Удивительно: не было никакого страха, когда я был на передовой, видел убитых и сам каждую секунду мог быть убит. Но шли годы, десятилетия, и не переставало мне сниться, что меня отправляют на передовую, и я просыпался с чувством какой-то тоски, что ли.
В своих воспоминаниях, впервые опубликованных в моей книге «Надежда исканий» (1978), я писал и о других боевых эпизодах с моим участием на Курской дуге – вплоть до того, как был тяжело ранен осколком мины. И всё, что было тогда, не столько даже вспоминается, а, говоря церковным языком, пребывает во мне. И особенно – картины немецкого отступления по дорогам, полям с мёртвыми телами гитлеровских солдат, вблизи терявших казавшуюся до того таинственность врага.
Уже спустя много лет после войны я впервые поехал в Германию, и перед поездкой Вадим Кожинов полушутя-полусерьёзно сказал мне по телефону: «Вы скажите, что воевали на Курской дуге, но зла не помните». Наша русская природа – не мстительная, но наплывало на меня то военное прошлое, когда я находился рядом с ректором Лейпцигского литинститута, по приглашению которого мы, преподаватели и студенты Литинститута имени Горького, приехали в ГДР. Этот ректор, плотный, бюргерского склада, с тяжёлым взглядом немец по фамилии Шульц воевал в России, был пулемётчиком, и меня не покидала мысль, когда я видел его, говорил с ним: не он ли строчил из пулемёта во ржи в описанный мною день нашего наступления на Курской дуге в начале августа 1943 года и сколько же выкосил он за войну наших людей?..
Потом я был в Кёльне, где в Институте славистики Кёльнского университета работал профессор Вольфганг Казак, автор известного «Лексикона русской литературы XX века». В юности он состоял в гитлерюгенде (Союз гитлеровской молодёжи), воевал против нас, в конце войны восемнадцатилетним оказался в советском плену, затем вернулся в Германию. В разговоре по телефону он сказал мне, что знает меня, но не пригласил в свою «Муху» (дом под Кёльном), где днюет и ночует московская либерально-диссиденстская публика – источник его знаний о русской литературе. В Институте славистики он привёл меня в пустую аудиторию, и когда после своих замечаний об односторонности его «Лексикона…» я сказал, что писателей у нас навсегда разделили 3–4 октября 1993 года, что «апрелевцы-демократы» подтолкнули Ельцина к «решительным действиям», Казак по-молодому вскочил с места, метнулся вниз по лестнице (на какое-то совещание), и разговор наш закончился уже на ходу. Он знал, конечно, что, как и он, я воевал, и это, видно, вряд ли могло расположить его к доверию к собеседнику.
Сквозь смрад либеральной клеветы на нашу священную войну, сквозь пошлость, скотство «красивой жизни» буржуазных хищников горит во мне режущий душу плач моей бабушки, получившей похоронки на двух своих сыновей: 24-летнего Мишу, капитана-артиллериста, и 20-летнего Костю, танкиста. А моя мать, вспоминая однажды своего младшего брата, сгоревшего в танке под Веной за неделю до окончания войны, сказала: «Я целый год не могла затапливать печку. Зажгу спичку – и о Косте думаю, как он, бедный, в танке горел…» И тихо заплакала. Я внутренне вздрогнул – как она, почти физически, чувствовала муки брата и никому об этом не говорила, в первый раз вырвалось за четверть века…
Наше молодое поколение предвоенных лет, тех 30-х годов, росло, формировалось в атмосфере величайшего патриотического подъёма. Как некую святыню вспоминаю то время, когда я учился в Екшурской средней школе рядом со Спас-Клепиками, в есенинских местах. Русскую литературу нам преподавала Софья Васильевна Застрова, которая так повлияла на меня, что за пять лет учения у неё, до призыва в армию в январе 1943 года, я прочитал всё, что было из русской, советской классики в нашей прекрасной клубной библиотеке. Поистине как всенародный праздник был отмечен в 1937 году пушкинский юбилей. Вышли многомиллионными тиражами его сочинения, в том числе знаменитое академическое издание шеститомного полного собрания его сочинений в великолепной обложке палевого цвета (1937–1938 гг.). Появились в юбилейный год школьные тетради с иллюстрациями к произведениям великого поэта, прекрасно издавались и другие классики. В нашем сельском клубе шли фильмы об Александре Невском, о Суворове, Кутузове…
Знаком времени для 12-летнего подростка из рязанской деревенской глуши, из бедной многодетной семьи было то, что меня как ученика одной из лучших школ РСФСР в 1938 году наградили путёвкой в знаменитый пионерский лагерь «Артек». Всё это – приметы «памяти сердечной», а говоря обобщённо, исторически, то было время, как выражались тогда, трудового энтузиазма, пафоса строительства; реальностью были доступность образования, выдвижение талантов из недр народа, здоровое чувство коллективизма, ответственности перед обществом, страной, наметившийся во второй половине 30-х годов возврат к историческому прошлому. И предчувствие военной грозы, что определило и характер так называемых репрессий в стране (даже показанный как-то по телевидению фильм «Заговор Тухачевского» свидетельствует, что были и объективные причины для «политических репрессий»).
Приведу такой частный вроде бы факт, но характерный для нас, тогдашней советской молодёжи. Была у нас районная газета «Колхозная постройка», где печатались ещё до войны (с 1939 г.) и мои первые рассказики. И вот сам не понимаю сейчас, как я мог, когда немцы стояли на самой границе Москвы, меньше чем в 30 километрах от стен Кремля и совсем недалеко от нашего мещерского Спас-Клепиковского района, как я мог в такое время написать патриотическую статейку для местной газеты (с одобрения её редактора Владимира Ивановича Полтавского, который не был призван в армию из-за болезни – туберкулёза лёгких). Мои герои – дяди по матери, Конкины, – наглядно представляли, как в советское время действительно «широко раскрылись двери в жизнь» для крестьянских детей. Старшие братья – Фёдор и Яков – крупные партийные работники, Алексей – начальник цеха местной фабрики, Иван – авиатехник, Михаил – выпускник артиллерийского училища, Константин – курсант того же училища. И все поголовно – коммунисты, за исключением самого младшего, комсомольца. Помню, как пришёл с местной ватной фабрики работавший там машинистом мой дед по матери Анисим Иванович, узнал о моей статейке и с ругательствами набросился на меня: ты что, хочешь, чтобы нас всех немцы повесили? Так и было бы, если бы немцы вошли в наш райцентр. О том же мне рассказывала родственница. Возвращаясь всякий раз из рабочих поездок по району, она не знала, что её ждёт дома: может быть, здесь уже немцы. И в это время выходит моя статейка в местной газете с восхвалением дядей-коммунистов… Удивительная психология была у нас, молодёжи той эпохи…
Несколько лет назад, когда был опубликован отрывок из моих военных воспоминаний «На передовой» (в газете «Завтра»), мне довелось познакомиться с откликами (в интернете) читателей (по большей части молодых). Меня поразило, как чутко реагируют они на слово о войне – из уст людей, реально участвовавших в боевых действиях. Один из них, по имени Игорь, пишет: «Спасибо Вам и всему Вашему поколению за Победу, а Вам лично – за Высокую и Спокойную Правду».
Автор письма ко мне помнит, что «ещё в древности, когда русские перед дракой или битвой скидывали рубахи, это значило, что собирались драться до смерти». Оказывается, ему тоже в недавнем прошлом приходилось видеть в своей армейской жизни таких бесстрашных 18–20-летних парней. «Эти же орлы, – рассказывает он случай из своей офицерской жизни, – ведь неглупые, понимали, чем это грозит (пренебрежение к опасности), но, видимо, поступали чисто инстинктивно. Вот и не верь потом, что такие вещи передаются на генетическом уровне».
И в заключение – как я встретил День Победы. После ранения на Курской дуге 9 августа 1943 года, после длительной госпитализации в городе Ульяновске через некоторое время поступил я (без экзаменов, с одними пятёрками в школе) на филологический факультет Московского университета им. М.В. Ломоносова. Около его здания на Моховой я и встретил День Победы вместе со своим университетским другом, славным фронтовиком, открыто верующим православным человеком Сергеем Морозовым (о нём, о его нелёгкой судьбе я рассказал в одной из своих книг). В тот незабываемый день – 9 мая 1945 года – вся Моховая улица, Манежная и Красная площади были полны ликующим народом. Казалось, само небо морем огней дрожало от вселенской радости.
А рядом – Кремль. За его древними стенами – Сталин, ковавший Победу.
16 июня 2016 года
Спастись возле классика
Книжный ряд / Библиосфера / Книжный ряд
Красников Геннадий
