А вот Манштейн («Утерянные победы»): «Последняя попытка сохранить нашу инициативу на Востоке. С её неудачей, равнозначной провалу, инициатива окончательно перешла к советской стороне. Поэтому операция «Цитадель» является решающим, поворотным пунктом в войне на Восточном фронте».
И если в оценке сошлись обе действующие стороны, то задумаемся: ради кого ещё нужно её корректировать? Для каких-то, извините за выражение, свиней, желающих просто «порыть ещё и под Курском»? У тех, кто пытается принизить значение Курской эпопеи, изначально нет своей информационной базы, есть только игра на искажениях каких-то из миллионов выбранных частных фактов, придании им «заведомо ложных» толкований.
В оценках вообще любого действа, имеющего характер соперничества (сражение, выборы, футбольный матч), итог конденсируется из двух основных версий: победителя и проигравшего. Гордость, иногда похвальба одного должна быть всё же сопоставлена с оправданиями другого, возражения должны быть проверены. Но далее? Учитывать ещё и версии совершенно сторонних лиц, только оттого, что у них есть ресурс их озвучивать? Так что вопрос оценки итога хотелось бы считать закрытым. Всё уже сформулировано в первые послевоенные десятилетия.
Другое дело, что в восприятии итогов наблюдаются интересные парадоксы. Об этом говорит немецкий дипломат Иоахим Энгельман: «Странным образом битва под Курском, несмотря на её масштаб и значение, не вошла в сознание немецкого народа как «роковая» битва в противоположность Сталинграду, память о котором неотступно преследует людей». И в Париже есть станция метро «Сталинград», а «Курска» нет.
– Может быть, потому, что в Сталинграде всё стянулось в одну точку, а Курская битва даже географически оказалась растянутой, у неё несколько героических имён: Курск, Прохоровка, Белгород, Орёл, Харьков... В целом летние победы Красной армии 1943 года имели не меньший резонанс в мире, чем Сталинград.
– Резонанс был огромный, отсюда и пестрота версий. Я перед беседой пересмотрел сводки цифр, ещё раз убедился: частных оценок не просто много – их число не имеет верхнего ограничения. Родятся новые исследователи, да и прежние не прекращают озвучивать цифры. И мы всё время тратим на: «А по подсчётам такого-то, а по…»
Есть обобщённая советская оценка.
Немцы . Группы армий «Центр» и «Юг» имели 50 дивизий (16 танковых), 900 000 человек, 10 000 орудий и миномётов, 2700 танков и штурмовых орудий, более 2000 самолётов.
Наши. Центральный и Воронежский фронты: 1 300 000 человек, 20 000 орудий и миномётов, 3300 танков и САУ, 2650 самолётов.
Немцы потеряли: 30 дивизий
(7 танковых), более 500 000 человек, 1 500 танков, 3000 орудий.
– С какими шансами на успех рейх начинал операцию на Курском выступе? Расскажите о соотношении сил, о мобилизационных и технических возможностях.
– Объективную оценку шансов находим у немецкого историка Хорста Шайберта: «Было бы лучше удержать немецкие танковые войска на исходных позициях, дать возможность русским развернуть наступление, а затем нанести по ним контрудары, после этого попытаться пойти с русскими на переговоры о заключении мира. Однако эта идея не нашла понимания у Гитлера».
Оценка лучшего немецкого стратега Манштейна примерно такова: какие-то шансы были, если бы оставили больше сил для сохранения ресурсов Западной Европы, а на Востоке надо было добиться стабилизации.
Американский историк Александр Бевин рассуждает: «Разгром под Сталинградом должен был убедить Гитлера, что никакой надежды на благополучный исход войны на Востоке нет. В то же время командование западных союзников поступало настолько осторожно, будто предлагало ему шанс исправить с помощью оборонительных действий многие стратегические ошибки, которые фюрер совершил, опрометчиво наступая.
Разумеется, победить в войне Гитлер уже не мог. Однако Германия могла стабилизировать фронт на Западе, если бы фюрер перевёл большую часть своей армии с Востока, чтобы воспрепятствовать десантным операциям англо-американских войск. Перейдя к стратегической обороне на Восточном фронте, не предпринимая там наступательных операций, которые могли поглотить все остававшиеся у немцев ударные силы, Германия могла сдерживать Советский Союз до тех пор, пока все не устали бы от войны. Однако такой поворот требовал бы от Гитлера понимания того, что он совершил ошибки, а этого как раз фюрер сделать не мог. Наоборот, весной 1943 года он начал собирать по крупицам все свои оставшиеся войска, чтобы нанести решающий удар по Красной армии на Курской дуге».
Итог такой: Гитлер, желая именно решительной победы , а не стабилизации, загнал слишком много сил на Восток и потерял и силы, и шансы.
Понимаете, подсчёт «шансов» – это уже предположения. Телевизионщики как-то пытали меня по шансам немцев в Сталинградскую битву... Взять Сталинград, перерезать Волгу – значит отрезать СССР от нефти? Да, нефтепроводов Баку–Центр тогда не было, танкеры по Волге – единственная нить. А без нефти, как известно, «война моторов» была бы напрочь проиграна… Значит, могли немцы победить? Есть заключения историков, экспертов: поражение под Сталинградом, потеря нефти вынудили бы СССР сдаться. Ну что тут ответить? Отрицать шансы противника – значит принижать свою Победу. Я привёл нефтяной же ответ. Среди мер, предпринятых нашими, была такая: железнодорожные составы цистерн тащили прямо в Каспийское море – по среднеарифметическому подсчёту удельных весов стали и нефти цистерны полностью не тонули. Так, полузатопленную вереницу буксир тащил в Астрахань, далее – снова на рельсы и в глубь заволжской степи. А там – вырытые так называемые нефтеямы. Выливали – и в новый рейс. Вот единственно, что я мог сказать о нефти и о… решимости, стойкости, благородном несгибаемом духе. Рассказывал этот сюжет и западным историкам. Сочетание находчивости, «варварской решимости» просто клинило им мозги. Перепроверив, говорили что-то вроде: это какая-то другая реальность, другая война, и победить в ней могли только вы.
– Как и в войне индустриальной, которая к 1943 году достигла невиданного напряжения... Как удалось переиграть немцев в войне машин, в экономическом противостоянии?
– Пример с цистернами, пример решимости свидетельствует по большому счёту и о мобилизационных возможностях участников. Здесь, конечно, можно дать таблицу производств всего необходимого для войны, сотни позиций. Но поскольку кульминацией лета 1943-го была Прохоровка, «величайшее танковое сражение», ограничимся танковым примером. Уже к началу войны наши легендарные «34-ки» превосходили немецкие танки наголову. Опять же – немецкие ли? Лучшими в вермахте на тот момент были чешские PzKpfw38.
Тут позволю себе маленькое, но необходимое отступление. Собственно, о качестве немецких танков перед войной. 11 марта 1938-го по шоссе Мюнхен – Вена Гитлер едет в мирно аншлюсированную Австрию. Завтра долгожданный парад в городе юношеских унижений фюрера... И вдруг он видит на обочине стоящие немецкие танки. Истерика, ругань с генералами. Те говорят: «Мы всех предупреждали: других танков у Германии нет!» На парад в Вену германская техника была доставлена… по железной дороге!
Именно Курская дуга стала первой ареной для новых немецких танков – «Тигров», «Пантер». Пунктир их истории таков.
В мае 1941-го Гитлер формулирует: нужен немецкий тяжёлый танк. Первое появление «Тигра» на фронте – сентябрь 1942 года. Лучший на тот момент танк, «выключавший» на поле боя нашу «34-ку». В районе Мги под Ленинградом, примерно там, где случилась величайшая трагедия и погибла армия Власова, наши артиллеристы подбили и доставили в Центр первый драгоценный образец (сейчас он в Истринском музее). Началась долгая работа по нашему ответу, артиллеристы наделали макетов, повторяющих контуры, учились по нему стрелять. Танкостроители ускорили работу, и скоро снова самым сильным танком стал советский ИС-2.
Историками в красках описана вторая истерика Гитлера из числа связанных с танками, – он просто отказался верить разведданным об уровне производства советских танков на Урале. Из двух главных наших танкостроительных центров харьковский потерян, ленинградский («Кировский») – в блокаде. Мы вынуждены были пойти на спешную эвакуацию: ленинградский – в Челябинск, харьковский – в Нижний Тагил. Осенью «цеха» – это станки под деревьями, к зиме они, параллельно с безостановочным выпуском продукции, были обшиты крышей и стенами. Рабочий день 14 часов, вместо мастеров – дети, женщины. В цехах, где делали корпуса, рабочим выдавали шахтёрские фонарики – там царили смрад и копоть. Прерывались – только выбежать отдышаться.
– И в таких условиях удалось одолеть германскую индустрию. Вот вам и русская лень, вот вам и неэффективная советская система...
