Теги: В. Курбатов , Пушкин на каждый день
В. Курбатов. Пушкин на каждый день. – Псков, 2014.
Солнечная, весёлая, грустная книга Валентина Курбатова «Пушкин на каждый день», изданная небольшим тиражом в Пскове, наконец добралась до Москвы. Эта книга блестящих эссе, размышлений о литературе, об искусстве, о русской культуре – словно счастливый абонемент на многодневные встречи с Пушкиным, Курбатовым, с бесконечно родными Святыми Горами в селе Михайловском, с русской поэзией – где-нибудь в Концертном зале Чайковского или в Музее изобразительных искусств…
По правде сказать, в последнее время чтение книг (кроме классики) не приносит большой радости (упадок прозы, поэзии, культуры, настроение в обществе и в мире, бесперспективность и безнадёжность нашего общего дела…). Но «Пушкин на каждый день», как круглогодичный церковный календарь на каждый день со своими святыми, со своими мучениками и духовными защитниками нашими, возвращает веру в русское слово, в поэзию, живопись, музыку, философию… С этой книгой в наш дом навсегда входит Мария Юдина с её гениальной игрой, с её судьбой, мыслями, с размышлениями о ней; открывается творчество костромского художника Алексея Козлова; в неожиданном свете предстаёт проза Юрия Куранова… В книге оживает история современной русской поэзии с дорогими для меня именами Игоря Шкляревского, Николая Старшинова, с которым мы 20 лет вместе выпускали альманах «Поэзия»… Вечный спор славян между собою кипит страстями в статьях и мыслях о Толстом и Достоевском…
И конечно же, Александр Сергеевич, Михайловское!.. Так и хочется после этих потрясающих работ (посреди ахеджаковских и шендеровичевских высказываний, как им стыдно быть русскими) словами Суворова воскликнуть: «Мы – русские! Какой восторг!»
Как важно, как необходимо (особенно в наше дикое разрушительное время) именно такое слово, такое прочтение Пушкина, отечественной классики, русской судьбы, истории! Я бы назвал метод чтения Курбатовым своих героев чтением сердцем, это именно то, что наши великие мыслители называли философией и метафизикой сердца… И Пушкин открывается через мысли о нём как Удерживающий (не Сдерживающий!), как духовный центр русского Космоса… Как напряжённо и справедливо замечает В. Курбатов: «Вот в чём разгадка – спастись возле классика, припасть в минуту духовного разрыва не к одному святоотеческому преданию, но и, как ни грубо прозвучит, – к светски-отеческому, ведь осмеливался же А.В. Карташёв говорить, что Пушкин есть светское Священное Писание, собирающее русскую душу». И сколь точно и полезно напоминание и указание в книге на работу Б.А. Васильева «Духовный мир Пушкина» (открытие для меня, спасибо!); как вдохновенны и глубоко пережиты искренняя благодарность В. Непомнящему, бесконечно живому у В. Курбатова искромётному С.С. Гейченко, мудрому и твёрдому в своей правоте Г.Н. Василевичу!.. Галерея людей, подвижников!.. Чудесные пейзажи и сюжеты Михайловского, Тригорского через стихи Александра Сергеевича… И – тонкие, умные, лёгкие, как светлые облака над Соротью, собственные стихи В. Курбатова, так органично стихотворными акварельными капиллярами соединённые с кровеносной системой Михайловского, со всей пушкинской атмосферой!..
Эта книга из тех, что надолго, она просто так не оставит, в ней есть тайна, в том числе тайна русской души, которая бесконечна и необъятна, постигать которую можно всю жизнь, постигать сердцем, как постигаем мы Пушкина, при солнечном свете которого да исчезнет тьма!
Амурские волны Купера
Книжный ряд / Библиосфера / Объектив
Замшев Максим
Теги: Александр Купер , Жук золотой
Александр Купер. Жук золотой. – М.: Планета, 2016. – 496 с. – 500 экз.
Книга Александра Купера «Жук золотой» обустроена сложно, изысканно, но в этой сложности нет никакой игры – это портрет многозначного человека в многозначном мире, и человек этот перманентно ищет ответы на вечные вопросы, ищет их с предельной откровенностью и без дидактической самоцензуры. Формально – это воспоминания автора (или лирического героя Шурика) о детстве и юности, проведённом в деревне Иннокентьевка на Нижнем Амуре. Но по большому счёту эта книга обо всех нас, трепещущих индивидуумах современности, ищущих, теряющих, сохраняющих свои корни и пытающихся осознать своё предназначение, возможно даже высшее.
У «Жука золотого» почти постмодернистская (в хорошем смысле) предыстория. Повесть «Золотой жук» была написана тридцать лет назад, получила положительный отзыв великого Виктора Астафьева и трагически потерялась на извилистых жизненных тропах автора. Теперь он решился восстановить её и дописать. Получился «Жук золотой». Думается, что перестановка слов не случайна. В первом случае видна определённость молодости в прилагательном перед существительным, а в втором названии – неспешность зрелости, не ложный, а выстраданный пафос. Несмотря на то что «Жук золотой» в жанровом отношении тяготеет к биографической прозе, автору удаётся насытить текст не свойственными классическим биографиям элементами. Во-первых, он явно не следует хронологии фактической, предпочитая ей хронологию эмоциональную. Мы наблюдаем взросление мальчика не по временным отрезкам, а по испытанным им чувствам и впечатлениям. Во-вторых, иногда автор не только анализирует то, как повлияли на юного героя те или иные пережитые ощущения, но и стремится проследить, как они проросли во взрослой жизни. В-третьих, Купер порой намекает читателю, что герой не во всём идентичен автору, что литература частенько пересиливает жизнь и диктует свои законы. Именно с этим связано появление во второй части образа кудрявого мальчика Никитки (не Шурика), куда-то бегущего и в то же время застывшего в вечном ритме своего бега. Всё это придаёт тексту совсем иной объём, возвышает его, зовёт читателя стать частью созданного автором мира.
Что особенно запоминается из этой не маленькой и фактологически до отказа заполненной книги?
Её стиль. Умеренно изобразительный и точный. Посмею предположить, что эта точность в своё время произвела впечатление на Астафьева, и он желал молодому автору к этой точности добавить ещё и крепости пера, крепости настоя неповторимых русских слов. И спустя тридцать лет Купер эту крепость приобрёл: «Посмотрите на фотографию моего отца. Вы же видите – я не ошибся. Ну разве чуточку приукрасил. Аксельбантов, кажется, во флоте уже почти не осталось.
А на скалистом утёсе, каменной грудью встречающем волны Амурского лимана, его ждёт прекрасная женщина в крепдешиновом, василькового цвета, платье» .
Этнографический колорит. Не навязчивый, не художественно-диалектный, а прописанный в деталях, живо и интересно. Так живо, что, читая, пытаешься поневоле представить вкус местной еды, аромат ветра, дующего на берегах могучей реки, запахи деревенского жилья, шум многодневных буранов.
Запоминающиеся характеры. Разве можно забыть Адольфа Лупейкина, человека с редким для русской деревни именем, балагура, весельчака, плутоватого наставника молодёжи, бонвивана, представляющегося представительницам слабого пода «дебаркедер-мейстер», хотя на деле он всего лишь был смотрителем старого дебаркадера. А с какой полнотой раскрыты характеры близких героя – бабушки, отчима, матери! Пожалуй, ни в одной книге я так пристально не разглядывал фотографии! После прочтения очень хочется увидеть лица героев и сравнить их со своим представлением о них. Фотографии становятся как бы продолжением текста, финальным многоточием, тропкой к последующему размещению текста на бесконечных полках людской памяти.
Очень правдиво, без условностей, выписаны взаимоотношения людей, в которых переплетены и неодолимая привязанность друг к другу, и жестокость, и эгоизм. Здесь Куперу удастся преодолеть стереотип в описаниях деревенских жителей, неизменно фольклорно трогательных и обязательно немного несчастных... Он не боится рассказать о том, как его герой избил преследовавшего его по пьянке собственного отчима, что едва не кончилось статьёй за хулиганку, как опасны были деревенские драки стенку на стенку, грозящие кончиться смертью одного из драчунов, и о том, как жестоки были нравы в геологических партиях, где встречались отпетые уголовники…
Но самое, пожалуй, ценное и главное в «Жуке золотом» – это протяжная пронзительная нота, взятая с первых страниц и постоянно звучащая контрапунктом к прихотливым сюжетным поворотам. В ней нет ни заунывной тоски, не безнадёги, а только ощущение бренности всего земного, хрупкости бытия и вера в целительную силу доброты и терпения.
