вере, которую, вы и не заметите, когда подменят, подточат ее изнутри, оставив для нас с вами, непосвященных, как в свое время в католичестве, лишь внешние пышные одежды, и всё это будет по-прежнему называться Православием... Вот вам наглядный пример тому! — он еще раз перед моими глазами щелкнул, открывая и закрывая, католическим крестом-кинжалом, положил его со стуком мне на чистый письменный стол, круто и легко для своей огромной фигуры развернулся на каблуках и пошел к двери...
На минуту задержался на пороге:
— Я не знаю, когда следующий раз вас увижу. Потому: с приближающимся Светлым Рождеством Христовым!..
Сергей СОЛОВЬЕВ АНТОЛОГИЯ
***
Наказал мою душу Бог!
Видно в гневе пустил часы,
И пришелся рожденья срок,
На созвездье Беды,— "Весы".
С той поры мне спасенья нет,
Я у пропасти на краю,
Балансирую столько лет,
То в аду живу, то в раю.
То любовь придет, то беда,
И хохочут потом вослед, —
И уходит жизнь, как вода,
Только сердцу покоя нет...
И остался один бросок,
Не споткнуться бы на бегу,
Дом у Клязьмы. Речной песок.
И огонь, на том берегу...
ЖЕНЕ
Предчувствую близость утраты…
Души неизбывна печаль.
Мелькают последние даты,
И тает любви календарь.
И памяти листья сквозные,
Дрожат на холодном ветру.
Однажды, в далекой России,
Ты их подожжешь поутру...
Печальные черные птицы,
В февральскую злую пургу,
Поднимутсся ввысь вереницей,
И тихо замрут на снегу...
И будет лишь пепел кружиться
Над белой тревогой равнин.
И саваном серым ложиться
На плечи озябших рябин...
ПАМЯТИ ОТЦА
Я пройду свой путь до конца,
И в холодный уйду рассвет.
Через тридцать нелегких лет,
Наконец, я нашел отца.
И беда моя, не вина,
Что так поздно тебя нашел.
Ляжет пусть на муар и шелк
Моя ранняя седина.
Похоронен в чужой земле
Тот танкист, что вошел в Берлин,
Пролетит журавлиный клин,
Над тобой, в предрассветной мгле.
... У последней стою черты,
Поезда стучат вдалеке.
И сжимаю, до боли в руке,
Орден Красной твоей Звезды.
Виктор ТИМОФЕЕВ РУССКИЙ ВОПРОС
РУССКИЙ ВОПРОС
Что ли, комета нам судьбы пометила?
Что ли, Луна угрожает серпом?
"Русский вопрос" на повестке столетия
встал сотрясенным Уральским ребром...
Встал раскаленным до магмы Чернобылем.
Туберкулезом. Чадящей Чечней.
Крейсером "Курск", потаённо угробленным.
Мором. Голодной чумной ребятней.
Русский народ на телеге с обносками
едет в заморский придурочный рай,
а в это время в палаты кремлевские
очередной закатился Мамай.
Он говорит не на тюркском наречии.
Он и не грабить пришел — говорит.
Здесь пировать поселился навечно я —
скоро Москва перейдет на иврит!
Русский вопрос! Поднимайся и спрашивай!
Что там осталось у нас в кладовых?
Пепел, да гнилость, да мыши и шашели?
Пусто, как в драном кармане вдовы?
Спрашивай: быть иль не быть всему русскому?
Храмам сияти, а песням звенеть?
Полю пшеничному, теплому, хрусткому,
в хлебы свиваться и брагой кипеть?
Русский вопрос — не в укор белорусскому.
И украинскому он — не в упрёк.
Также — татарскиму, манси, якутскому
русский как брат и как дружбы зарок.
Он поперек — воровскому исчадию,
людям с гражданством двойным и тройным,
монстрам с двойною душой беспощадною,
вставшим войной против нашей страны.
... Нету у нас запасного Отечества.
Здесь — наше поле, и слово, и свет.
"Русский вопрос" — это русский ответ!
8 ДЕКАБРЯ 1991 ГОДА
И псы этой ночью завыли,
и вспыхнули всюду костры:
живую страну разрубили
на страшные горе-куски.
А было их три супостата...
Страна-то настоль велика,
что меньше, чем три Герострата,
не вздымут огня и клинка.
Багровые жирные шеи...
Свинячьи, сквозь щелки, зрачки.
От дерзости злобной хмелея,
хватались они за клинки.
Могуча страна и богата,
и ясного было ясней,
что меньше, чем три Герострата,
не справятся попросту с ней.
Покажем портреты их. Щерит
вот Ельцин — кривые клыки.
А рядом — Кравчук и Шушкевич.
Копытца. Хвосты. Пятачки!
Да, было их три супостата,
