Эх, как пришла к нам
чужая власть,
повеселилась всласть.
Мальчик, царевич больной –
и хрясть!
Старец – и снова – хрясть!..
…Ох, и шатало могучий лес,
щепки летели врозь.
Именно врозь. Белые, красные – кто куда.
Выжили. С правдою или без –
это уж как пришлось.
Тут и явилась родная власть,
И нагулялась всласть.
Хрясть! –
и не стало старушек.
Хрясть! –
четверть страны спилась.
И понеслась, и пошла крушить
Веси и города.
Только бы выжить!
А жить, а жить,
жить-то нам всем – когда?
Так, в нескольких четверостишиях, с предельной ясностью и болью, графично – ничего лишнего, никакой украшающей живописности – Надежда Кондакова чертит, а возможно, и долотом выбивает из камня вековой путь России. А дальше в камень врастает живая плоть личной судьбы. Что делать лирической героине?
В желчи бессильной
не утонуть.
Маму покойную помянуть.
Снять из петли
и в последний путь
мужа отплакать.
И хоть чуть-чуть
родине стать – родной.
Безнадёжность стала поступком.
Та же тема перехода-эволюции от истории к личному во многих других стихах: «От смуты к смуте от мути к мути от мати к мати».
Прощение, покаяние – столь интимные состояния души, «тесные врата», в которые возможно протиснуться только в одиночку. Но Надежда Кондакова зовёт с собой в эти врата всю российскую историю, потому что вобрала её в своё сердце:
…давайте…
двадцатый век оплачем,
не проклиная.
И тогда – я верю –
Господь нас всех услышит,
всеми чинами ангельскими
приветит,
и к тем приблизит,
кто на Бутовском полигоне
цветами дышит,
и к тем, кто над Воркутой
морозной – звезда’ми
светит.
Язык не поворачивается назвать эту лирику гражданской. Тема, может, и гражданская, а отношение – интимное.
Надежда Кондакова нашла точную формулу соотношения зрячести и любви: «Страна виновата, а родина – нет». Ненавидеть грех, грешника – любить, ибо грех – болезнь.
«Круговая» мудрость Экклезиаста, обогащённая «лучевой» мудростью христианства, позволяет Надежде Кондаковой видеть историю стереоскопично, откуда и неосуждение и отсутствие полемичности:
Когда топор ударил
по Распятью
и клубом стала
тишь монастыря,
кто из рубивших
думал о расплате,
кто из незрячих понимал,
что зря
плясали здесь и пели,
как хотели,
и русским матом
ублажали слух…
Поэтесса не спорит с духовно незрячим, не обсуждает его видение и не осуждает, но в исторической перспективе сводит слепого с поводырём, не противопоставляя неправого правому, слепого зрячему, а соединяя их в единое:
Кто думал, что однажды
их потомок
Войдёт в холодный
опустелый клуб
И крест найдёт,
и выйдет из потёмок,
И не отнимет
от Распятья губ…
Ранняя лирика, 70-х годов, ещё камерна, ведь не было ещё 90-х, ещё не выдернута чека, и граната государства спит («семидесятые – глухие, восьмидесятые – слепые и девяностые – лихие…»). Но и в этих стихах героиня полна внутренней силы.
Поэзия 80-х отличается экспериментаторством с формой. Тут и верлибры, и почти избыточная метафорика, и обострённое восприятие эстетики. Но, как заметил Лев Аннинский: «В поэзии решает не столько общий маршрут, сколько личный тон». А тон остался тот же: всё вижу сквозь веки и века и смотреть не боюсь: «Я ещё живу с тобою рядом... но уже… знаю... сильная, горячая, живая горбится на кладбище земля… эта ночь – всего лишь переправа от большой любви к небытию».
Завершается книга стихотворением, где так же слиты история России и личная судьба, судьба души. Два четверостишия как два ока. Убери одно – и картина мира будет извращена.
Первое:
От бабушки
колечка не досталось,
от деда вовсе –
пыль да вороньё,
отца и мамы
смертная усталость –
вот всё наследство
горькое моё.
И второе:
Но если я в незримые пределы
гляжу и вижу: звёздочек –
не счесть,
моё наследство –
это ангел в белом,
любовь к свободе,
родина и честь.
Есть у Надежды Кондаковой и ещё одно наследство, от предшественников не генетических, но поэтических: видеть вглубь истории, вглубь себя, горнее и низшее и то, что между. Видеть, ведать и излагать классичным стихом «без суеты и изнеженности».
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345
Комментарии:
Читающие классику останутся ей верны
Библиоман. Книжная дюжина
Читающие классику останутся ей верны
ШЕСТЬ ВОПРОСОВ ИЗДАТЕЛЮ
Издательство «Русский раритет» появилось в 1991 году. Выпускает книги самой разной тематики с уклоном в сторону малоизвестной классики, мемуаров, философских трудов. Сегодня у нас в гостях его директор Николай ГАНДРАБУР.
– С чего начиналась ваша деятельность?
– Намерения были весьма амбициозные. Тематический план серии «Раритет» из 50 томов включал в себя труды классиков, незаслуженно забытых и не очень признанных советской идеологией мыслителей, деятелей российской эмиграции.
В декабре 1990 года зарегистрировали литературный альманах «Раритет» на русском и английском языках с серьёзными программными целями: публикация архивных документов и иных материалов, способствующих расширению и углублению исторических знаний аудитории о героическом прошлом нашей Родины, оказание помощи коллекционерам и музейным работникам, формирование интереса к истории у детей. Вот с такими планами и таким багажом в 1991 году создали Издательско-производственный центр «Российский раритет», правопреемником которого вскоре и стал Издательско-производственный центр «Русский раритет».
– Какие книги вы издаёте сейчас, на что ориентируетесь?
– Стараемся ознакомить читателя с лучшими образцами творчества древних и современных философов. Наши книги не ставят целью преподать определённые знания в готовом виде, мы приглашаем к совместной работе ума и души. Работаем над повышением интереса к чтению – как важнейшему фактору развития национальной культуры, традиции и интеллектуального потенциала нашей страны и дружбы между народами.
«В начале было Слово» – это библейская мудрость. Учёные считали, что на познание многообразия мира человечество потратило более двух триллионов человеко-лет. Самым мощным и влиятельным средством в этих исканиях, ошибках и озарениях было слово. Одна из важнейших наших серий – «Мудрость веков»: Омар Хайям «Рубаи», Авиценна (Ибн Сина) «Избранное», «Пётр Великий» в двух томах («Предсказание о рождении и славе Петра Великого» и «Возрождение России»), Михай Эминеску «Избранное», Лев Толстой «Учение Христа, изложенное для детей», книга «Пчела» (Речи и мысли из Евангелия, из Апостола и из книг святых отцов, а также мысли светских философов), «Восточная мудрость» (пословицы и поговорки народов Средней Азии), «О Русская земля!» (Памятники литературы древней Руси XI–XV веков), «Время слуг своих поставляет…» (Памятники древнерусского красноречия XI–XVII веков) и многое другое.
