Трахтенберг и правда не был скабрезником, несущим со сцены непристойности. Он был кандидатом наук и культурологом, знающим цену эффекта от сдвинутых с места смыслов – это и есть цена смеха. Он говорил, что похабщина – это русское чувство юмора: вот евреи смеются надо всем, даже терактами, иначе сойдешь с ума. А русские смеются не надо всем, но все русские шутки – ниже пояса. Трахтенберг и был русским анекдотом, когда бы анекдот ожил и сказал вслух все, что думает о тех, кто над ним хохочет.
Вне сцены Трахтенберг был грустным, даже занудным человеком. Мог долго говорить о пустяковом долге. Страдал оттого, что сначала его не любили, потому что он рыжий, толстый, некрасивый – а потом потому, что любили только за то, что известен. А он читал книжки, был доверчиво нежен и возмущался тем, что происходит в стране. Классический паяц с грустными глазами из кабаре. Такие кабаре маркируют концы эпох. Просто тогда думали, что это конец СССР, а оказалось, что конец короткой эпохи свободы.
В общем, зеленый луг застроили элитными домами. Кто бы мог подумать, что Трахтенберг умрет от кардиошока в эфире государственной радиостанции, где он официально будет называться anchor-man – якорем, удерживающим аудиторию. А когда-то этот якорь знавал другие воды. В 2004-м, отвечая на вопрос интервью, чего он боится увидеть, выходя на улицу, Трахтенберг ответил, что ничего не боится, что к смерти готов. А на вопрос: «Чем ты будешь заниматься через 20 лет?» ответил, цитирую: «По всей видимости, такие, как я, долго не живут».
Трахтенберга будет не хватать. И ушедшей эпохи тоже.
1 декабря 2009
Матрицы «Невского экспресса»
О том, что матриц поведения в чрезвычайных обстоятельствах всегда бывает несколько, а значит, не все безнадежно
http://www.podst.ru/posts/3683/
В минуты чрезвычайных происшествий обычно люди ведут себя по матрице, которую с известной условностью можно назвать национальной. В тот день, когда случилась трагедия с «Невским экспрессом», я спустя четыре часа после нее тоже выезжал из Москвы в Петербург. Четыре часа – время, достаточное, чтобы проинформировать пассажиров других поездов. Но по вокзальному радио предупреждений не было, и проводники не знали ничего, и начальник состава тоже молчал, что возможна задержка с прибытием. До меня дозвонились, когда я уже был в пути. Проводники и мои соседи по вагону узнали обо всем от меня. Вздохнув, предположили, что наш поезд опоздает часа на четыре. Я не был столь оптимистичен.
Проснувшись следующим утром, я действительно обнаружил за окнами не Петербург, а лес в Ярославской области: поезд пустили в объезд разрушенных путей. Причем о том, где мы находимся, мы узнали опять же не от проводников, а по GPS, нашедшемуся у одного из пассажиров. Поездное радио безмолвствовало. Потом, правда, врубили на пять минут «Эхо Москвы» – и мы смогли оценить масштаб катастрофы.
Вот это поведение, когда начальник, то есть человек, ответственный за все, в случае чрезвычайного происшествия мгновенно прячет голову в песок, я бы назвал русской матрицей.
Когда бы не имел перед глазами и другой пример.
Дело в том, что в злосчастном «Невском экспрессе» ехал один из моих знакомых. Его вагон не пострадал. Я мог бы сказать, что рассказ его о крушении был страшен, – но нет, он не был страшен. Эвакуация проходила спокойно. Уцелевших покормили и нашли свободные места. Вообще все было нормально, если слово «нормально» вообще можно применить к тому, что произошло. Не было паники. Не было растерявшихся начальников. Тех, кто уцелели, довольно быстро доставили в Петербург. Более того, в Петербурге на вокзале по громкой связи объявляли о возможных длительных опозданиях. То есть в Петербурге – в отличие от Москвы – у людей была возможность отказаться от поездки и сдать билет.
Получается, матриц поведения при ЧП имеется две. И русских матриц, получается, тоже есть несколько.
И это наполняет меня оптимизмом. При потрясениях, которые, боюсь, ждут нас в будущем, нам будет из чего выбирать.
Что касается моей персональной матрицы – то, как только поезд прибыл в Ярославль, я схватил сумку и, не дожидаясь разъяснений, извинений и полагающейся в таких случаях бесплатной еды, рванул из вагона. Два часа пошатался по городу, проходящим поездом вернулся в Москву и купил билет на ближайший самолет.
Благо, у меня были на это деньги и силы.
8 декабря 2009
Прицениваться vs прицеливаться
О том, как ложные цели заставляют напрасно мучиться и реально страдать
http://www.podst.ru/posts/3725/
На курсах французского языка, на которые я записался три месяца назад и про которые уже как-то рассказывал, завершился учебный семестр. В принципе, для работы и жизни мне хватало одного английского, но второй язык – это как ключ от еще одной двери, за которой находится учебный класс, в котором, говоря высоким слогом, чужая страна всегда готова тебе преподать важный урок.
Однако я никак не ожидал, что кое-какие уроки мне будут преподаны прямо на улице Николоямской в Москве. Дело в том, что у нас на курсах порой использовалась такая обучающая игра: рассказать о своих планах, используя слово «pourquoi» – «почему». Один в группе начинает: «Я хочу купить машину»; другой спрашивает: «Pourquoi tu la veux acheter?», «Почему ты ее хочешь купить?» – «Чтобы не уставать по пути на работу». – «Pourquoi, почему ты не хочешь уставать по пути на работу?» – «Чтобы больше заработать». – «Зачем тебе больше зарабатывать?» – «Чтобы купить машину». Все, группа хохочет, потому что совершенно ясно, что «купить машину» – это ложная цель. А на самом деле нужно, например, завести собаку. Или ребенка. Или сменить работу. Или страну.
То недовольство жизнью, которое в людях копится с возрастом – а опросы показывают, что молодые больше довольны жизнью, чем старики – и связано, как мне кажется, не с болезнями тела, а с болезнями духа, который когда-то неверно поставил себе цели в жизни, а теперь вот приходит расплата.
Для чего нужен тебе, дорогой товарищ, новый телевизор с большим экраном? Для чего нужно вам, уважаемая гражданка, непременно и срочно замуж?
Мне кажется, кое-каких проблем мы могли бы избежать, если бы поиграли со словечком pourquoi.
Кстати, на курсах французского я оказался тоже потому, что однажды задал себе этот простой вопрос – а чего я хочу в жизни? Что составляет для меня ценность и доставляет мне удовольствие?
И думаю, в своем выборе я не ошибся. Удовольствие, которое доставляет постепенное прояснение чужого языка – как будто моют стекло, и пейзаж за окном становится все более четким – несравнимо, скажем, с приобретением за те же деньги нового плоского телевизора.
Потому что, потрать я деньги на телевизор, меня ждало бы сплошное разочарование – деньги потрачены, а смотреть нечего.
15 декабря 2009
Чем их всех там в ящике кормят?
Об одинаковости лиц в политбюро и на современном телеэкране
http://www.podst.ru/posts/3747/
Давно, еще в СССР, мы с женой обратили внимание, что в Политбюро лица его членов сделались неотличимы. Портрет Капитонова можно было заменить портретом Кириченко, а портрет Кириченко – портретом Зимянина. Ей-богу, никто бы не заметил подмены. Более того, я сам несколько раз позднего Ельцина путал с поздним Черненко, и мы с женой выдвинули теорию, что их всех в кремлевской столовой, возможно, кормят чем-то одинаковым и особо специальным.
Второй раз с этим странным чувством одинаковости я столкнулся, когда в программе, которую я веду с Дмитрием Дибровым, я проинтервьюировал изрядное число телевизионных звезд. А звездами на телевидении, если вы обратили внимание, считаются те, кого телевидение показывает, это замкнутый круг, хотя сейчас не о нем.
Так вот, я обратил внимание, что такие разные, казалось бы, люди, как Ксения Собчак и Андрей Малахов, Иван Ургант и Тина Канделаки – удивительно похожи в трех вещах. Во-первых, их объединяет молниеносная реакция на вопросы. Во-вторых, огромная энергетика. А в-третьих – и это самое главное – что они всегда уходят, и даже, точнее сказать, отпрыгивают от ответов на вопросы, касающиеся самых простых, но очень важных вещей. Что они ненавидят? Что недавно поняли? Что их потрясло? Что из политических событий бесит, а что, наоборот, радует? К чему они стремятся? В чем смысл их жизни? Кто мы такие, зачем и куда мы идем?
Ни один из этих вопросов никогда не получал ответа, даже если я прицельно долбил в одну точку в течение двух с половиной часов студийной записи. К концу программ я нередко знал абсолютно все про породы их собачек, экипировку их кухонь и размеры их квартир и даже про модель трусиков, которую предпочитает Тина Канделаки – но не то, что они думают о сегодняшнем дне мира и страны. А потом я понял, что они от ответов уходят сознательно. Или, может быть, неосознанно, но очень хорошо понимая, что именно позволяет им быть звездами телеэкрана.
