Наиболее распространенный ответ, отработанный за истекшие 50 лет, носит ненаучный характер: бес (то есть Гитлер) попутал.
До недавнего времени я и сам бездумно удовлетворялся таким ответом. Настораживало, пожалуй, только одно: историю в школах ФРГ преподавали в 1970–1980 гг. лишь до определенного предела, не доходя до фашистского периода и Второй мировой войны. Чтобы не «травмировать» ребят комплексом вины, не выращивать «неполноценных неврастеников».
Результат превзошел ожидания. Я понял это, когда столкнулся с проблемой трофейных фондов и с реакцией немецкой общественности на нашу позицию в этом вопросе. Книга графа Ламбздорфа — образец такой реакции.
Первый же абзац книги, ее преамбула выдает основную установку автора: «С древнейших времен судьба побежденного находилась в руках победителя. Так было не только с отдельными людьми, но и прежде всего с политическими и общественными структурами побежденных народов, включая их культуру. Известны многочисленные попытки уничтожить целые культуры, и редко когда победителя мучила совесть. Многое, что нам сегодня кажется странным, было общепризнанным обычным правом. Во всяком случае, военное право во все времена включало и „право на военные трофеи“».
Подобный исторический экскурс позволяет г-ну Ламбздорфу одним выстрелом убить сразу трех зайцев, склонив читателя к мысли о том, что: во-первых, грабеж на войне — дело вообще-то обычное, поведение немцев в годы войны лишь соответствовало исторической традиции; во-вторых, поведение русских лежит в русле той же традиции, а значит, является как бы равнозначным деянием; в-третьих, тот факт, что трофеи в итоге оказались у нас, а не у них, отражает лишь «право сильного», «право победителя» — и ничего более. Таким образом, агрессор и жертва ставятся на одну доску, причем первый незаслуженно возвышается, а второй — принижается, а награбленная добыча и законные репарации сваливаются в одну кучу.
Как будет показано ниже, убеждение в том, что взятие трофеев немецкой и русской сторонами есть явления абсолютно однотипные, возводится автором в принцип. Именно в силу такого подхода он позволяет себе утверждать: «В настоящее время больше нет, как и не было уже в 1945 г., „права победителя“, оправдывающего любые виды изъятия и захвата, вопреки международному праву». Ну, а поскольку изъятие нами репараций было, согласно г-ну Ламбздорфу, противоправным, то и надо их вернуть обратно Германии. Автор свысока замечает не постигшим международно-правовой премудрости русским: «Вопрос о культурных ценностях не сводится только к возвращению части культурного наследия. Это, по существу, вопрос политический: речь идет об отношении к установленным нормам международного права и об их выполнении, об охране культурной самобытности людей и народов, о способности заключать договоры и выполнять их, о взаимном доверии и предсказуемости в двусторонних отношениях».
Особую пикантность этому поучению придает то обстоятельство, что оно дается из страны, дважды на протяжении каких-то 30 лет нашего века развязывавшей мировые войны, дважды нападавшей на Россию, дважды растоптавшей ту самую Гаагскую конвенцию 1907 г. о законах и обычаях сухопутной войны, на которую теперь ссылается г-н Ламбздорф, вероломно нарушившей мирный договор с нашей страной и в грош никогда не ставившей активно уничтожавшуюся ею культурную самобытность народов СССР…
А между тем в финальных абзацах книги вновь читаем «тонкий» намек: речь идет о понимании Россией своей политической роли; от этого может зависеть ответ на вопрос, «действительно ли она собирается включиться в сообщество европейских государств, для которых международное право, верность заключенным договорам и уважение культурной самобытности других народов являются неотъемлемыми общими ценностями».
Но, впрочем, может быть, немцы так изменились за полвека, что больше не отождествляют себя со своими отцами и искренне полагают, что обрели нравственное право учить другие народы, как себя вести? В таком случае давайте от моральных поучений графа обратимся к той фактической стороне его книги, которая эти претензии пытается обосновать.
Не буду распространяться о правовом аспекте проблемы: это уже выполнила, ясно и подробно, консультант комитета Госдумы по культуре Эмина Кузьмина в статье «Политиканство и патриотизм» («НГ» от 12 ноября 1996 г.). Выводы статьи не оставляют сомнений: нормы международного права, принятые после и вследствие капитуляции Германии и подписания четырехсторонней «Декларации о поражении Германии», однозначно узаконивают все репарации, в том числе культурные, сделанные по распоряжению стран-победительниц. Поэтому обратимся к историческому и моральному аспектам темы культурных трофеев.
Как нас грабили
Граф не отрицает факта «германского грабежа» культурных ценностей. Он даже обыгрывает это: «Право и элементарные приличия, так же как и уважение к жертвам национал-социалистского грабежа, требуют признать это открыто и официально», поскольку, оказывается, «без такого недвусмысленного признания не было бы ни правовых, ни моральных оснований говорить о возвращении Германии культурных ценностей, перемещенных в результате Второй мировой войны». Казалось бы, факт грабежа немцами других народов дает «правовые и моральные» основания говорить о возмещении ущерба именно этим народам : так нет же — все должно идти лишь на благо самим немцам!
Но и самую историю признанного вроде бы немецкого грабежа граф стремится фальсифицировать в существенных деталях. Так, он пишет: «Вначале предполагалось оставлять культурные ценности на месте, охраняя их и создавая для них новые организационные формы… Начиная с лета 1943 г. под напором неудержимого продвижения Красной Армии на Запад начался массовый вывоз культурных ценностей из Советского Союза (здесь и далее выделено мной. — А. С. )».
Факты полностью опровергают эту концепцию. Солдат вермахта с самого начала вторжения знакомили с текстом приказа по армии от 10 ноября 1941 г. «О поведении войск на восточном пространстве», где говорилось: «Основной целью похода против еврейско-большевистской системы является полное уничтожение ее власти и истребление азиатского влияния на европейскую культуру… Никакие исторические или художественные ценности на Востоке не имеют значения» .
Еще до войны, в 1940 г., был организован Оперативный штаб рейхслейтера Розенберга «Изобразительное искусство» . В приказе Гитлера о его полномочиях говорилось: «Имеет право проверять библиотеки, архивы и иные культурные организации всех видов и конфисковывать их для выполнения заданий национал-социалистической партии». Одним из таких заданий было формирование личного музея фюрера в городе Линце, что изначально предполагало отбор и вывоз наиболее ценных экспонатов. Да и вообще Розенберг, писавший, что «достаточно уничтожить памятники народа, чтобы он уже во втором поколении перестал существовать как нация», отнюдь не собирался «оставлять культурные ценности на месте». Об этом свидетельствуют архивные документы его «айнзацштаба», сохранившиеся в Центральном государственном архиве Украины (Киев), из которых мы узнаем, например, что:
— в сентябре 1941 г. вермахт вывез 24 больших ящика с музейными ценностями Ростовского музея, находившихся в Пятигорске;
— в начале октября 1941 г. профессор Замм собрал из Новгорода старинные иконы и картины в одну из новгородских церквей, но испанские солдаты из «Голубой дивизии» взломали двери и расхитили имущество;
— в ноябре 1941 г. рабочая группа «Ингерманланд», обследовавшая царские дворцы Ленинграда после вывоза самого ценного Сольмсом и Кюнсбергом (уполномоченными СС и МИДа), деловито предложила «в ближайшее время вывезти оставшуюся часть»; при этом отмечаются факты хищения картин и других предметов искусства: в частности, констатируется, что солдаты забрали «на память» более 1000 икон из часовни Александровского дворца;
— на основании приказа фюрера от 01.03.42 г. и приказа Генштаба сухопутных войск от 30.09.42 г. были даны задания отдельным лицам вывозить из Пскова архивы, библиотеки, музеи;
— в феврале 1942 г. группа «Ост» вермахта уведомляет штаб Розенберга о готовности передать все захваченные культурные ценности, которые находятся при полевой комендатуре в Пскове: большие коллекции картин, скульптур, мозаики, резьбы по дереву и т. д. вывезены в Псков из Новгорода и его окрестностей; тут же зондеркоманда «Псков» отмечает случаи мародерства и исчезновения из сборных пунктов всех ценных икон-миниатюр и фарфора;
— еще в 1942 г. из Смоленска было вывезено 11 вагонов музейных ценностей; в марте 1943 г. в Германию отправилось еще 50 ящиков с редчайшими и ценными экспонатами.
