Для членов британской делегации и обслуживающего персонала было выделено около 60 вилл и других строений. Предусмотрены были парикмахерская, танцевальный зал, бар, небольшой бассейн, даже зал приёмов, где высокопоставленные британцы могли принимать гостей. Выпивка была дешёвой.
Не обошлось без курьёзов. В одну из первых ночей под Черчиллем развалилась кровать, которую, правда, немедленно починили.
Представьте себе, если бы такое произошло со Сталиным…
Вместе с Черчиллем на вилле жили его дочь Мэри и телохранитель – детектив-инспектор Томми Томпсон.
Что они ели
Еда была важной составляющей конференции. Берия сообщал, что для снабжения товарища Сталина и высоких членов делегации в семи километрах от Потсдама заложены специальные скотоводческая и птицефермы, а также овощное хозяйство. Открыты спецпекарни. Весь персонал – из Москвы.
На вилле вождя – трёхдневный запас продовольствия, деликатесов, напитков.
Для Трумэна и Черчилля минеральная вода, свежие продукты, деликатесы, вина, шампанское, алкоголь всех сортов, даже пиво доставлялись каждый день самолётами из Парижа и Лондона по составленному лейб-поварами списку. Список Черчилля был, правда, поскромнее, чем у коллеги.
Не только за столом заседаний, но и за обеденным столом внутри «большой тройки» шло соревнование. Кулинарное. Тон задал Трумэн уже 19 июля. Рейнское 1937 года, элитное «бордо», шампанское Pommery 1934 года, водка, портвейн, особо старый коньяк. Всё это к фуа-гра, икорке, филе-миньон.
Сталин ответил 21 июля. Вот как записал Трумэн: «Поначалу икра, водка, коньяк. В конце дыня с шампанским. В промежутке рыба копчёная, рыба свежая, дичь, курица, утка, все виды фруктов. Каждые пять минут – тост. Я насчитал не менее 25».
Из СССР были приглашены два пианиста и две скрипачки. Дамы Трумэну не понравились: толстоваты.
Будучи, видно, в раздражении, Черчилль решил в этот вечер выписать на свой приём 23 июля капеллу Королевских ВВС.
И выписал. Премьер потчевал гостей черепаховым супом, жареным морским языком и своим любимым блюдом – английской ветчиной. Любитель униформы, он по возможности вычёркивал из списка приглашённых штатских…
После полуночи разомлевший от оркестра и коньяка Черчилль назвал Сталина великим. Оркестр грянул три гимна.
Британский лидер уже знал, что проигрывает парламентские выборы.
Через день он уехал подавать прошение об отставке.
Симпатии и антипатии
В принципе Сталину удалось навязать партнёрам не только выгодные ему политические решения, но даже привычный ему ритм жизни – ночной. Так, он однажды начал ужин с Черчиллем в 20.30, а закончил в 1.30. Вообще редко какая встреча заканчивалась до часу ночи. А потому в Цецилиенхофе поздним утром совещались министры иностранных дел и эксперты, и только после обеда к ним присоединялись главы делегаций. И то не всегда. Главное рабочее время – вечер, поздний вечер. Например, 28 июля пленарное заседание, в котором участвовал новый премьер-министр Великобритании Клемент Эттли, началось в 22.30.
После отъезда Черчилля «большая тройка» превратилась в «большую двойку». Трумэн встретился с Эттли в своей резиденции и больше ни разу не проводил с ним совместных совещаний, не просил ни его совета, ни его согласия ни по одному вопросу. Не говоря уже о Сталине. Им было скучно с этой серой личностью. Черчилль впоследствии писал, что Сталину нравились их словесные перепалки. Трумэн же был холоднее и держал дистанцию по отношению к советскому вождю.
Последнюю точку при обсуждении самого болезненного вопроса о репарациях поставили без участия главы британского МИДа Эрнеста Бевина.
В ночь на 2 августа председатель конференции Гарри Трумэн (предложенный, кстати, на эту роль Сталиным на первом же заседании) объявил, что «Берлинская конференция закрыта» и пожелал всем: «…до новой встречи, надеюсь, в Вашингтоне». «Если даст Бог», – усмехнулся атеист Сталин.
Вместо комментария
Известно ещё далеко не всё о Потсдамской (Берлинской) конференции. Передо мной совместный приказ № 8 от 11 августа 1945 года, подписанный начальником военных сообщений Группы советских войск в Германии А. Черняковым и начальником транспортного отдела Советской военной администрации И. Квашниным. Приказ касается передачи железнодорожного обслуживания в советской зоне немецким железнодорожникам. В пункте 2 сказано, что отрезок Потсдам–Франкфурт (Одер) остаётся в ведении советской администрации до перевода колеи на ширину 1435 мм. Это значит, что к Потсдаму шла широкая колея (1520 мм), по которой без перемены колёсных пар мог проехать литерный поезд Сталина. Значит ли это, что широкая колея была проложена и в Польше на расстояние почти 600 километров? Скорее всего. Иначе с доставкой огромного количества военных грузов при освобождении Польши и Германии могли быть серьёзные проблемы. Если это так, то это настоящий подвиг советских военных железнодорожников.
И последнее. О реальном значении Потсдамской конференции, которая, как многие не без оснований считают, ничего не решила, а только зафиксировала послевоенный статус-кво. С одной стороны, это вроде бы так. Но есть и глубинная основа, которая позволяет взглянуть на её результаты с иной точки зрения.
Во времена ГДР на «вилле Сталина» на улице Карла Маркса висела мемориальная доска, на которой, в частности, были выбиты знаменитые слова Сталина из заявления 23 февраля 1942 года: «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остаётся».
Как бы ни относиться к вождю народов, но он, в отличие от американцев, всегда придерживался именно этой линии. Ведь ещё до того, как стали известны все зверства нацистов, в США уже существовали и активно обсуждались четыре плана раздела и уничтожения государства немцев. Франклин Рузвельт предлагал разделить Германию на пять отдельных образований: Баварию, Саксонию, Пруссию, Ганновер и Гессен. Плюс так называемая международная зона. Похожий план предложил и советник президента Самнер Уэллес – три не связанных между собой образования, причём Берлин и Дрезден должны были входить в некое государство Мекленбург.
Министр финансов Генри Моргентау считал, что государств должно быть всего два: Северогерманское и Южногерманское, на западе – «международная зона», а княжество Люксембург почему-то должно доходить аж до Кобленца.
И ещё один план ещё одного советника, а именно – Теодора Кауфманна. Он предполагал, что Германии не должно существовать вообще. Голландия разрастается до Эльбы и граничит с Польшей, к коей отходят Берлин и Росток. Франция увеличивается до чешской границы, а сама Чехия поглощает Дрезден и Лейпциг. К Бельгии присоединяется Кёльн с окрестностями.
Вот как странно распоряжается история. Масса планов, обсуждений и, казалось бы, грандиозных решений об изменении мира. А в сухом остатке – несколько слов тирана, напечатанных в «Правде» и выбитых в переводе на уже не существующей мемориальной доске.
Теги: Великая Отечественная война , Вторая Мировая война
Наследники Победы и поражения. Вторая мировая война в исторической политике стран СНГ и ЕС. / Кол. авт.: Т.С. Гузенкова (отв. ред.), О.В. Петровская (отв. ред.) и др. М.: РИСИ, 2015. - 460 [108] c.: цв. ил. – 750 экз.
Коллективная монография, подготовленная и опубликованная Российским институтом стратегических исследований (РИСИ), посвящена проблеме памяти о Второй мировой и Великой Отечественной войнах как объектах современной исторической политики в государствах Европы и СНГ. В книге всестороннему анализу подвергается система правовых оснований, доктринальных постулатов, институтов, мемориальных практик и ритуалов, связанных с событиями 1939–1945 гг.
Сборник статей открывается глубоким и интересным введением "Историческая политика: память прошлого как инструмент конструирования настоящего", которое написала Тамара Гузенкова. Она обратила внимание на то, что хотя термин «историческая политика» регулярно встречается в СМИ, общее его понимание отсутствует, а существо вопроса не столь просто, как может показаться. Соглашаясь с тем, что под «исторической политикой» понимается набор практик, с помощью которых находящиеся у власти политические силы стремятся утвердить выгодные им интерпретации исторических событий в качестве доминирующих, Гузенкова и другие авторы предлагают собственное видение этого феномена. Ими выявлены особенности «исторической политики» в разных странах Европы.
Сегодня в Германии, отмечают Евгения Пименова и Алексей Опилкин, «доминирует взгляд на Вторую мировую войну как на тотальную общечеловеческую трагедию, в которой пострадали все, включая немцев». А в исторической политике Белоруссии, констатировала Оксана Петровская, Великая Отечественная война «является краеугольным камнем государственной идеологии» и «представлена как самое большое достижение в истории Белоруссии и важнейший национальный символ».
