от этого колоссальное удовольствие.
Это не значит, что я бы не хотел видеть сборную России на первенстве мира. Я надеюсь, что в следующий раз она все-таки пройдет. Но я также надеюсь, что к этому времени спортивные комментаторы не будут считать обязательным проявлять патриотизм именно в том, чтобы все время оправдывать неудачи нашей команды, а тоже будут, как они делают сегодня, просто комментировать футбол. И от этого те, которые любят эту игру, а нас очень много, будут получать удовольствие.
* * *
Сделаю такое признание. Эта программа транслируется в записи. И вот почему. Обычно программа моя уходит, так сказать, в отпуск в последний понедельник июня. И, соответственно, я тоже готовлюсь уехать. Но вдруг я получаю сообщение, что она должна выходить до 19 июля. Ну что делать? Значит, надо записывать программу, что я и сделал. Теперь главное. Вообще все мои программы выходят в прямом эфире. Их видят в таком качестве зрители на Дальнем Востоке. Ну а потом они повторяются, идут, так сказать, соответственно по орбитам. Солнце встает на востоке, поэтому, конечно, в первый раз программа в прямом эфире выходит на Дальнем Востоке. Прямой эфир, вообще говоря, это и есть для меня телевидение. В этом весь смысл. Смысл в том, что никто, ни ведущий, ни гость, ни зритель – вообще никто не знает, что будет через секунду. Этот нерв, эта сиюминутность, тот факт, что вы свидетель того, что происходит тогда, когда это происходит, это, конечно, и есть телевидение.
К большому сожалению, прямого телевидения все меньше и меньше. Не только в России, вообще. Тому две причины. Первая, конечно, реклама. Если вы запишете программу заранее, потом можно взять наиболее сочные куски и выдать их в эфир для рекламирования программы, чтобы зрители посмотрели. Ну это понятно.
Второе – это, конечно, то, что имеет некоторое отношение к цензуре. Потому что если записали программу, то если что-то в ней не понравилось кое-кому, это можно вырезать. И вырезают.
Вот именно поэтому я всегда отказываюсь участвовать в программах, которые записывают. И именно поэтому я настаиваю на том, чтобы программа «Познер» выходила в прямом эфире. Но бывают некоторые исключения.
Поскольку эта программа записана, то я в этой своей «прощалке» не скажу ничего такого, что могло бы вызвать раздражение кого-либо – я имею в виду, из начальства. Чтобы, не дай бог, они ничего не вырезали.
* * *
Это последняя программа «Познер» в телевизионном сезоне, и поэтому я решил не нагружать вас каким-то серьезным разговором, а сделал я вот что. Я выписал все вопросы Марселя Пруста, свернул их в бумажки, положил в мисочку и вытащил десять штук. И вот я теперь буду отвечать на вопросы Марселя Пруста, которые мне достались. Это может быть любопытно.
«Кто ваш любимый литературный герой?» Д’Артаньян.
«Какая ваша главная черта?» Терпение.
«Каким талантом вы хотели бы обладать?» Умением рисовать.
«О чем вы больше всего сожалеете?» О том, что лучшие свои годы жизни я отдал пропаганде советской системы.
«Какое слово вы больше всего не любите?» Слово «никогда».
«Если бы дьявол предложил вам вечную жизнь без всяких условий, вы согласились бы?» Нет.
«Если бы вы могли встретиться с одним-единственным человеком из всех, которые когда-либо жили, кто бы это был?» Леонардо да Винчи.
«Чего вы больше всего боитесь?» Акул.
«Что для вас предел счастья?» Полностью выразить себя в любви, в детях и в работе.
«Представ перед Богом, что вы скажете ему?» «Как тебе не стыдно?»
Это был Владимир Познер.
* * *
Я хотел бы вам напомнить, что вчера исполнилось ровно девять лет со дня террористического акта в Нью-Йорке, который привел к тому, что башни-близнецы были разрушены и погибло около трех тысяч человек. Я часто задумываюсь над тем, что когда гибнет один человек, на нас это производит большее впечатление, чем когда гибнут тысячи. Возможно, просто нам трудно соотнести это с собой. Вот один человек – это как я, а три тысячи – не сосчитать. И в этом случае мне иногда кажется, что надо говорить так: попробуйте представить, что это один человек, но три тысячи раз. Тогда, может быть, ощущение будет другим.
Вообще, вы понимаете, откуда берется терроризм? Почему человек с готовностью сам идет на гибель ради гибели многих других, которых он совершенно не знает, никогда не видел? Почему это происходит? Конечно, человека можно убедить, что он делает благое дело и ему воздастся на том свете. Но все-таки, как ни говори, жизнь – это и есть наша сущность. И неестественно идти на гибель. Как мне кажется, терроризм в своей основе – это выражение абсолютно крайнего невозможного отчаяния, просто абсолютно неодолимого. Дайте человеку хоть проблеск надежды, и он на это не пойдет, если, конечно, не убедить его в том, что именно это и есть проблеск его надежды.
Словом, есть над чем подумать.
* * *
То, что произошло сегодня, в какой-то степени событие знаковое. Я имею в виду приход в эфир федерального министра, причем это министерство очень непростое и подвергающееся серьезной критике. Правда, у меня и раньше были министры. Был Фурсенко, был Шойгу, был Мутко. Но в общем приходят они с великим трудом. А некоторые министры, сколько бы раз мы ни обращались к ним, вообще не приходят. Хотя это министерства, которые как раз вызывают ваш интерес. Почему же они не приходят? Конечно, отчасти потому, что они не хотят отвечать на то, что они называют «провокационными вопросами». На самом деле, провокационный вопрос – это вопрос, который не нравится. И отвечать они не хотят.
Но есть вторая причина. Дело в том, что наши очень многие, по крайней мере, высокопоставленные чиновники, не только в Москве, но и в регионах, считают, что они вовсе не обязаны перед вами отчитываться, не обязаны объяснять свои поступки или законы. «Подумаешь, вы и так скушаете», – это у них у многих сидит в сознании. И это вторая причина, очень серьезная. В таких более отсталых странах, как США, Великобритания, Франция, Англия, Германия, Италия, даже Япония – она уж совсем отсталая, там, когда приглашают такого человека, он бежит в эфир, потому что у него есть возможность перед своим будущим избирателем объяснить, изложить, пропагандировать точку зрения своего правительства. И более того, эти люди часто звонят и просятся в эфир. И, кстати, им эфир не всегда дают.
Так
