В Израиль — на съеденье к Арафату? —
целуйте меня в тохес*, господа!.."
Тут я прервал его:
"Постой, шлемазл**!
Понятно, что вчера ты крепко вмазал,
да и добавил нынче хорошо.
И всё же, сколько лет знаком с тобою, —
не думал я, чтоб даже под балдою
до этой мешанины ты дошел
в мозгах своих...
Ей-Богу, старый кореш,
ты, как с врагом, с самим собою споришь,
как будто сразу в котелке твоем
и рак, и щука с лебедем втроем!
А я с тобою спорить не желаю:
я не затем тебя опохмеляю,
чтоб некий диспут заводить с тобой.
В России ничего глупее спора
не сыщешь. Он всегда: сначала ссора,
а после — свара или мордобой...
Поэтому-то я с тобой не спорю.
У нас с тобой — одно большое горе.
Его зовут — Россия. Нет иной,
я верю, и тебе страны дороже,
коль здесь ты эти годы Смуты прожил,—
она тебе не "этою страной",
а Родиной осталась. Нет, не спорю...
Но — был бы ты хотя б слегка историк,
то знал бы: меж собой слова "скинхед"
и "черносотенец" — нельзя равнять. Ты б ведал,
что в Куликовской битве не "скинхедом",
а черносотенцем был Пересвет!
А впрочем, что тебе о Пересвете,
о древних и оболганных словах
народа моего... В истлевший прах
превращены святые корни эти
уже для большинства... Но в чём ты прав,
так это в том, что оба мы — в ответе
за всех своих сородичей. За глав
и рулевых — за всех, кто здрав
был сердцем и умом, душою светел,
и — кто свои деяния пометил
кроваво-черной памятью...
И мне
за русских палачей, за всех подонков,
в моем народе и в моей стране
рождавшихся,— перед судом потомков
и современников держать ответ.
И ты,
Эйнштейном, Пастернаком или Гейне
гордясь, произнося благоговейно
их имена — в ответе за Бернштейна,
за Лейбу Троцкого и за его мечты,
осуществленные в чекистских зонах,
где сорензоны, коганы и коны
всемирной революции законом
свинец врезали в русские черты,
крушили православные кресты.
За эти имена в ответе — ты...
...Наверное, и за Чубайсов тоже,
хотя понятно мне, что эти рожи
достали и тебя...
Но — эта власть,
та самая, что и тебе "не в масть",
она — из них, кто и бритоголовых
парней, и волосатых вдохновлял
громить южан; кто долларом и словом
в державе нашей учинил развал.
Она — из них, пугающих кошмаром
погромов, — даже вот таких, как ты:
неглупых, но отравленных угаром
тщеславной, древней вашей суеты...
А мне "бар-бир", как говорят татары,
мне всё едино — русский ли, еврей
до срока в гроб людей вгоняет старых
и превращает молодых в зверей!
Не в этом суть..."
Тут я замолк, увидев,
что Рабинович... нет, он не в обиде
застыл, но с мрачной, лютою тоской,
вот именно — с библейской — он угрюмо
смотрел куда-то вдаль перед собой,
и о совсем другом, похоже, думал...
Потом оцепененье он стряхнул
и, криво улыбнувшись, протянул
мне руку. Видно было, что от жажды
похмельной он избавился.... И мы
простились.
И — своей дорогой каждый
пошел искать спасенье от Чумы...
* Тохес (идиш) – задница.
** Шлемазл (идиш) – бедолага, несчастный
Георгий Степанченко НА ТО У НАС — “КАЛАШ”...
ХУЛИГАНСКАЯ
Райка Шухова, отрава,
Что ж ты, сука, всем даешь?
Что ж ты скурвилась, шалава,
За сережки да за брошь?
Выйдешь, стерва, горделиво
В чем-то розовом, как цвет...
Грива — на разлет! Игриво:
"Я красива или нет?"
Да красива ты, красива!
Взглянешь — глаз не отведешь!
Вся трепещешь, словно ива...
Ах, какая это дрожь!
От тебя мороз по коже,
От тебя огонь в крови...
Отчего ж ты, отчего же
Отдаешься без любви?
Что тебе майор усатый,
Лейтенантик молодой,
Санька, бывший друг заклятый —
Враг, пока еще живой!
Не беги к машине черной,
Стой, нажми на тормоза!
Стань такой, как прежде — гордой!
И не прячь, не прячь глаза...
Что тебе твои бандиты?
Что тебе твои дружки?
"Ну, заладил! Да иди ты...
Печь из грязи пирожки!"
И опять встряхнула гривой,
Повела, как встарь, плечом:
"Да, красива я, красива —
Только ты тут ни при чем!"
Красной сумочкой взмахнула,
Словно лебедь, поплыла,
Словно ласточка, вспорхнула —
И умчалась, как стрела.
Только ветер от машины,
Только брызги от колес,
Только шаркнувшие шины,
Только злая соль от слез.
И стою я на крылечке,
Полный злых и добрых сил,
И застыли все словечки —
те что недоговорил.
Как же быть мне, что мне делать,
Как мне с этим дальше жить?
Не могу я эту кралю,
Эту лярву позабыть!
Наточу я ножик тонкий,
Выпью водки полведра —
И зарежу я девчонку,
Чтоб ничьею не была!
БАНДИТСКАЯ ЭЛЕГИЯ
И сыт, и пьян, и ноздри в табаке,
И крашеная краля на руке,
А под рукою, чтоб не шарить спьяна —
Сталь вороненая убойного нагана.
На небе — ни звезды, и месяц в облаках...
Давно забыл, что значит слово "страх".
И ветка пусть стучит всю ночь в окно:
— Что? Знак дурной? Плевать — нам всё равно!
Заутра — бой. Да только не с хазаром,
Подползшим за невольничьим товаром.
Заутра — бой. Да только не с монголом,
Нахрапистым, бесстрашным и веселым.
А с кем же бой? С азером иль с чеченом,
Припершимся на Русь за клюквой с хреном,
За баксами, квартирами, рублями,
За шмотками, машинами, блядями.
На что сдались бигмаки им да пиццы?
Нет, чтоб пасти, как встарь, своих баранов —
На пули прут, и всё по барабану.
Где пограничники, и где у нас граница?
Ползут, плывут, а то летят, как птицы!
Нет КГБ на них, но есть бандиты —
И тем, кто лишний, нынче быть убиту.
Азер азеру — рознь. Чечен чечену — рознь.
Не каждого — в расход. Не каждого — на гвоздь.
Но если он глядит каким-то ханом, тля,
