таком случае вопрос заключается в следующем: посредством какого процесса гегемония влияла на отношения элит в метрополии?
Гегемония приносила огромное богатство, но в то же время реструктурировала политическую экономию метрополии и капиталистического мира в целом. Каждый гегемон фактически создавал некую новую систему капиталистического производства, обмена и финансов. [70] В периоды гегемонистской экспансии росли нормы прибыли, что увеличивало совокупный объём богатства и доходов. Это означало, что конфликты между элитами и даже классами в эти периоды не были игрой с нулевой суммой. Всё это временно снижало уровень конфликта между элитами, создавая условия для дальнейшей гегемонистской экспансии — возникал цикл благоприятных возможностей.
В периоды гегемонистской экспансии элиты не были просто пассивными получателями растущих прибылей. Напротив — и это один из тех моментов, благодаря которым капитализм отличается от предшествующих социальных форм, — капиталисты в рамках державы-гегемона обладали наилучшими возможностями для захвата рынков по всему миру и наращивания своей нормы прибыли за счёт кооперации и координации отдельных видов производства, которые контролировал каждый из них. Подобные выгоды от кооперации противоположны положению элит в докапиталистических империях, где власть элит была главным образом политической, в связи с чем её было невозможно распределить или объединить, что становится возможным при капитализме.
Циклы благоприятных возможностей завершаются, когда доминирующие капиталисты подвергаются конкурентному давлению со стороны новых игроков в политиях-соперниках. В этом случае капиталисты державы-гегемона всё в большей степени задействуют политические средства для сохранения или увеличения своей нормы прибыли. Этот поворот к политическому сотрясал основы кооперации элит и приводил либо к безрезультатному и всё более интенсивному конфликту между ними, либо к успешному формированию элитами автаркических организаций, позволявших привилегированным элитам укреплять свою власть над отдельными сегментами государства и экономики, которые они ограждали от элит-конкурентов.
Хотя ни одна элита держав-гегемонов не обрела такую же единую власть, какой обладали правящие элиты наполеоновской Франции или нацистской Германии, в Нидерландах, а в недавнее время в Соединённых Штатах элиты, как будет показано в последующих главах, результативно присваивали отдельные сегменты экономики и государства ради собственной исключительной выгоды. Успешное сохранение элитами собственных частных привилегий препятствовало реинвестированию и стратегическим сдвигам, необходимым для сохранения гегемонии. Британия сохраняла свою гегемонию дольше, чем Нидерланды или Соединённые Штаты, благодаря тому, что баланс сил между её элитами был более прочным, чем у этих двух гегемонов.
Оставшаяся часть книги будет посвящена проверке теоретических положений этой главы на историческом материале Испании, Франции и трёх держав-гегемонов. Нам потребуется проследить специфические для каждого случая цепочки непредвиденных действий, которые привели три политии к достижению и утрате гегемонии, а ещё две державы — к провалу в реализации этой цели. Тем самым мы заодно сможем объяснить особые властные отношения, сохранявшиеся после завершения гегемонии, а это прольёт свет на варианты выбора, открытые для элит и неэлит в Нидерландах и Британии в процессе упадка их гегемонии, а также на актуальные альтернативы, которые сейчас стоят перед Соединёнными Штатами.
Глава 2
Деньги и военный успех, 1500–1815 годы
Как будет показано в следующих главах, глобальное доминирование приносит громадные выгоды как гражданам и правительствам, так и элитам каждой державы-гегемона. Однако в различных теориях упадка гегемонии доминирование рассматривается как оборачивающееся в конечном итоге большими издержками, а не благом для гегемона. Иными словами, в этих теориях утверждается, что глобальные силы или внутренние факторы, создающие для той или иной политии условия для экономического и/или геополитического мирового господства, приводят в движение механизмы, которые гарантируют неизбежный последующий упадок гегемона. В разных теориях обнаруживаются разные причины упадка. Некоторые авторы признают, что гегемонам присуща особая собственная динамика, тогда как другие объясняют упадок господствующих держав с точки зрения более масштабных теорий великих держав, правящих элит или экосистем.
Какие тезисы выдвигались в существующих теориях упадка, и в чём они оказались неправы? Предшествующие работы на тему упадка великих держав можно разделить на четыре категории:
(1) теории, утверждающие, что прибыли от гегемонии или империи направляются на щедрые социальные блага и/или либеральные ценности, незаметно перетекающие в культурный декаданс, который приводит к тому, что некогда динамичные элиты или народы становятся самоудовлетворёнными и расслабленными, лишаясь готовности выходить за собственные границы и бороться за сохранение своего доминирования;
(2) энвайронменталистские/демографические теории;
(3) мир-системная теория, которая помещает упадок господствующей ядерной политии в рамки кризиса в конце каждой отдельно взятой стадии мировой экономики;
(4) утверждения, что сохранение империй обходится более значительными издержками, чем они приносят доходов, а следовательно, ведёт к экономическому упадку в метрополии.
Общей проблемой всех этих четырёх объяснений оказывается то, что в них недостаточно серьёзно и строго рассматривается внутренняя политика каждого гегемона/империи/великой державы. В ходе рассмотрения каждой из этих групп теорий, которое будет предпринято в этой главе, мы увидим, что все их авторы не уделяют должного внимания механизмам конфликта и борьбе за ресурсы и власть среди множества элит и неэлитных групп внутри каждой политии. Этот недостаток определяется как допущением той или иной теории, что правители или граждане господствующих держав беспомощны перед лицом неизбежных демографических, экологических, фискальных или культурных сил, так и тем, что указанные теории неверно выявляют ключевых акторов в каждой политии.
Декаданс и упадок
Империи и гегемоны обременяют как человеческими, так и финансовыми издержками население своих исходных территорий. В одном из направлений дискуссии утверждается, что богатство, появляющееся благодаря доминированию, приводит правящие элиты и/или народ в целом к расслабленности и утончённости (decadent), к нежеланию и дальше нести суровую службу и военные потери или совершать жестокости, необходимые для правления завоёванными народами и отражения соперников.
Эта линия аргументации восходит к теории элиты, впервые разработанной Вильфредо Парето и Гаэтано Моской. Парето предлагает для объяснения «возвышения и падения элит» теорию жизненного цикла. Рассуждая по аналогии с живыми организмами, Парето утверждает, что любая элита со временем разлагается, становясь «более расслабленной, более мягкотелой, более человечной и менее склонной к защите собственного могущества». В то же время, «поскольку могущество [правящей элиты] ослабевает, нарастают её мошеннические практики» (т. е. элита присваивает больше доходов своего общества), что делает её более уязвимой к народному восстанию во главе с более мужественными людьми
